Возвращение Томаса - Никитин Юрий Александрович (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
Священник кивнул, в глазах блеснула радость.
– Знаю, – сказал он обрадованно, – так был рожден славный рыцарь Геракл, отмеченный многими доблестями, но с нелегкой судьбой, за что Господь в конце концов и забрал его к себе на небо.
– Не на небо, а на Олимп, – буркнул Олег. – Был я на том Олимпе, одни драные козы траву щиплют. Я к тому, что наши боги – реальные. Жили на Олимпе, потом куда-то ушли. Кто-то сгинул, кто-то приспособился… Хотя вряд ли, слишком уж эллинские боги были… э-э… чувственные. У них цель всей жизни была в том, чтобы совокуплять друг друга, людей, коз, коров, птиц, рыб, мух… Такие никогда не приспособятся. Это Перун, который бабами или жратвой мало увлекался, а все занимался целыми племенами и народами, как-то нашел компромисс…
Священник спросил всполошенно:
– Компромисс ли?
Олег спросил с интересом:
– А как иначе?
Священник сказал с нажимом:
– А не приходило в голову, что тот древний бог в самом деле понял? И, отринув прежнюю жизнь, принял суверенитет Творца, признав, что его учение выше и чище? И сейчас следует за ним искренне, а не потому что… покорен?
– Мне он так не сказал, – буркнул Олег.
Священник покачал головой. Маленький и толстенький, сейчас он показался Олегу выше и сильнее, чем выглядел.
– Сын мой, все мы слабы духом. Мало из нас таких, кто вот так возьмет и признается, что был не прав. Гораздо проще сослаться на обстоятельства. И даже намекнуть, что вообще-то сохранил верность старым идеалам, когда-то взбунтуется.
Олег искренне удивился.
– Зачем?
Священник взглянул остро, отвел взгляд, потом сказал с прямотой:
– Из жалости. Из сочувствия. Из нежелания сказать неприятное. А такая правда не просто неприятна, она тебя ранит, вижу. Этот Перун, как ты его назвал, не сказал правду из… сочувствия.
– Лицемер? – удивился Олег. – Так вот какое оно, христианство? Раньше Перун никогда не врал!
Священник поерзал взглядом по полу, оставляя там пятна, наконец, поднял глаза на Олега, прямо и спокойно. Взгляд абсолютно уверенного в своей правоте человека.
– Сын мой, – сказал он мягко, – это щекотливый вопрос. Давай в него не углубляться. Не всегда следует говорить правду. Да, вера в Христа… на самом деле это не вера, а учение, но для непосвященных мы говорим мягче – вероучение, а для совсем простого народа – вера в Бога. Но ты-то понимаешь, что это строгое учение, на основе которого мы пытаемся улучшить саму природу человека. Ведь понимаешь?
Олег помедлил с ответом. Священник, с виду туповатая деревенщина, совсем не прост, если это понимает и облекает в такие простые и понятные для паствы слова. Конечно, сам до такого не додумается, но в том и сила церкви, что даже вот таких простеньких учит мыслить и говорить правильно.
– Я много видел учений, – произнес он уклончиво. Видя недоумение на лице священника, пояснил: – Я побывал в Святых Землях, где изучал многие… учения, верования, религии… Все берутся улучшить природу человека. Все улучшают природу человека. Но я пока еще не увидел решающего перевеса ни у кого…
Послышались быстрые шаги, Олег улыбнулся священнику, развел руками, мол, обращение язычника прервано на самом интересном месте. Из темноты выбежала запыхавшаяся Лилит, водопад иссиня-черных волос крупными локонами падал на плечи и на спину, пара прядей часто поднималась в такт бурно вздымающейся груди под блузкой с низким вырезом.
– Вот ты где! – воскликнула она с негодованием. – Здравствуйте, святой отец!.. Олег, ты чего от меня спрятался? Думал, не найду?
Олег развел руками, показывая священнику, что, когда появляется женщина, это вообще конец света, а не только умным речам, обнял Лилит, и так в обнимку они удалились в темноту. Священник вздохнул, перекрестился. Показалось очень символическим, что эти двое ушли во мрак, словно во тьму безверия.
Лилит мурлыкала и прижималась к Олегу так, что ее тело словно растекалось по нему, наполняя сладким теплом и негой. Он вел ее, слегка обнявши за плечи, узкие, но по-женски округлые и мягкие, пальцы инстинктивно сжались, прочувствывая горячую нежную плоть. Лилит замурлыкала и прижалась еще сильнее, он пробормотал:
– А ты точно… не суккуб?
Она хихикнула:
– Что, уже сталкивался?
Он помотал головой.
– Было такое в жарких землях, когда с Томасом вышли из Святых Земель. Но, правда, мне повезло.
– Это как?
– Все бросались на него, – пояснил он. – А мне оставалось только бить их по затылкам. Крылатым отрывал их порхалки… Не вскидывайся, я же знал, что отрастут… со временем.
Она засмеялась, вскинула голову и посмотрела ему в лицо влюбленными глазами.
– Знаешь, если бы я была совсем молоденькой, я бы тоже бросилась на шею… или не на шею именно такому вот, как твой благородный и такой милый друг.
– И что, эти суккубы молоденькие? – спросил он с сомнением.
Она вздохнула, плечи чуть поникли, а голос стал печальным:
– Нет, это все старое поколение. Новое, увы, не приходит на смену. Так что суккубы, несмотря на их бессмертие, обречены… А что не поумнели, то… ты в самом деле полагаешь, что женщина должна быть умной?
Он содрогнулся, словно внезапно попал под ледяной водопад.
– Нет, упаси от такой…
Она прищурила прекрасные лиловые глаза.
– Значит, не считаешь меня умной?
Он затряс головой.
– Нет, конечно! Зачем тебе такая глупость?
– Быть умной – глупость?
– Для женщины, – пояснил он.
– Значит, я дура?
Он вздохнул.
– Разве я сказал так? Я сказал, что зачем тебе быть умной, когда ты мудрая? Мудрость – намного выше, чем какой-то ум.
Она улыбнулась, сказала с удовольствием:
– Вывернулся. Но вывернулся изящно, это я в мужчинах ценю.
Он пробормотал:
– За галантностью – к Томасу. Он когда-нибудь лопнет от переизбытка учтивости.
Она оглянулась, засмеялась, он посмотрел в ее глаза и, как в зеркале, увидел, как Томас, не стесняя себя в выражениях, гоняет коня по двору, приучая слушаться. Лилит тоже поняла, что он прочел в глазах все, что она подумала, засмеялась счастливо такому редкостному взаимопониманию, ухватила его за шею, пригнула, поцеловала.
– Ты хоть знаешь, где наши покои? Нет?.. Так куда же бредем, наугад?
– Встретим кого-то, – пробормотал он, – спросим.
Она засмеялась.
– Подожди одну секунду!
Ее тело вспыхнуло и, превратившись в огонек, метнулось вдоль коридора и пропало вдали. Олег замедлил шаг, но не остановился, мысли привычно пошли по глубокому руслу, на этот раз толчком послужил разговор с этим простеньким священником, который явно внимательно слушал лекции в своем богословском университете. Хотя на такого маленького и толстенького девки не больно обращали внимание, так что мог в самом деле учиться прилежно и усваивал знания, как губка.
Всякие ветви буддизма и конфуизма его не интересовали, статические вероучения, стремящиеся к постоянному равновесию, все новое отвергают. А вот ислам тряхнул мир не случайно, религия молодая, сильная и очень напористая. Не случайно была такая победная поступь, что никто и нигде не мог противиться. Всем казалось, что ислам вот-вот захватит весь мир, Европа была в панике, страны ислама торжествовали, но удар был нанесен с той стороны, откуда никто не ожидал: очень хорошо образованный иудей Эбн-Альсоди Сабай принял ислам и, став одним из лидеров, расколол мусульман на суннитов и шиитов, тем самым положив начало бесконечной междоусобной войне и навсегда остановив победную поступь ислама по всему миру.
Дошло до того, что осмелевшая Европа нанесла ответный удар в виде крестовых походов. Правда, это уже мелочи, интересующие каких-нибудь императоров или королей Европы, куда интереснее тенденции развития ислама, его сильные и слабые стороны. Прекрасный запрет пить вино и жрать свинину, большая ошибка – запрет на изображение живого.
Эту мысль надо развить глубже, напомнил он себе, и вернуться к ней не раз. Рисование – великое благо, это неустанные упражнения для мозга, куда более необходимое, чем ежедневные изнуряющие схватки воинов на тупых мечах, стрельба в цель или борьба…
