Хроники Корума (сборник) - Муркок Майкл Джон (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Сид повернулся к тем, кто ждал.
— Это слово — Дагдаг! — сказал он тихим усталым голосом.
Услышав его, Корум задохнулся, потому что оно так потрясло принца, что он еле устоял на ногах, сердце заколотилось и голова пошла кругом, хотя умом он понимал, что это слово для него ничего не значит. Он увидел, как Джери-а-Конел повернулся и, побледнев, посмотрел на него.
Раздались звуки арфы.
Корум и раньше слышал эту арфу. Мелодия приходила из замка Эрорн, когда он впервые оказался в Каэр Малоде. Эту арфу он слышал в своих снах. Только мелодия сейчас была другая. Сейчас она росла и торжествовала, в ней звучали и непоколебимая уверенность, и радостный смех.
Илбрек изумленно шепнул:
— Арфа Дагдага! А я думал, что она замолчала навечно.
Коруму показалось, что он тонет. Он судорожно набрал воздух в легкие, пытаясь справиться со своими страхами, в ужасе оглянулся, но не увидел ничего, кроме темных деревьев и падавших от них теней.
Но когда вадагский принц снова посмотрел на холм, то чуть не ослеп. Золотой дуб рос на глазах, золотые ветви распростерлись над головами тех, кто стоял в ожидании, и от них шло волшебное сияние. Страхи Корума исчезли, уступив место изумлению. Золотой дуб продолжал расти, пока не закрыл собой весь холм, и в его тени скрылось тело Амергина.
И все, кто стоял вокруг холма, испытали потрясение, когда из дуба вышла высокая, как Илбрек, девушка; волосы ее отливали зеленью дубовых листьев, одежда была темно-коричневой, как кора дуба, а кожа — белой, точь-в-точь дубовая древесина в самой его глубине. Это была Дева Дуба. Улыбнувшись, она сказала:
— Я помню свое обещание. Я помню пророчество. Я знаю тебя, Гофанон, но не знаю остальных.
— Они все мабдены, кроме Корума и Илбрека, и славные люди, Дева Дуба, они поклоняются дубам. Видишь, всюду растут дубы, ибо тут их святое место. — Гофанон говорил запинаясь, потому что его, как и мабденов, поразило это зрелище. — Илбрек — сын твоего друга, сын Мананнана. Из сидов остались только он и я. А Корум — близкий наш родич из расы вадагов. Фои Миоре вернулись, и мы сражаемся с ними, но мы слабы. Амергин, верховный король мабденов, лежит у твоих ног. Он под властью заклятия. Его душа стала душой овцы, и мы не можем найти его потерянную душу.
— Я найду ее, — улыбнувшись, сказала Дева Дуба, — если она вам необходима.
— Нам это необходимо.
Она посмотрела на Амергина. Встав на колени, приложила ухо к его сердцу и пригляделась к движениям губ.
— Его тело умирает, — произнесла она.
Из всех уст вырвался стон — из всех, кроме Корума, потому что он продолжал прислушиваться к испугавшим его звукам арфы, но ее больше не было слышно.
Дева Дуба подняла серебряного Овна, стоявшего у ног Амергина.
— Было пророчество, — сказала она, — что Овен должен получить душу. Та душа, что обитает в Амергине, начинает покидать его тело, превращаясь в душу Овна. Амергин должен умереть.
— Нет! — выдохнули люди.
— Подождите, — с улыбкой остановила их Дева Дуба.
Она поставила Овна у головы Амергина и запела:
Снова раздалось блеяние, но на этот раз оно было звонким и сильным, как у новорожденного ягненка. И когда лунный свет упал на серые завитки шерсти барана, он подал голос и стал расти у всех на глазах, а блеяние все крепло, превратившись наконец в низкий мощный звук. Когда баран повернул голову, Корум увидел в его глазах тот же ум, что светился во взгляде черного быка Кринанасса, и понял, что это животное, как и бык, из того стада, которое сиды взяли с собой, явившись в эту плоскость.
Баран увидел Деву Дуба и, подойдя, ткнулся мордой ей в руку.
Снова улыбнувшись, Дева Дуба вскинула голову к небу и запела:
И верховный король потянулся, словно во сне, глаза его открылись, на безмятежном лице появилось выражение покоя и мудрости, разгладились морщины, лицо обрело молодость, а неподвижные руки и ноги налились силой. Спокойным звучным голосом с некоторым удивлением он произнес:
— Я — Амергин…
Затем, встав, он откинул капюшон из овечьей шкуры, и густые волосы упали ему на плечи. Он сорвал с себя одеяние и предстал обнаженным и прекрасным, украшенным лишь браслетами из красного золота.
И теперь Корум понял, почему народ скорбел по своему верховному королю, ибо Амергин излучал достоинство и скромность, мудрость и человечность.
— Да, — изумленно сказал он, прикасаясь к груди. — Я — Амергин.
В лунном свете блеснули сотни вскинутых мечей, которыми мабдены приветствовали своего великого друида.
— Слава тебе, Амергин! Слава, Амергин из рода Амергинов!
Многие плакали от радости, обнимались, и даже сиды, Гофанон и Илбрек, вскинули оружие, приветствуя Амергина.
Дева Дуба подняла руку и белым пальцем указала сквозь толпу туда, где стоял Корум, все еще полный страха, не в силах разделить с другими их радость.
— Ты Корум, — сказала Дева Луба. — Ты спас верховного короля, ты нашел Дуб и Овна. Теперь ты защитник мабденов.
— Так меня называют, — тихим измученным голосом ответил Корум.
— Твое величие останется в памяти этого народа, — сказала Женщина Дуба, — но ты узнаешь, как недолговечно будет твое счастье.
— Я это уже понял, — вздохнул Корум.
— Твоя цель благородна, — продолжила Дева Дуба, — и я благодарю тебя за преданность ей. Ты спас верховного короля и дал мне возможность сдержать слово.
— Ты все время спала в золотом дубе? — спросил Корум. — И ждала этого дня?
— Я спала, и я ждала.
— Но какая сила держит тебя в этой плоскости? — задал он вопрос, который мучил его с того мгновения, как появилась Дева Дуба. — Что это за великая сила?
— Это сила моего обещания, — сказала она.
— И больше ничего?
— А зачем нужно что-то еще?
И Дева Дуба отступила к стволу золотого дерева в сопровождении серебряного барана, и свечение дуба стало меркнуть, а затем расплылись и его очертания — и вот исчезли и золотой Дуб, и серебряный Овен, и сама Дева Дуба, и в землях смертных никто никогда больше не видел их.
Глава четвертая
Арфа Дагдага
Народ Каэр Малода радостно доставил своего верховного короля Амергина в город-крепость, и, пока они шли сквозь залитый лунным светом лес, многие танцевали, а лица Гофанона и Илбрека, ехавшего верхом на Роскошной Гриве, расплывались в широких улыбках.
Только Корум был мрачен, ибо он услышал от Девы Дуба слова, которые его отнюдь не обрадовали. Он держался позади и последним вошел в королевский зал.
Все были настолько полны радости, что ничего вокруг себя не замечали. Никто не обращал внимания на то, что Корум не улыбается. Принца хлопали по плечам, провозглашали здравицы в честь его, отдавая ему почти такие же почести, как и верховному королю.
Началось пиршество, сопровождаемое обильными возлияниями и всеобщими песнопениями под звуки мабденских арф.
Корум, по одну сторону которого сидела Медб, а по другую — король Маннах, выпил изрядное количество сладкого меда, стараясь изгнать из памяти мысли об арфе.
Он увидел, как король нагнулся к Гофанону, сидящему рядом с Илбреком (тот мужественно скрывал неудобство, ибо ему приходилось сидеть съежившись, с трудом подогнув ноги под скамью), и спросил:
— Откуда ты знал песнь, которая призвала Деву Дуба, о Гофанон?
— В общем-то, я ее не помнил, — ответил Гофанон, отнимая от губ кубок с медом и ставя его на стол. — Я доверился своей памяти и памяти своего народа. Сам я почти не слышал слов этой песни. Они как бы сами собой срывались с моих уст. Я доверился им, чтобы воззвать и к Деве Дуба, и к душе Амергина, где бы они ни обитали. Амергин сам подсказал мне эти слова, за которыми, в свою очередь, пришла музыка, а та начала превращение.
