Черная магия - Йолен Джейн (книги txt) 📗
— Ты что это себе думаешь — совать свои грязные руки прямо в воду?! Еще и грязь с себя смываешь туда же, а мы потом пьем!
— Извините, — пробормотал Ручеек. — Но вы же окунаете туда кувшин. А разве он не стоит сейчас на мостовой и не пачкается?
— Но это мой кувшин! — заявила женщина. — И я его поставила только для того, чтобы вытащить твою грязную голову из фонтана!
— Я не мочил голову в фонтане, — возразил Ручеек.
— Еще чего не хватало! Проваливай отсюда, пока я не позвала стражника!
— Я хочу пить! — произнес Ручеек. — Где еще я могу найти воду?
— В своем городе! — рявкнула женщина. — Или нассы себе в руку и пей!
С этими словами она подхватила кувшин, отряхнула его — напоказ, устроив из этого целое представление, — и опустила в фонтан. Ее огромные ягодицы смотрели прямо на Ручейка.
Падение на камни оказалось не менее болезненным, чем отцовские побои. Ручеек знал, что теперь ему надо двигаться осторожно и медленно, пока он не поймет, где болит, и не сообразит, как встать и при этом не травмироваться сильнее.
— Эй, ты в порядке? — окликнула его какая-то молодая женщина.
— Ты имеешь в виду — кроме того, что я голоден, хочу пить, ничего не понимаю и сильно ушибся?
— Ну и задирай нос, если хочешь! — бросила она и понесла свой кувшин к фонтану.
— А что такого? — удивился Ручеек. — Ты спросила, в порядке ли я, и я совершенно честно ответил, что голоден, хочу пить, ничего не понимаю и сильно ушибся. Чистая правда.
— И вид у тебя все такой же гордый, — заметила молодая женщина, едва взглянув на него. — Сразу видно, что ты считаешь себя лучше других.
— Я прекрасно знаю, что ничуть не лучше других, — сказал Ручеек. — А если вид у меня и гордый, то придал мне его Йеггат, а вовсе не я сам.
Ручеек впервые задумался: а может, у него что-то не так с лицом? Может, отец именно из-за этого его ненавидит?
Кувшин девушки уже был полон. Она поставила его в фонтане и, подбоченившись, развернулась лицом к Ручейку. Работы она не боялась, судя по мускулистым рукам и загорелому лицу. Но при этом сама она и ее одежда были чистыми. Ручеек никогда не видел девушку в таком чистом наряде. Должно быть, она его стирала не реже чем раз в неделю.
— Ты что, смеешься надо мной? — обратилась к нему девушка.
— Зачем мне смеяться над тобой? — пожал плечами Ручеек. — Ты была добра ко мне, ты спросила, в порядке ли я, — ты лучшая из всех, кого я пока что встретил здесь.
— Слова твои довольно учтивы, — произнесла девушка, — но лицо, голос и манеры по-прежнему надменны. Бог был недобр к тебе. Такая внешность должна принадлежать лорду или магу — тогда никто не станет возражать против гордого вида.
— В деревне мне об этом не говорили, — отозвался Ручеек. — Должно быть, они привыкли ко мне, потому что видели меня ежедневно, с тех пор как я родился.
— Будто сейчас ты уже не ребенок! — фыркнула девушка, и на губах ее мелькнула легкая улыбка.
— И кто же из нас двоих насмешник? — ответил Ручеек.
— Это другое, — возразила девушка. — Ты и вправду маленький.
— Но что же делать, если я еще молод? Я расту — я уже выше, чем был. И не боюсь никакой работы, выполняю все, что мне поручают. С лицом я ничего поделать не могу, но могу наклонить голову и скрыть его от взглядов — вот так.
Ручеек низко наклонил голову, прижав подбородок к груди.
— В таком положении много не наработаешь, — вздохнула девушка. — Но просить работу у меня бесполезно, я подобными дарами не распоряжаюсь. Я сама — служанка, хотя и не рабыня, слава богу, время от времени получаю монету-другую, и хозяин не может допускать вольностей в мой адрес, даже если бы и захотел — а он, слава богу, для этого слишком стар.
— Тогда давай я отнесу твой кувшин куда надо, а ты позволишь мне пообщаться с твоим хозяином по поводу работы.
— У нас большое хозяйство, парень, — сообщила девушка. — Тебя никто не пустит к хозяину. Ты сможешь перекинуться парой слов только с Демвуром, управляющим.
— Кем-кем?
— Человеком, который служит моему хозяину, командует его слугами и ведет счета. Как блюститель. Ты что, никогда не слышал слово «управляющий»?
— На всю мою деревню наберется не больше трех слуг, и ни в одном доме нет более одного.
Ручеек вспомнил этих слуг. Все они были стары и принадлежали домам, главы которых некогда ходили на войну и вернулись разбогатевшими. Люди были захвачены как часть военной добычи, что волей богов сделало их рабами. Ныне те, кто взял их в плен, давно уж скончались, а слуги состарились, и никого не волновало, что они не свободны. Ручеек вообще знал об этом лишь потому, что, когда был маленьким, спросил, почему один из этих троих не женат, и ему поведали историю этой троицы.
И вот теперь он сам, по доброй воле, просится в услужение. Только он, подобно этой девушке, собирался стать свободным слугой и… — как там она говорила? — время от времени получать монету-другую.
— Если ты уронишь кувшин, меня за это побьют, хоть я и свободная, — предостерегла девушка. — И платить за то, что ты его донесешь, я не стану — у меня нет лишних денег. И про поцелуи тоже думать забудь, если вдруг у тебя появится такая мысль.
— Что? — переспросил огорошенный Ручеек.
— Если вдруг у тебя появится мысль насчет поцелуев, — повторила девушка. — Ты же считаешь, что уже не ребенок.
— Я не… с чего вдруг у меня должна появиться такая мысль?
Девушка нехорошо прищурилась.
— Ты, никак, и теперь скажешь, что на самом деле не гордый? — поинтересовалась она.
— Я вовсе не имел в виду…
Ручеек, отчаявшись объяснить, что он имел в виду, достал кувшин из воды. Сосуд оказался тяжелым. В Фарзибеке никто не пользовался такими огромными кувшинами — отчасти потому, что до источников везде было недалеко, а также потому, что ни в каком доме не требовалось столько воды. Да и кто бы управился с такой громадиной?
Ручеек прижал кувшин к животу. Девушка критически на него посмотрела.
— Перехвати его спереди пониже… вот так… нет, еще ниже. Возьми его под край. Да, сойдет. Смотри, чтобы он не выскользнул и не грохнулся тебе на ноги.
— Может, мне его поставить на голову? — предложил Ручеек.
— Так можно нести корзину с перьями, но у тебя шея не выдержит, если взгромоздишь на нее такой кувшин. Сначала шее конец придет, потом кувшину.
— Может, мы пойдем, а? — взмолился Ручеек. — Долго я его так не продержу.
Противная тетка, которая толкнула Ручейка, а потом грозила ему, задержалась посплетничать с другими женщинами. Теперь же, увидев Ручейка с кувшином, она крикнула девушке-служанке:
— Эй, Жаворонок! Ты что, не знаешь: лорденыши добиваются, чего им надо, а потом удирают?
— Они удирают только от тебя, Везера! — весело ответила Жаворонок.
— Не понимаю, как, по ее мнению, я должен убежать с такой тяжестью? — пробормотал Ручеек.
Жаворонок расхохоталась.
— Ты, никак, и вправду только-только из деревни!
— А что? Что я такого сказал?
— Нет-нет, ничего. По-моему, это очень мило, что ты ничего такого не думаешь. Ты же и вправду ничего такого не думаешь, да? И даже не потому, что ты еще слишком молод. Теперь ты знаешь, как меня зовут. А как твое имя? Надо же мне его знать, раз уж придется представлять тебя Демвуру.
— Ручеек.
— Это потому, что ты в детстве постоянно писался? — полюбопытствовала Жаворонок. — Или у вас в роду были водяные маги?
— Я себе имя не выбирал, — Ручеек был смущен и несколько рассержен. — И там, где я жил, никто надо мной из-за него не насмехался.
— Вовсе я не смеюсь! — воскликнула Жаворонок. — Просто я никогда… обычно такие имена берут люди, когда идут на службу к Йеггату. Еще так называют своих детей водяные маги.
— В Фарзибеке у половины детей водяные имена, — сообщил Ручеек. — Это значит, что их родители — водяной народ.
— У тебя хорошее имя. Просто в Митерхоуме принято называть детей более древними именами, или торговыми, или в честь какой-нибудь добродетели. Впрочем, я сама не местная — моя семья живет на ферме, к северо-востоку отсюда. Меня назвали в честь одной луговой птички — матери всегда нравилось, как та поет. Так что и тебя могли назвать в честь ручья, и ничего зазорного в этом нет. Я просто удивилась.
