По слову Блистательного Дома - Гаглоев Эльберд Фарзунович (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
– Признаешь себя побежденным?
– Да. Ой, ты тяжелая какая.
– Ах, я тяжелая?
– Да.
– Ой, а ты еще тяжелее. Доволен, да? Поборол. Ну все, слезай и рассказывай, а то...
– Все, сдаюсь. Только клади голову сюда. На плечо.
– Так?
– Да.
– Тебе не тяжело?
– Нет.
– Рассказывай.
– Сначала я увидел глаза...
Ой-ой-ой-ой-ой! Бедненький я. Глупенький я. Убогонький я. А думал – крут. Думал – орел. Думал – богат. Индюк, говорят, тоже думал. Чем его раздумья закончились, общеизвестно.
Когда я попадаю в Москву, то независимо от занятости всегда стараюсь обязательно посетить два музея: Третьякову и Пушкинский. Скажете – кокетничаю? Отнюдь. Невероятный заряд получаю, прикоснувшись к прекрасному. Не всегда, конечно, удается посмотреть все. Да в общем-то, и смысла особого нет нестись галопом по Европам. Выбираешь пару-тройку залов и виснешь. Красиво. Лучше становишься. Чище, что ли?
А Пушкинский люблю сугубо. Расскажу сейчас почему – смеяться будете. Очень интересное чувство меня посещает, когда иду по парадной лестнице с величественными коричневыми колоннами. Из какого именно камня они сделаны, не знаю. Сказывается недостаток геологического образования. На этой лестнице мне кажется, что я царь.
Правда странно? Так вот, когда до меня доходит, что к заместителю Господа Бога по административно-хозяйственной части отношение я имею весьма приблизительное, а доходит это, естественно, ежеразно, наваливается на меня депресняк. Тяжелый такой. Хорошо хоть, кратковременный. И вот так каждый раз. Как инстинктивный психолог регулярно пытаюсь обнаружить корни этого странного комплекса, но теряются они в дремучих глубинах моей крестьянской натуры.
Теперь вот, думается, пройдет это у меня.
Сильно простенькой стала казаться эта лестница, да и вся достойная роскошь музейного комплекса рядом с тем великолепием, с которым пришлось столкнуться. Да-да. Именно простенькой. Не верите?
А вы видели огромный, с футбольное поле, зал? Теряющиеся в паре сотен метров над головой своды? Их густую синеву? Синеву предвечернего неба? Длинные стрельчатые окна? Расцвеченные их витражами теплые солнечные лучи? Они рассеиваются в обрушивающихся водопадами из-под свода странноцветных штандартов. Эти ослепительно белые ступени, висящие в прохладном синеватом полумраке? Величественные врата, столь же ослепительные, украшены непонятно чем пугающим прорезным орнаментом? Огромные камни, разбросанные по залу? Именно камни, не скульптуры. Но несколькими мастерскими сколами наполненные странной, стремительной силой.
Прониклись?
Я тоже проникся.
Так вот.
Это.
Прихожка.
Такая вот симпатичная прихожая. Ну а поскольку все мое поколение, несмотря на «новорусские» навороты, в глубине души остаются совками и я не исключение, то прибалдел соответственно. Однако привычка общаться с сильными мира сего, хотя и разных уровней, свое взяла. Ведь в этом деле что главное? Правильно, надеть на физиономию выражение типа «И вот этим вы хотели меня удивить!?». Надел я это выражение и, как выяснилось, зря, потому как на это самое выражение всем, во всяком случае комитету по встрече, было сугубо наплевать. Потому как теперь мы были гостями и не просто гостями, а специально приглашенными, дорогими, можно сказать.
Этим статусом мы обзавелись недавно. Вчера. До этого мы находились под очень уютным домашним арестом в ожидании решения нашей буйной судьбинушки. То ли сдадут нас Блистательному Дому неизвестно за какие прегрешения (здесь я, конечно, лукавлю), то ли медаль дадут, но, возможно, с закруткой на спине. Так что хотя перспективы были хотя и напрочь любопытные, но выбор их был несколько скудноват. Признаюсь, что жила во мне уверенность, что в случае нашей отправки к Блистательному Дому в качестве пленников вопрос о лишении стражи моего общества решится положительно. Почему – не знаю. Возможно, был я жертвой некоего заблуждения. Но жила.
Накануне Унго, справедливо отметив, что мы, кроме того что представляем собой спаянную, проверенную в боях боевую единицу, еще и обзавелись единой формой, то надлежит нам выбрать имя отряда. Потому как аладар уже имеет место быть. С фантазией у принципалов было туговато. Предложено было два названия:
1. Черная голова;
2. Змеиная голова.
Дискуссия грозила перейти в мордобой, когда я, опять я, злоупотребив принципом единоначалия, единогласно выбрал название просто «Голова». Простенько, но со вкусом. И даже с намеком на интеллект.
И очень скоро название наше прозвучало. И как прозвучало. В каком обществе, в какой обстановке, в конце концов. Прихожку я вам описал. Наверное, и вас она впечатлила. А вот зал приемов тот меня так вовсе угробил. Нет, не роскошью. Хотя и ее, в общем-то, хватало. Как бы получше сказать. Спокойная какая-то была такая роскошь. Как обои, что ли. Для всех. Почти. Я так, например, на приличия наплевав, активно так головой крутил. Впрочем, Хамыц и Баргул от меня особо так не отставали. Остальные достоинство блюли. У меня не получалось, хоть ты тресни. Вы в Исаакиевском соборе были? Так вот, гораздо круче. И очень высокие потолки. И длинные балконы по всему периметру зала. В несколько рядов. Говорят же, что архитектура – это застывшая музыка, так вот, эта песенка композитору явно удалась.
Так вот и шел я с приоткрытым в меру ртом, на чудеса местного дизайна любуясь. А чего не поглазеть? Руководство присутствовало. Нас так публике и представили. Рослый, широкий, как комод, дядька в одеждах веселенького зеленого цвета с толстой, вроде даже золотой, палкой, покрытой изящной резьбой, проорал, едва мы миновали парадные двери:
– Великий Маг и Колдун Тивас и сопровождающий его вольный отряд по прозванью «Голова». – Это уже про нас.
Впереди шествовал, именно шествовал, Тивас, очень весь такой импозантный. Новая мантия была ему очень к лицу. Чуть поотстав, слева шел Граик в моем парадно-выходном костюмчике. Он тоже скорее шествовал. У меня бы так ни в жисть не получилось. Да и одежка смотрелась на нем не в пример изящнее. Вы бы видели, какими глазами он посмотрел на этот наряд, когда я его достал из переметной сумки и каким пренебрежением облил выданную ему одежку из кожи многажды упомянутого огнистого змея, в котором еще за секунду до этого крутился у зеркала. Столько грусти и тоски в одном отдельно взятом взоре. Шмоточник. Он, в смысле. Отдал я ему красоту эту. Он магистр. Ему нужнее. А нам лишняя популярность ни к чему. Так вот и получилось, что именно он сопровождал Тиваса, поражая окружающих блеском каменьев и богатством шитья. Хотя собравшуюся публику этим, похоже, смутить было сложно. Ну а уже за ним гордо топали мы. Весь отряд. Аж целых пять человек. Впереди Унго с Эдгаром. Потом я с недовольным Хамыцем, ему не разрешили в зал приемов Высокую Сестру притащить, но одно из подаренных мне Хушшар копий рядом с мечом определил. Замыкающим чапал Баргул. Тщательно стараясь не отстать от нас, долгоногих, он шустро перебирал своими кавалерийскими конечностями.
До места, выделенного нам, идти пришлось долго: как я уже упоминал, зал был большой. Дошли наконец. Уселись. Большой такой совет. Все со свитами, причем большими. Это мы только тут весьма в усеченном составе присутствовали. Расселись. И приготовились слушать.
Прием проводился по Большому протоколу, и поэтому лорд Шарм’Ат сидел на устроенном на возвышении троне в окружении закованного в праздничные доспехи гоарда. Мы вошли едва ли не последними, и поэтому немного прошло времени, когда наш хозяин поднялся во весь свой немалый рост.
– Друзья, соседи, союзники и гости мои, – раскатился под высокими сводами его голос, привыкший перекрывать шум битвы. – Я, господин земли сей, приветствую вас в доме моем.
– Никита конт Астана, – опять зарокотал голос лорда, – представь гостей наших. – И хозяин опустился на трон.
С кресла поднялся невысокий бочкогрудый пожилой мужчина. Снял шлем, отчего по его плечам рассыпались белые как лунь длинные волосы, передал его стоящему рядом юноше, утвердил руку на чашеобразной гарде длинного широкого меча и загрохотал:
