Метка - Бродвей Элис (книги без регистрации бесплатно полностью .TXT) 📗
И королевство вновь расцвело. Земли были, благословенны, и люди счастливы. Принц и прекрасная принцесса правили мудро и справедливо.
Принцесса Мория прожила долгую и счастливую жизнь, история которой отразилась на её коже. С тех самых пор, чтобы не нарушить мира и благоденствия, принесённого её правлением, жители королевства записывают свои истории на собственной коже. Подобно дровосеку, они понимают, что жизнь бессмысленна, если история человека уходит с ним в могилу.
Глава седьмая
Сижу в спальне, на кровати, а в голове шелестят слова старой сказки. Здесь совсем не так, как у Верити. Мне не разрешили поддаться страсти к розовому, поэтому в моей комнате стены самые обыкновенные, белого цвета. Раньше я ужасно завидовала Верити, но теперь комната мне нравится. Открываю ящик высокого комода и вытаскиваю спрятанный под блузками альбом для набросков. Все так делают – заранее обдумывают будущие рисунки на коже. Стандартные, официальные метки выбрать, конечно, нельзя. Каждый получает знак рождения с именем, точки возраста, знаки медицинских прививок, а на спине всем рисуют семейное древо. На правое предплечье наносят разноцветные линии, короткие и длинные, свидетельства наших достижений. На левую руку записывают неудачи. Должник получит узкую оранжевую линию, вор – красную, убийца – толстую чёрную черту, но таких я никогда не видела. У меня на левой руке ничего нет, а о будущих метках по выбору можно рассуждать бесконечно. Самый первый личный знак должен отразить нашу внутреннюю сущность.
Первый знак разрешается наносить в день шестнадцатилетия, но я решила подождать. Хочу всем показать, какая я на самом деле, не просто послушная мамина дочка, тихоня отличница. Но теперь даже не знаю, удастся ли мне когда-нибудь выбрать свой первый знак. Хочу, чтобы он стал особенным, самым-самым! Жду озарения, когда подходящий идеальный рисунок возникнет в моём воображении. Пусть это будет что-то прекрасное, неподвластное времени, что-то только моё.
Присаживаюсь за письменный стол и рисую нас с Верити. На рисунке Верити смеётся, волосы растрёпаны. Я умудрилась так очертить себе брови, что выгляжу сердитой, но вообще-то мне нравится. Рисую я недолго. У настольной лампы вьётся мотылёк. Не очень крупный, мне не мешает, но крылышки отбрасывают странные тени, а свет от лампы зловеще мерцает. Шелест мотылька напоминает звук, с которым рвут бумагу или хлопают крыльями птицы. Но я не выключаю свет. Я больше не люблю темноту. За последний месяц после папиного предостережения: «Берегись пустых, Леора!» – ко мне вернулись детские страхи. Звуки, которые раньше успокаивали, теперь заставляют сердце стучать громче и сильнее, забытые тревоги всё чаще приходят в кошмарах.
Задолго до моего рождения, ещё до Указа о выселении, пустые жили рядом с нами. Представить невозможно – целая толпа людей, которые по собственной воле отказываются от знаков на коже. Всё началось с одного или двух, оставивших только знак рождения и какие-то официальные метки, а потом развернулось настоящее сопротивление. Они отказывались наносить знаки детям, предпочитали заплатить штраф или отправиться в тюрьму, лишь бы не подчиняться общим законам. На улице часто можно было встретить пустых, нечитаемых людей. Мама рассказывала, что её мать помнила те времена. Никто не понимал, как можно отказаться от вечного спасения, выбрать жизнь, которая приведёт к вечному проклятию?!
Но однажды правда вышла наружу. Те, другие, хранили такие ужасные тайны, что не смели наносить их на кожу. Всё началось с мелочей: если платье шила портниха с пустой кожей, на нём расходились швы – скверная работа. Письма и посылки приходили к адресатам вскрытыми, а значит, пропало доверие к почтальону с пустой кожей. Пустой пекарь продавал заплесневелый хлеб, пустая учительница в школе учила детей лгать, пустой врач выписывал лекарства, от которых становилось только хуже. Пустые заявляли, что им не нужно наносить знаки на кожу, чтобы хранить души в чистоте. Они называли себя праведниками, добродетельными людьми. Однако их поступки говорили совсем о другом. Тщательно спланированное восстание пустых показало их истинные цели. Они жгли дома, уродовали тела, срывали кожу с мёртвых, а у живых отбирали жизнь. И после жестокого мятежа отмеченные знаками были вынуждены дать отпор. Сопротивление пустых сломили, бунтовщиков изгнали далеко за стену, обрекая на жизнь там, откуда они больше не могли нам вредить. С тех пор всё шло хорошо.
Миновало столько времени, что мы забыли все страхи. Конечно, слухи не прекращались. В школе болтали, как чей-то дядя или отец или ещё какой-то родственник собственными глазами видел в городе пустого, разгуливавшего по ночным улицам.
– Он был совсем как привидение. Его кожа светилась, он крадучись обходил дом Юингов, собирался пролезть внутрь. – Такие россказни слышались часто. Школьные пересуды о пустых вызывали только смех, но дома, ночью, глядя на задёрнутое шторами окно, я не раз старалась убедить себя, что шорохи снаружи – всего лишь шум ветра.
– А ещё бывает, ученик не приходит в школу в понедельник и больше никогда не приходит, и никто о нём ничего не знает. Значит, до него добрались пустые.
Пересказывая подобные истории, мы визжали от сладкого ужаса, притворялись, будто просто шутим. Но по ночам, съёжившись под одеялом и страшась уснуть, я тряслась, как заяц. Сворачивалась калачиком, чтобы пустые не схватили меня за пятки, следила, чтобы ни один палец не высунулся наружу. Страшные рассказы о пустых преследовали меня, не давая покоя.
– Пустые приходят по ночам красть души. Утром на подушке родители найдут лишь пёрышко – знак, что ребёнка забрали пустые.
Мне было десять лет, когда пропала моя собака Амити. Обычно она не пряталась, надолго не убегала. Мы искали повсюду, прочёсывая окрестности день за днём, неделя за неделей. Я расклеила объявления, мы опрашивали всех знакомых и незнакомых, не встречалась ли им рыжая собака. Месяц спустя, бродя по рощице неподалёку от школы, я поскользнулась и съехала в неглубокий овраг. Там, среди листьев, я разглядела на земле ошейник Амити. Собака пропала бесследно, только к красному кожаному ремешку прилипло несколько блестящих перьев. Папа тогда велел не выдумывать чепухи, уверял, что собака ввязалась в драку, но я-то знаю: её забрали пустые. Я до сих пор скучаю по моей Амити.
Темно, ветер свистит, в раму моего окна бьются ветки деревьев. Страшные мысли всё кружатся, не желают уходить. Приказываю себе прекратить всякие глупости, давно пора повзрослеть. Но предостережения мэра Лонгсайта вспоминаются сами собой. Пустые действительно нам угрожают. Мотылёк влетел в ловушку из моих ладоней, он несколько секунд бьётся там и замирает. Приоткрываю локтем окно и выпускаю маленького летуна на волю, но серая бабочка камнем падает вниз. Она погибла, не дождавшись освобождения. Вытираю ладони о брюки. Совсем поздно. Переодевшись в пижаму, забираюсь под одеяло и закрываю глаза.
Думаю о папе, о его душе, заточённой в неизвестности в ожидании взвешивания и суда.
Думаю о Конноре, том человеке, которому поставили на площади знак, о его взгляде за мгновение до укола иглы чернильщика.
Думаю о Белой Ведьме и грозных словах предупреждения мэра Лонгсайта.
Думаю об огне правосудия, который пылает день и ночь, пылает вечно.
Лампа всё горит. Наконец я проваливаюсь в сон.
Мне снится, будто я в больнице. Лежу на кровати, а в руке, чуть ниже локтя, торчит игла с тоненькой трубочкой на конце. Ещё вижу медицинский пакет, который медленно наполняется тёмной жидкостью, и раздумываю: зачем брать у меня столько крови? Перевожу взгляд на руку и замечаю, что мои татуировки медленно исчезают. Знаки, слова и рисунки стираются прямо на глазах.
Я теряю не кровь, а чернила татуировок. Оглядываю свою кожу. Я совершенно голая. Меня прежней больше нет. Выдёргиваю из руки иглу.
