Право на поединок - Семенова Мария Васильевна (книга бесплатный формат txt) 📗
это тоже лучше делать, когда разум не затуманен усталостью. А Волкодав пускай шлепает босыми пятками, если больно охота. Эврих тоже некоторое время был сам не свой после Глорр-килм Айсаха. И что чувствует человек, готовившийся отречься от жизни, ведал не понаслышке. Вчера венн шел на подвиг и смерть, сегодня чудит. Ну и пусть его.
Горные тропинки, сбегавшие с гор, ближе к Тин-Вилене сливались в широкий, плотно укатанный большак. Дорога вилась берегом, и город, поднимавшийся над прикрытой мысом небольшой бухтой, постепенно открывался взгляду.
Когда люди затевают новое поселение, они обращаются за советом к Богам и просят Их указать хорошее место, где можно будет вековать в ладу с Силами небесными и земными. И всегда почему-то получается так, что самое доброе и праведное место неизменно оказывается и самым красивым. Вот и Тин-Вилена стояла так, что глаз радовался, издали созерцая ее. Глядя вперед, Эврих про себя жалел только о том, что не довелось приближаться к городу с моря, на быстроходной «косатке», а значит, не придется и вносить в «Дополнения», как над перламутровым утренним морем неспешно проявляются горы, как рассвет шествует к долинам с вершин и как, наконец, на гребне возносящихся скал делается различима крепость-храм, выстроенная жрецами с острова Толми...
Между прочим, встречной процессии жрецов, «услышавших сердцем», пока что-то не было видно.
– Вот послушай, куда мы идем, – сказал Эврих. Развязал сумку, вытащил видавшую виды книгу в навощенном кожаном переплете, не первый раз похвалился: – Это список со свитка Салегринова труда, нарочно исполненный мельчайшими буквами, дабы не отягощать странствующих... – Открыл на знакомой странице и начал читать: – «Бухта, облюбованная первыми поселенцами, имеет форму подковы. Несовершенные верования жителей края породили предание, повествующее о шо-ситайнском Боге Коней, чей жеребец якобы коснулся здесь копытом земли. Островные же сегваны, коих с той поры немало осело в Тин-Вилене, никакой подковы в облике бухты не усматривают. По их мнению, она больше напоминает слегка укороченный силуэт корабля...»
Волкодав молча слушал.
– Я тут думаю... – сказал он, когда Эврих решил пропустить интересные, но не особенно полезные в каждодневной жизни сведения и перелистнул несколько страниц, добираясь до сути. – Я тут думаю... Ты помнишь, те, на «косатке» у Астамера... Они ведь ехали в Тин-Вилену, чтобы поклониться жрецам и вступить в наемный отряд. Потому что здесь вроде бы учат воинскому искусству...
Эврих даже расхохотался, не отрываясь от книги:
– Только не говори мне, Волкодав, что собираешься еще чему-то учиться!.. Хотел бы я посмотреть на того, кто дерется лучше тебя!..
Венн взирал на него без улыбки.
– Может, и посмотришь, – проговорил он затем. Эврих сообразил, что не в меру обидчивый варвар может снова замкнуться, и, перестав веселиться, прикрыл «Описание», вложив палец между страниц.
– Когда на Засечном кряже я дрался с наемниками, – сказал Волкодав, – один из них пытался достать меня приемом кан-киро, но сделал ошибку. И потом, в Кондаре, я замечал кое-что... Гарахар тот же... Так, словно набрались у кого-то, кто сам толком не знал... А здесь, в Тин-Вилене, есть, стало быть. Наставник...
Эвриху показалось, будто солнечное утро внезапно померкло.
– Друг мой, – проговорил он очень тихо. – Я тебя прошу, не забывай об одном. Мы, помнится, предполагали, что в это время уже вернемся назад. Уже почти осень, а нам еще предстоит плавание... да и то неизвестно, удастся ли сразу нанять мореплавателя или придется сначала на Острова...
Волкодав промолчал. А потом за очередным поворотом дороги показались первые дома выселок, и пришлось остановиться у ручейка, чтобы привести себя в порядок. То, что уместно в дальней дороге, на городской улице выглядит неприличием, и все путешествующие это хорошо знают.
Тин-Вилена Волкодаву не понравилась. Не из-за каких-то своих особенностей: по его глубокому убеждению, людям просто не следовало селиться такими громадными скопищами. Все правильно – в столь посещаемом месте легче предаваться ремеслу или науке и кормиться только ими, не держа поля и огорода. С другой стороны, в больших поселениях скапливаются и сопрягаются не только благие познания, но и самый черный порок. Может, потому-то многие известные Волкодаву мастера и ученые рано или поздно сбегали из хлопотливых людских муравейников в глушь и только там достигали окончательного совершенства...
Когда-то, годы назад, впервые попав в большой город, он с отвращением оглядывался кругом и не мог взять в толк, отчего же остальные люди никак не поймут того, что было очевидно для него самого, и не переселятся из душной суеты на волю, где можно не спеша разговаривать с Землею и Небом?.. Потом он повзрослел и сам многое уразумел. А именно: что было хорошо для него, вовсе не являлось благом для других. Эти другие, может, жить не могли без того, от чего он, Волкодав, готов был удрать без оглядки. И были по-своему правы...
Любви к городам у него с тех пор не прибавилось, И неприязнь была, похоже, взаимной. Очередное ее подтверждение, способное отравить злопамятному венну посещение прекраснейшей столицы, было получено еще за городскими воротами. Постоялый двор, куда они привели ослика (выкупанного и вычищенного, как никогда в жизни), назывался «У Ретилла» – по имени владельца. И этот Ретилл наотрез отказался поверить, что они уже заплатили за длинноухого все деньги полностью, а не обычный задаток. Не произвела на него впечатления и деревянная палочка с зарубками и хитрыми отметками каленым гвоздем, привезенная из предгорной деревни. Осанистый нарлак лишь погладил черный веник бороды и заявил арранту:
– Вот что, любезный. Либо ты мне не сходя с места платишь еще четверть овцы серебром, либо прямо сейчас позову стражу – и тогда доказывай сколько угодно, что осел не краденый и палочка не поддельная.
Двое громил, каждый – полтора Волкодава, ухмылялись у него за плечами.
Эврих не впервые напарывался на этакое наглое корыстолюбие, подвигающее иных людей обижать странников, за которыми не ощущается могучей поддержки вельмож или родни, – а подобную поддержку люди вроде Ретилла чуют непонятно как, но всегда безошибочно. Молодой аррант каждый раз чувствовал себя словно дерьмом облитый. И придумывал на будущее десять остроумных способов посадить наглеца в лужу. Но приходило время, и Боги Небесной Горы вновь испытывали его столкновением с тупым бессовестным кровососом... и опять он оказывался беззащитен. Надо думать, появись во дворе самый распоследний итигул, ему поверили бы без разговоров. Себе дороже – связываться со свирепыми горцами! А кто вступится за одинокого странствующего грамотея, явно не брата и не свата обосновавшимся в Тин-Вилене аррантским купцам?..
Тут Эврих закономерно вспомнил про Волкодава, стоявшего рядом, и успел испугаться. Кто, кто, а он слишком хорошо знал нрав своего спутника, привыкшего вразумлять бесчестных доходчиво и без лишних затей. Ученый даже оглянулся на венна, лихорадочно соображая, как бы удержать его от вмешательства, но удерживать не понадобилось. С самого начала путешествия они договорились в незнакомых местах изображать хозяина и телохранителя; вот и теперь Волкодав безмолвно присутствовал за спиной «господина», устало глядя на потрескавшуюся, давно не мытую половицу у себя под ногами. То ли прикидывался, будто Затруднения Эвриха его, охранника, не касались, то ли понимал, как и аррант, что лишние неприятности в чужом городе были им совсем ни к чему. Лучше уж расстаться с деньгами...
И только Мыш, улетевший было погонять под потолком мух, немедленно вернулся на плечо венну и защелкал зубами, воинственно надуваясь и растопыривая черные крылья.
В конце концов Эврих со вздохом решил, что сегодня же вечером протащит Ретилла в своих «Дополнениях», да так, что ни один читающий путешественник больше не пожелает у него останавливаться. Эта мысль немного утешила арранта. Развязав кошель, он отсчитал нарлакского серебра на сумму, соответствовавшую местным понятиям о стоимости четверти овцы, и протянул монеты Ретиллу;
