Год короля Джавана - Куртц Кэтрин Ирен (серия книг .TXT) 📗

Глава XXXII

И приговорим его к смерти позорной [33]

Первые дни после отлучения Фаэлана у Джавана было такое чувство, словно он ходит по острию ножа. Хотя сам у Фаэлан, судя по всему, вполне пришел в себя после того, как выспался ночью, Джавану на другой день в совете пришлось лицом к лицу встретиться с Полином, Альбертом и Хьюбертом. Все трое были довольно вежливы, и Полин даже осведомился о самочувствии Фаэлана, прохладным, и все же заботливым тоном выражая беспокойство о духовном благополучии отлученного от церкви.

— Ничего не могу сказать вам, милорд, — нейтральным тоном отозвался Джаван. — Вчера вечером, как вы сами понимаете, он был в глубоком расстройстве. Без сомнения, вам уже сообщили, что он не служил мессу сегодня утром.

— Должно быть, это доставило много неудобства тем верующим, кто привык посещать мессу ежедневно и полагался на его духовное наставничество, — заметил Полин.

Джаван кивнул.

— Без всякого сомнения. Мне жаль, что все сложилось таким образом. Но вы должны понять, милорд, что у меня не было иного выхода, кроме как поддержать отца Фаэлана в его решении. Я дал обет защищать всех, кто принадлежит к моему двору, и не имел права заставлять Фаэлана идти против совести.

Полин лишь кивнул в ответ, и архиепископ Оррис ловко повернул разговор в сторону обсуждения работы лорда Джеровена, который продолжал составлять свод законов. В особенности, необходимо было вернуться к вопросу о пропавших записях времен регентства.

— По-моему, лорд Таммарон достиг больших успехов на этом поприще, сир, — заметил он. — Не так ли, милорд?

— Совершенно верно, — согласился Таммарон. — Нам удалось отыскать множество записей, и думаю, что мы передадим их лорду Джеровену, как только разложим их по порядку… Скорее всего, это случится не позднее завтрашнего дня.

— Похоже, все пропавшие записи на совести герцога Эвана, когда он еще входил в совет, — кислым тоном вмешался Ран, когда Таммарон раздал списки документов по обе стороны стола. — К несчастью, таким как Эван часто недостает усидчивости в оформлении бумаг.

Трудно сказать, соответствовало ли это истине, или Ран просто воспользовался возможностью очернить доброе имя Эвана, — Джаван этого не знал. Однако любопытно, что Ран таким образом сумел облечь в слова свое утверждение, что его не могли бы уличить во лжи даже при использовании чар истины. На миг Джаван даже испугался, не подозревает ли его Ран в чем-нибудь, но затем понял, что, должно быть, тот просто выработал этот навык, постоянно общаясь со своим ищейкой-Дерини, поскольку часто наблюдал, как тот ловит на лжи других.

Джавану известно было, что за два месяца, прошедшие с тех пор, как он впервые поднял на совете вопрос о пропавших записях времен регентства, Таммарон, его помощники трудились без устали… Хотя искали ли они исчезнувшие бумаги, или спешно составляли поддельные, было неясно. Впрочем, откуда бы он их ни взял, но Таммарон действительно тем же вечером передал все свои находки лорду Джеровену.

Джаван объявил, что совет больше не будет собираться до конца недели, поскольку за более короткий срок разобраться в записях Таммарона никому бы не удалось, а он желал увидеть перед собой цельную картину того, в каком состоянии находятся законы Гвиннеда. Сейчас, когда он так тревожился о судьбе Фаэлана, ему как никогда сложно было сосредоточиться на делах управления, однако он заставил себя проводить как можно больше времени с Джеровеном, и учиться у него всему, чему только можно.

Тем временем, священник Custodes по имени отец Даити взялся исполнять обязанности Фаэлана в королевской часовне, поэтому там возобновились утренние мессы и все прочие службы. Джаван регулярно навещал Фаэлана в его покоях, пытаясь убедить священника, что подчиниться было бы для того лучшим выходом, и даже отважным шагом — ведь Полин никогда не отступился бы, покуда священник не примирится с орденом. Однако Фаэлан, хотя и постоянно заливался слезами, все же оставался неумолим. Каждый день от имени ордена к нему приходил также отец Даити, увещевавший Фаэлана раскаяться во имя своей бессмертной души; ежедневно Фаэлан выслушивал его и дрожащим голосом отказывался подчиниться.

Неделю спустя после отлучения Фаэлана лорд Альберт решил наконец, что настало время выполнить приказ, который отдал ему Полин. К полуночи великий магистр Equites Custodum Fidei с тремя своими рыцарями незаметно по задней лестнице подошел к покоям бывшего королевского исповедника. На негромкий стук Альберта отец Фаэлан открыл дверь почти сразу же, и застыл, изумленно раскрыв глаза, едва лишь осознал, кто перед ним.

Страх его оказался небезосновательным, ибо двое рыцарей тут же решительно втолкнули его в комнату, один зажал ладонью рот, прежде чем священник успел вскрикнуть, а другой поспешно и умело заломил руки ему за спину. Альберт не произнес ни слова, покуда пленник не оказался надежно связан; он лишь аккуратно прикрыл за ними дверь, а затем бесстрастным взглядом окинул покои.

Комната, похоже, пришлась ему по душе; именно такой он себе ее представлял. Их приход явно оторвал Фаэлана от молитв. В маленькой молельне у скамеечки лежал открытый молитвенник, а рядом, в черном подсвечнике горела толстая желтая свеча, свет которой почти затмевал сияние лампады, мерцавшей за колпаком из толстого красного стекла. Позади молитвенной скамеечки, между ней и узкой оконной нишей, находился небольшой письменный стол со стулом. Один из рыцарей взял стул за спинку и поставил его посреди комнаты, после чего туда бесцеремонно усадили пленника. Это заставило Альберта наконец перевести внимание на Фаэлана. Один из рыцарей отошел и встал спиной к двери, двое других держались рядом со священником, и Альберт сделал пару шагов и встал, возвышаясь над трясущимся от страха Фаэлана, молча глядя на того сверху вниз с совершеннейшим презрением. Несчастному Фаэлану в рот засунули кляп из плотной ткани, так что если бы даже пожелал, он никак не смог бы позвать на помощь;

— Добрый вечер, отче, — мягко приветствовал его Альберт.

Побледневший и перепуганный Фаэлан уставился на него. В столь поздний час он, конечно же, не ожидал никаких гостей. По обычаю, перед тем как прочесть последние вечерние молитвы, он снял и нарамник с капюшоном, и плетеное ало-золотое вервие. Нарамник с красной подкладкой, украшенный эмблемой львиной головы, лежал сейчас, аккуратно сложенный, на сундуке в изножии постели, а вервие было свернуто поверх него. Альберт с холодной улыбкой взглянул в ту сторону, затем перевел взор на пленника.

— Я вижу, вы еще не полностью забыли дисциплину ордена, отче, — голос его едва поднимался выше шепота. — Может статься, это означает, что для вас есть еще надежда. Мне поручили задать вам несколько вопросов. Было бы весьма неприятно, если бы вам вздумалось привлечь внимание к нашему разговору, и я не знаю, могу ли я вам доверять. Поэтому мы оставим вам кляп, и я постараюсь задавать вопросы таким образом, чтобы вы могли отвечать только да и нет, кивая головой. Понимаете?

Задыхаясь от ужаса, Фаэлан с трудом кивнул.

— Хорошо, — продолжил Альберт. — Итак, насколько я понимаю, вам пришлась не по душе та наука, которую преподали вам перед тем, как отправить исполнять обязанности королевского духовника. Любопытно, что вас больше напугало — бичевание или кровопускание?

Фаэлан с расширившимися от страха глазами сделал тщетную попытку высвободиться, но один из рыцарей немедленно пресек ее, резко ударив его по щеке.

— Перестаньте, отче, что за странные у вас манеры? Эти добрые братья действуют исключительно вам во благо, — промурлыкал Альберт. — Они ведь еще не пустили вам кровь, а по-моему более всего вас страшит именно это, не так ли, отче?

Фаэлан извивался в руках своих пленителей, бледный как полотно, и Альберт ухмыльнулся.

— Так я и думал. Возможно, в таком случае вам необходим короткий экскурс в историю вопроса. Это послужит вашему образованию… — Он скрестил руки за спиной. — Кровопускание полезно в двух отношениях. Прежде всего, оно помогает монахам сохранять спокойствие духа, подобающее безбрачной жизни. Честно говоря, я никогда не слышал, чтобы вам тяжело давалось соблюдение этого обета, отче, так что, скорее всего, вам более неприятна другая сторона использования кровопускания. Оно служит дисциплинарным целям, как испытание и усиление клятвы полного повиновения. Именно поэтому один раз его должны пережить все члены ордена, будь то клирики как вы, или миряне, как я сам и эти добрые братья, — он жестом показал на рыцарей, другую же руку положил на рукоять кинжала, заткнутого за пояс. — Но порой случается, что мы требует повторения этой процедуры, отче, — произнес он мягко. — В особенности, когда возникает подозрение, что ученик позабыл свой первый урок. Если же ученик и впредь проявляет забывчивость, то иногда мы встаем перед необходимостью повторять этот урок, пока он как следует его не запомнит, или же…