Уши в трубочку - Никитин Юрий Александрович (читать книги полностью TXT) 📗
ГЛАВА 6
Она посмотрела оценивающе на позеленевшую торкессу в моей рубашке, все женщины в этом заведении, как догадываюсь, сразу сообразили, что у моей спутницы под моей рубашкой ничего нет, даже трусиков, женщины это чувствуют сразу, но все же певица улыбнулась с победоносностью во взоре: у нее и грудь крупнее, и зад выше, не надо на полусогнутых, и волосы длиннее, а все мужчины обожают, когда длинные волосы по подушке…
– Да, – сказала она многозначительно, – карамболь!
Торкесса, задыхаясь от гнева, нет, уже от ярости, смотрела ей вслед испепеляющим взором.
– Ваше сиятельство, – едва выговорила она лязгающими зубами, – вы уверены, что… что это существо… с этой примитивной культурой… способно… вообще способно…
– Уверен, – ответил я великодушно.
– Но ее уровень!
Я ответил лениво:
– А я в этой области не ищу высокие уровни. Наоборот, чем проще, тем кайф выше.
Торкесса замолчала, потом сказала негодующе:
– Так вот почему вы поедаете ее таким пылающим взором?
Я пробормотал:
– Оттого что сейчас на диете, не значит, что не могу читать меню… Лилея, что за делы? Мы на задании.
– Но вы, милорд, – сказала она обвиняющим тоном, – весь разбухли!
– Ну, не весь, – пробормотал я, – но, дорогая, человек не может все время быть в погоне, в науке или в постели. На то он царь природы и венец творения! Надо чередовать, чередовать, чередовать… У нас попробовали задержаться на великой стройке чуть дольше, чем позволяла биология, целую страну обвалили с таким грохотом! Всю планету качает, как паука-плавунца на волнах!
– Но разве не знаете, что чем больше…
– Нет, – прервал я поспешно, – я не верю, что это решает все проблемы. Поголовная мэйдфакия началась еще в шестидесятых, но войны как шли, так и идут. И с ваучерами надули! И озоновая дыра не уменьшилась… Погоди, что ты все сворачиваешь на эту тему? У тебя эти две недели ученичества на секретного агента на чем оборвались?
Она мило покраснела, прошептала:
– На первом же уроке по обольщению…
– Понятно, – протянул я. – Значит, ты не зацикленная, просто ничего другого не знаешь… а знания показать хочется. Ну, хотя бы те, что на первом уроке?
Она потупилась, на щеках заиграл румянец, перебрался на лоб и шею, а восхитительнее всего, когда запылали уши. Я подозвал официанта, велел отнести лучшее шампанское и цветы в гардеробную певицы, сразу же уплатил, другой принес и поставил краешком поднос на край стола. Не чинясь, я помог перегрузить на стол все два десятка блюд, он пришел в восторг от такой демократичности молодого олигарха.
Торкесса смотрела на множество блюд в тупом недоумении.
– Зачем это все?
– Будем есть, – сообщил я бодро. – В смысле, ты – кушать, а я – жрать!
– Но почему так много? – спросила почти в отвращении. – В кого я превращусь?
– Ага, – сказал я злорадно, – и у вас есть проблемы с весом?
– Нет, но это просто… просто…
Я не слушал, разделывал большим ножом гуся, коричневая корочка потрескивает, из надрезов вырвался горячий пар, ноздри мои жадно ловят одуряющие запахи, стараясь вобрать все, чтобы не уплывали в сторону чужих столов. Потек прозрачный сок, желудок начал дергаться в нетерпении.
Торкесса едва коснулась жаркого на ее тарелке, как тут же опустила нож и вилку. Глаза ее, очень серьезные, вперили в меня вопрошающий взгляд.
– Милорд… разве нам не надо… спешить?
– Надо, – согласился я, – но, увы, ты не понимаешь…
– Чего?
Я развел руками, изобразил мимикой титаническую работу ума, пожал плечами, снисходительно улыбнулся:
– Нет, все равно не поймешь… Нет-нет, не реви, я сам не понимаю, правда. Но такова логика, весьма абсурдная, согласен. Но разве не в абсурдном мире живем? Однако он построен на неких законах, нам неведомых. Один из них в том, что, какой бы ни была спешной погоня, мы просто обязаны время от времени заходить либо в стриптиз-бары, либо в бордели…
– Фу!
– Что делать, таков закон. Даже выше – Закон! Вот так заходить в бордели, а также вот так сидеть и с аппетитом жрать, от пуза жрать, чувствовать запах и даже аромат жареного мяса, слизывать сок с пальцев… Я понимаю это так, что человек состоит не из одной гонялки, человеку надо что-то еще… например, мы можем во время погони заскочить в музей Изящных Искусств, вдруг там злодей, а там я тебе попутно расскажу о Ренессансе, Серебряном веке или сокровищах Тамонхаима…
Она посмотрела на меня с подозрением.
– А вы, граф, в самом деле знаете?
Я бесстыдно улыбнулся:
– Если честно, то сейчас не знаю даже, где этот музей и есть ли такой на самом деле. Но если вдруг окажемся вблизи и будет подозрение, что преступник забежал в музей, то… Сама понимаешь, я смогу, в самом деле смогу, откуда и возьмется, рассказать об истории создания картин, об их великой ценности. Конечно, если будем честнее, то предоставим рассказывать экскурсоводу, но так, правда, несколько померкнет мой имидж интеллектуала-искусствоведа со стальными мускулами.
Она слегка поморщилась от моего чавканья, даже рев музыки не заглушает, но должен же я оттянуться в чем-то желудочном, раз сдерживаю позывы генитальности, а то все о музее, Ренессансе, Серебряном веке, сокровищах Тамонхаима, сколько можно, человек не может о высоком столько, а вот о низком может всю жизнь, а потом отыщет и еще что-нибудь, но не высокое, а еще более низкое, это же проще.
Однако мой аппетит оказался заразительным, сперва клевала, как птичка, потом ела, как мышка, а потом уже – как здоровый раскрепощенный бегемотик, ведь с полуобезьянами жить – по-английски говорить.
Я наливал ей в высокий бокал шампанского, вскоре щечки торкессы заалели уже не от смущения, совсем не от смущения, глазки заблестели. Время от времени оглядывала зал, заметила наконец, что хотя зал с множеством столиков, но наверху, если подняться по лестнице, еще столы, там явно дороже, ибо каждый стол отделен от соседнего перегородкой, а дальше вообще стена с красиво оформленными дверьми, на каждой номер. У меня в черепе что-то зашевелилось насчет комнат с номерами, но не мог вспомнить, только лезут всякие обрывки анекдотов, но это у всех, сейчас каждый набит анекдотами в той мере, как наши отцы были набиты мудрыми мыслями, а деды – революцьёнными лозунгами.
– Поднимемся наверх, – предложил я.
– А что там, бильярд?
– Бильярд традиционно внизу, – пояснил я, – а вверху несколько иные развлечения.
Она просияла:
– Мы ими займемся? Чтобы отвлечь внимание, естественно.
– Не увлекайся, – предупредил я. – Сейчас естественный отбор пошел через развлечения. Эти расслабоны и балдежники выкашивают почище черной оспы или испанки.
– Страсти какие, – прошептала она, округлив глаза.
Мы прошли на цыпочках мимо танцующих, большая часть из них уже обречена, остальные на пути в бездну, из которой возврата нет. Торкесса пугливо отворачивалась и задерживала дыхание, отчего ее высокая грудь стала еще выше, привлекая взгляды пьющих, жрущих, танцующих, балдеющих и всячески снимающих стрессы, хотя у таких прямохордовых откуда стрессы, но мне по фигу, их на планете семь миллиардов, придется настроить еще больше этих стриптиз-баров, стриптиз-ресторанов и стриптиз-кафе, а также стриптиз-столовых, стриптиз-макдоналдсов и стриптиз-аптек, чтобы поскорее и достаточно легально уменьшить это жрущее и пьющее, но ничего не производящее население.
Когда поднимались по лестнице, внизу за столиками мужчины прекратили жевать и уставились круглыми глазами нам вслед. Надо сказать, что моя рубашка на торкессе не сказать чтоб уж достигала длины платья, пусть даже короткого, а розовые трусики она потеряла. И вообще ноги у нее безукоризненной формы. Еще подумаю, покупать ли ей че-нить из одежды.
Миновав отделения, где столы разделяются всего лишь перегородками, двинулись вдоль стены с плотно закрытыми дверьми. Торкесса прислушалась на ходу:
– Здесь только сопят… И здесь… И здесь… А здесь только чавкают, не понимаю…
