Звезда Запада - Мартьянов Андрей Леонидович (читать книги без сокращений .TXT) 📗
Все восемь с половиной месяцев Торирова похода отец Целестин места себе не находил, то воображая, что попали дракары в бурю и как один утонули и не спасся никто из пучины, то мнилось ему, что пали все дружинники в схватке жестокой с дикими восточными племенами словинов и литов, и много ещё картин престрашных и прегорестных вставало пред внутренним взором монаха... Он и думать забыл, что мальчишку непременно испортят все эти разбои и (по большей части) бессмысленные убийства и насилия. Что и говорить, жестокости викингам было не занимать – каждый вставший против них с оружием должен был погибнуть. Отец Целестин уже давно понял, как ему повезло, когда он повстречался в Эгейском море с ярлом Эльгаром, – ведь запросто могли или мечом ткнуть, или за борт выбросить. А когда в сентябре вернулись в Вадхейм два корабля, ведомые Халльвардом, монаха чуть удар не хватил: где же Торир?! На все вопросы Халльвард только руками развёл и сказал, что конунг повёл свои ладьи на восток и пускай толстяк не боится, ничего с ними не станется. Понятно, что святого отца ободрительные сии речи ничуть не успокоили, и он ежевечерне возносил молитвы всем святым и Деве Марии с просьбами хранить Видгара (он же почти христианин!!) от любых опасностей. Неизвестно, стал ли странный сон монаха ответом на эти молитвы, или то проявилось участие иных сил, но на следующую ночь по возвращении домой Халльварда отцу Целестину отнюдь не полегчало, скорее наоборот.
Вечером монах забрал у воеводы свою часть добычи – несколько тяжеленных рукописей, которые, как оказалось, находились на римском корабле, шедшем в Британию. Из описания отец Целестин понял: то была папская миссия на остров, а потом из рассказа Халльварда стало известно, что викинги перебили только матросов да нескольких бывших на корабле солдат-наёмников. Помня, как выглядел и одевался отец Целестин, дружинники поступили до крайности гуманно – оставили жизни двум десяткам монахов в рясах и с тонзурами, а потом попросту бросили ограбленное судно, оставив на нём трупы моряков и военных да вопящих от ужаса святых отцов, предоставив им самим довести корабль до берегов Британии. Отец Целестин только крестился и шептал молитвы за упокой безвинных душ, но книги взял, прихватив заодно и маленький бочонок сладкого красного вина, явно произведённого на Крите. Ну что с этими норманнами поделаешь? И как небеса не разверзлись и не поразили громом этих бесов в человеческом облике, которых не останавливают даже святой крест и знамя Папы Льва IV? Впрочем, новые книги уже безраздельно завладели думами святого отца...
Забыв обо всём, до глубокой ночи отец Целестин просматривал драгоценные фолианты и, сам того не заметив, уснул за столом, ибо и критское вино не оставлял он без внимания. И вдруг воображению его представилась болотистая дельта широкой реки, озарённая лунным светом, небольшой вытянутый островок там, где сплошные воды распадались на два рукава, выходящие к морю. На островке пылали костры, ходили люди, у берега стояли, чуть покачиваясь на тихой волне, три длинных и узких корабля, походящие на морских змей, и монах вдруг понял, что на убранном на стоянке парусе одного из них горит синяя восьмиконечная звезда, которую изобразил именно он. И что-то необычное было в этом, с носовым украшением в виде головы медведя, норманнском дракаре, хотя всё как обычно – щиты висят по борту, вёсла на ночь сложены, но... Корма ладьи надвигалась на отца Целестина, притягивая его взгляд. Уже виденный монахом золотой свет заливал потемневшие от времени доски, в центре же этого сияющего ореола... Иисус и Святая Дева Мария, это ж Видгар! Спит, похоже, но чутко, полусидя, привалившись спиной к бочонку с водой. Сам всё тот же, только лицо обветрилось да волосы выгорели (хотя куда уж больше!).
– Отец Целестин, ты должен меня услышать! – внезапно раздался в сознании монаха голос Видгара. – Мы теперь домой, осень ведь. До холодов успеть надо. У нас всё хорошо, только Вальтама и Фьернира убили, да с ними ещё десяток. А были мы на реке Данп, да много где ещё. Торир говорит, придём в Вадхейм не позже чем через месяц и...
Видение неожиданно оборвалось. Последнее, что успел заметить отец Целестин, – заходящий огромный серебряный месяц, чей свет отражался в чёрных водах реки...
Монах резко поднял голову, гадая, что же это было. Просто сон или... Он вскочил, выбрался из домика наружу и глянул на небо. Ущербная луна склонялась к горизонту – всё так же, как и над рекой на востоке. Монах в который раз подумал, что надо бросать пить.
Через две недели и пять дней в устье фьорда появились три чёрные точки, а спустя несколько часов глаз уже мог различить сине-голубую звезду на парусе переднего дракара.
Вот и не верь после этого снам!
У Торира жило довольно много народу – жена, две дочери, ещё человек двенадцать близких и дальних родичей и вдобавок несколько рабов. Дом разделялся проходными перегородками, и почти у всех имелся свой отгороженный угол, но принцип общежития, принятый у норманнов, в той или иной степени был сохранён. Целиком отделили только покой самого конунга в дальнем конце дома: был даже особый выход и маленькая пристройка, вроде сеней. В общем и целом Торир устроился весьма удобно, а то, что дом поставили довольно высоко на холме, на склонах которого располагался Вадхейм, спасало от сырости и иногда случавшихся наводнений – сильным ветром несло воды из фьорда. По этой причине дома внизу, у самого берега, стояли на сваях, но таких было совсем немного, и эти постройки являлись самыми старыми во всём поселении.
Уже окончательно рассвело, но солнце ещё не вышло из-за гор на востоке. Идти от домика отца Целестина до Торирова «дворца» было недалече, но зато вверх по склону, и монах, кляня свою тучность, брёл довольно медленно, опасаясь поскользнуться на утоптанной тропе. Добравшись-таки до двери и слегка задыхаясь, отец Целестин толкнул тяжёлый притвор и вошёл в дом, дав пинка в сенях зазевавшейся мохнатой крысе.
Обеспокоенный Торир сам встретил монаха в первом же жилом покое.
Глава 3
Речи Хельги
Хельги действительно умирал.
По расчётам отца Целестина, старику было за восемьдесят – возраст редкий даже в Италии, а уж на этом промозглом Севере столь преклонные годы невольно вызывали уважение. Ториру Хельги приходился родным дядей, будучи младшим братом Торирова отца. Уже давно у старика щемило в груди, болела левая рука и отекали ноги, а в последние месяцы он вообще не вставал с ложа, несмотря на отчаянные усилия отца Целестина и Сигню, которая просиживала у его постели целыми сутками. И вот в холодное рождественское утро пришёл черёд Хельги Старого идти в Вальхаллу, к Одину...
Отец Целестин выгнал из помещения всех, кроме Сигню и Торира, который, впрочем, остался сам: перечить же конунгу монах не хотел. Тот и так расстроился.
– Он с ночи хрипит, и пена на губах, – прошелестела Сигню, указывая глазами на седого как лунь старика, полусидящего на высоком ложе. – Я всё сделала, как ты велел: и посадила его, и пить не давала, но всё равно ему хуже и хуже.
Монах вытащил из-за пазухи сухие листочки и вручил их своей помощнице:
– Вот, наперстянку завари-ка пока, а я посмотрю. – Он подошёл к самой постели и понял, что тут уже ничем не помочь. Из груди умирающего вырывались булькающие хрипы, словно его лёгкие были полны воды, ноги и руки отекли ужасно, глаза смотрели совершенно отрешённо. Ещё час, ну, может, два – и всё, никакая наперстянка не спасёт... Отец Целестин покосился на помешивающую деревянной ложкой в дымящемся горшке Сигню – глаза красные, тени от недосыпа, но ничего, держится. Молодец, девочка! А Торир хмурый, бороду теребит да смотрит угрюмо, и не поймёшь, одобряет он такое лечение или нет.
– Торир, послушай, думается мне, умрёт он сегодня... – выдавил монах, подойдя поближе к конунгу. – Пойми, я тут ничего поделать не могу.
– Да вижу я всё, отец Целестин, – ответил Торир, не глядя в его сторону. – Только вот Хельги всю ночь тебя звал, мы-то думали, что в беспамятстве. Зачем – не говорил. Что-то он тебе сказать хотел, да боюсь, опоздал ты...
