"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12 (СИ) - Конофальский Борис (книги полностью бесплатно TXT, FB2) 📗

— Покусились? Кто? — крикнул генерал так, что тот монах, который отвечал ему, едва вымолвил:

— Так… Неведомо кто… К утренней службе… Мы пришли, а отец Доменик уже лежал у дверей собора. Весь в крови. Побит…

— Сын мой, — снова слабым голосом заговорил отец Доменик, обращаясь к генералу, — прошу вас умерить пыл, нет нужды беспокоить город, боюсь, что кровь может пролиться, не надобно этого.

«Что значит не надобно?!». Нет, в планы генерала пролитие крови как раз и входило, ведь без крови дела большие не делаются. И посему он и слушать монаха не стал, а спросил у присутствующих священнослужителей:

— А за доктором послали уже?

— Кажется, пошёл кто-то, — промямлил один из отцов церкви.

— Кажется? — рявкнул генерал, напугав отвечавшего. — Болваны! — и тут же закричал на весь храм: — Фон Флюген, скачите к капитану Вилли, у него есть телега, пусть немедля едет сюда. Фон Готт, разыщите врача, скажите, что отца Доменика избили, пусть торопится, — он оборачивается к церковникам, — а кто из вас звонарь?

— Я, — отвечает ему один из монахов.

— Давай, на колокольню лезь и звони изо всех сил. Звони так, чтобы весь город знал об этом подлом злодеянии.

— Сын мой, — снова заговорил отец Доменик, он даже руку поднял, чтобы остановить звонаря, но генерал снова рявкнул на весь храм:

— Беги уже, чего ждёшь?

И звонарь кинулся ко входу на колокольню. А сам Волков присел рядом с отцом Домеником и спросил:

— Святой отец, видели ли вы злоумышленников, смогли ли их запомнить?

— Нет, не видел я, — отвечал монах, — едва достал ключи, отпереть двери собрался, как меня бить начали. Сзади подошли, я в темноте и не приметил как.

— А может, сказали они чего?

— Ничего не сказали, молча начали, молча и докончили, — с придыханием отвечал святой отец.

— Вижу, что голова у вас разбита, а что ещё болит? — не отставал от него Волков.

— Голова не болит, а вот руку… Руку побили сильно, — морщился монах, — и в ноге правой боль.

— Ничего, ничего, раз голова не сильно болит, то и хорошо, а ноги да руки мы вам заживим, руки и ноги лечить в ратном ремесле — дело привычное.

Генерал не стал более ничего спрашивать, так как по храму уже звенел шпорами капитан Вилли и за ним грохотали башмаками несколько солдат, а впереди бежал фон Флюген.

— Сюда, капитан, раненый тут.

— Берите его, только легче, кости у него поломаны. — распорядился генерал, и солдаты аккуратно подняли монаха вместе с рогожей и под всхлипывания прихожанок понесли его из церкви на улицу. А тут, как раз вовремя, ударили и колокола на колокольне, зазвенели грозно и раскатисто, словно звонарь подгадывал к выносу болезного из храма. Толпа, уже собравшаяся у ворот церкви, загудела тяжко, и тут же среди людей заголосили женщины.

Барон вышел из храма вслед за солдатами и сразу сел на коня. К нему подошёл капитан Вилли и спросил:

— В казармы его везём?

Но генерал удивил его, ответив:

— Нет, везём его на центральную площадь, к кафедральному собору.

И пока Вилли отдавал распоряжения, Волков подозвав к себе фон Готта и фон Флюгена, приказал им:

— С этой улицы, с Кирпичной, мы свернём налево, не помню, как называется та улица, но в конце неё будет большой храм; так вот, возьмите с собой четверых солдат и устройте так, чтобы колокола на ней при нашем приближении звонили похлеще, чем на Рождество.

— А если звонари не захотят? — сомневался фон Флюген.

— Так сами на колокольню заберёмся, — решил вопрос фон Готт.

— Именно так, — согласился с ним генерал, — в общем, я хочу, чтобы по городу при нашем проходе стоял колокольный звон.

— Нам бы только знать, по каким улицам вы пойдёте, — с юношеским задором отвечал ему фон Готт. — А уж мы звон устроим.

— Я буду вам указывать, — обещал Волков.

Затевая всё дело, он уже тогда думал о том, что станет символом, знаменем этой его затеи. Тогда, сидя по ночам у себя в спальне перед печью и в бессоннице обдумывая свой план, он придумывал, чем возбудить людей посильнее. И разумно полагал, что делу пособит старое и проверенное осквернение храма. В прошлые годы, ещё когда он был в гвардии, когда войны с еретиками только разгорались, осквернение храмов и поругание святых мест было делом обычным. То делали, чтобы разжечь огонь вражды между еретиками и папистами. В те времена это отлично работало. Причём совершали подобное обе стороны. Нет ничего приятнее и действеннее, чем измазать фекалиями молельный дом проклятых кальвинистов или повесить за ноги пойманного монаха нечестивых папистов. Всё это тут же заканчивалось вспышкой озлобления. И теперь этот способ работал, но настоящим его успехом стало избиение праведного священника.

Генерал поехал по Кирпичной улице во главе колонны своих солдат, а за ними ехала телега, а за телегой шли люди, и от церкви отошло их человек пятьдесят, добрая половина тех, кто собрался перед храмом. Уже на следующей улице, когда его оруженосцы, как и было приказано, устроили отменный колокольный звон, к процессии присоединилось ещё не менее пятидесяти человек. Люди сбегались из проулков, выходили из домов и спрашивали, что происходит, и тут уже генералу не нужно было ничего делать самому, за него несведущим отвечали те люди, что шли за телегой с монахом:

— Побили праведного человека.

— Отца Доменика избили едва не до смерти. Здорового места на членах не оставили.

— Нелюди проклятые убить его хотели. Не иначе.

— Кто? Кто же сие сотворил? — спрашивали любопытствующие.

— Да уж известно кто! — многозначительно намекали следующие за телегой.

Люди пытались идти рядом с телегой, заглянуть туда, увидеть побитого праведника, и видели его во всей красе, с перепачканным кровью лицом, которое вытирала пожилая прихожанка, глазели на несколько зияющих, хоть и не опасных, но весьма страшных рассечений на его голове. Видели и ужасались. Проникались праведным гневом. И всё шло прекрасно. Волков ехал впереди, оборачивался часто и увиденным был удовлетворён, волновался лишь об одном: как бы сам монах ему всего не испортил какой-нибудь своей болтовнёй про смирение и прощение. И посему он велел капитану Вилли ехать рядом с монахом, не давая зевакам долго тащиться рядом с телегой: взглянули и уходите, идите в конец толпы, ну, или по своим делам.

А Максимилиан, едущий чуть сзади генерала, поглядывал, как и тот, назад, а потом и сказал своему командиру:

— Эх, жаль, что не взяли труб и барабанов, тогда и вовсе вышла бы хорошая процессия.

— Сдаётся мне, вы привыкли к таким проездам, вам они начинают нравиться, — весьма прохладно замечает своему знаменосцу генерал.

Максимилиан немного удивлён и глядит на генерала — и вдруг понимает, что тому вся эта затея никакого удовольствия не доставляет, а, напротив, причиняет лишь тревоги да волнения. Потому что барону не красоваться нужно, а надобно ему довезти монаха до площади и там ещё и сказать что-нибудь перед людьми. И радоваться для него время ещё не настало. А барон со своей стороны уже подмечал не раз, что молодёжь из ближнего его круга любит покрасоваться перед народом в этаких выездах, особенно коли у них хорошие кони и богатый доспех. И это генералу не очень-то нравилось. А ещё ему не хотелось поучать Максимилиана, но он всё-таки очень хорошо к тому относился, может, из-за его отца, к которому Волков по-настоящему прикипел сердцем, а может потому, что сам молодой человек был неплох во многом, и посему генерал произнёс:

— А барабаны и трубы сейчас были бы лишними.

— Вот как? Лишними? — Максимилиан обрадовался, что генерал решил ему ответить, и ухватился за возможность продолжить разговор. — Отчего же так?

— Будь тут барабаны и трубы, со стороны можно было бы подумать, что мы к этому действию готовились, — ответил барон. Дальше он ничего объяснять не стал, а кивнул своему оруженосцу, который снова отъехал, едва подъехав к их процессии. — Фон Флюген, дальше будет площадь, на ней большой храм, скачите туда, я хочу, чтобы колокола продолжали звонить по всему нашему пути, до главной площади.