Измена - Джонс Джулия (книги .TXT) 📗
Ноги Джека двигались в лад словам, как некогда его руки. После десяти куплетов даже самое тугое тесто выпекалось славно, с хрустящей корочкой. После одиннадцатого Джек обычно начинал зевать — мотив не отличался живостью. Зато слова были простые и честные, и в каждой строчке сквозила любовь к пекарскому делу. Сейчас Джеку как раз и требовалось нечто такое — знакомое и размеренное, чтобы не думать о боли и усердно переставлять ноги.
Дорога уже шла под уклон. Он пощупал ногой землю, поскользнулся и поехал вниз. Как он ни махал руками в темноте, зацепиться было не за что. Ветки, за которые он хватался, ломались, а ноги знай ехали по скользкому склону в поджидающую внизу тьму. Он оцарапал о колючки щеку и ударился коленом обо что-то твердое и зазубренное. Впереди маячило что-то белое. «Камни!» — было последнее, что он подумал.
XXIX
Очнулся он от того, что дождь кончился. Стук дождя сопровождал его сон, а когда этот стук прекратился, Джек во сне оказался вдруг на краю пропасти, вздрогнул и проснулся. Над ним нависало серое ненастное небо, снова предвещающее дождь.
Он лежал на покрытых грязью камнях, и руки-ноги у него застыли, словно ручки от метел. Приподняв руку, он осторожно ощупал свой затылок.
— А-ай! — Что-то большое и мягкое, величиной с яйцо ржанки, не желало, чтобы к нему прикасались. Он обвел пальцами вокруг шишки. Волосы слиплись — может, и от грязи, но скорее всего от крови. На щеке подсыхала большая царапина, окруженная, как шипами, двухдневной щетиной.
Джек сел. Вода, скопившаяся во впадине его живота, стекла вниз по ляжкам. Теперь он понял, что это значит — промокнуть до костей. Одежда прилипла к телу, пальцы распухли, как сосиски, а ноги прямо плавали в башмаках.
Сев, он понял, что замерз, а встав, вспомнил все свои боли. Грудь, голова, ноги, колени — все со злобным восторгом спешило подать голос. Один лекарь однажды сказал при Джеке, что человек не может чувствовать несколько болей разом. Дурак он был, этот лекарь.
В горле саднило — и когда Джек понял отчего, он расхохотался. Ему хотелось пить! После проливного дождя и накануне нового он стоит весь мокрый, и ему хочется пить. Ну не смешно ли?
Когда он отсмеялся, то услышал другой звук: журчание воды по камням. Как громко! Почему он не слышал этого раньше? Его чувства, как видно, оживали постепенно, и слух шел последним в ряду. Прямо впереди виднелась густая купа деревьев. Далеко слева по камням лился ручей. Джек двинулся к нему, скользя по грязи. Дорогу ему преградил большой валун. Джек обошел его — и замер.
Это был тот самый пруд, у которого Тарисса призналась ему в любви. Скалы, водопад, поляна — все стало жертвой двухдневного дождя. Чистая некогда вода побурела от грязи, в ней плавали ветки, листья, дохлые птицы и насекомые. Водопад нес в пруд еще большие дряни, а та, что уже плавала в нем, вертелась по кругу. От воды воняло. Гниющие нарциссы вбило в землю. Дождь посшибал почки с ив, и голые ветви висели над прудом, как скелеты.
Жидкая грязь заливала траву. Черви и прочие ползучие твари извивались, стараясь выжить, вытолкнутые на поверхность размокшей землей. Они кишели повсюду, куда ни глянь.
Память вернула Джека в тот чудный день, лучший день его жизни, когда они сидели у пруда и он мыл Тариссе ноги. Она была так красива, так полна жизни, так умна — куда умнее его. В тот день она согласилась бежать с ним в Аннис. Он перекинул ее через плечо, не оставив ей выбора. Джек улыбнулся, вспомнив, как она брыкалась и визжала. Таких, как она, больше нет на свете.
И вот он стоит и смотрит на то, что осталось от некогда прекрасной картины. Как могла Тарисса так поступить? Улыбаться, водить его за руку, говорить, что любит его, и заниматься с ним любовью. За каждым ее словом, каждым поцелуем, каждым нежным взглядом скалилась ложь. Мелли жива, а эти трое — Тарисса, Ровас и Магра — сказали, что она погибла. Они держали его у себя, вскармливали его ненависть, искусно науськивая его на человека, который ее будто бы убил. И он как дурак пошел ради них на убийство. Ноги подкосились под ним, и он повалился на камни. Он сидел, свесив голову на грудь, и вода лилась ему на плечи. Только усилившаяся дрожь заставила его встать.
Мелли собиралась приступить ко второй порции яичницы с ветчиной, когда в дверь постучали.
— Я одеваюсь, зайдите позже, — отозвалась она. Снова стук и мужской голос:
— Вам трудновато было бы одеться без платья, госпожа моя.
Голос был смутно знакомым, а тон — насмешливым. Но кем бы этот человек ни был, он знал, что здесь, в спальне, нет никакой одежды, если не считать ночных сорочек. В Мелли проснулось любопытство, и она отложила вилку и нож.
— Кто там?
— Таул, герцогский боец.
Ага — тот, кого нарядили ее охранять. Мелли уже несколько дней знала, что он несет караул по ту сторону двери. Когда дверь открывалась, она мельком видела его: он сидел на полу и либо чинил свою одежду, либо полировал оружие, всякий раз скромно отводя взор, чтобы случайно не увидеть даму неодетой.
— Войдите, — сказала она.
Вошел Таул в простой одежде, не скрывавшей его мощного сложения.
— Вы одна? — спросил он, оглядывая комнату.
— Вы прекрасно знаете, что да, — ведь вы стережете мою дверь, как тюремщик. — Она взяла ломтик ветчины и принялась его жевать.
— Лекари постоянно снуют туда и обратно, — пожал плечами Таул.
— А какой у них вид, когда они выходят? — созорничала Мелли.
— Они испытывают большое облегчение, — сухо ответил Таул. Мелли рассмеялась.
— Что привело вас сюда? Ведь вы, я полагаю, должны охранять меня издали?
— Я пришел, чтобы отвезли вас в Брен.
— Что? — опешила Мелли. — Мне казалось, что лекари не разрешат трогать меня с места еще пару дней.
— Так и есть.
— Но...
— Однако я увожу вас, невзирая на мнение лекарей.
Мелли ничего не имела против: ей уже опротивело сидеть взаперти в этой спальне, словно спасенной героине рыцарского романа.
— Герцог знает об этом?
— Он уехал в Брен рано утром. Я сказал ему, и только ему одному, что вечером вы присоединитесь к нему во дворце. — Таул подошел к постели, где Мелли сидела, поджав ноги, с подносом еды перед собой. — Раскройте вашу сорочку.
Мелли вытаращила на него глаза.
— Я хочу взглянуть на вашу рану.
— Как вы смеете? — вознегодовала Мелли. — Выйдите отсюда немедленно, иначе я позову стражу.
— Госпожа, — с легким нетерпением сказал Таул, — у меня нет желания смотреть на вашу наготу, но я должен увидеть вашу рану сам, чтобы решить, выдержите ли вы путешествие. По опыту я знаю, что лекари часто бывают излишне осторожны, но мне надо увериться в этом, прежде чем я посажу вас на коня. — Он скрестил руки на груди со спокойствием, выводящим Мелли из себя. — Так вот — либо поднимите сорочку и покажите мне ваш бок, либо сидите и зовите стражу, покуда не посинеете. Насколько я знаю, услышать вас никто не может.
Спохватившись, что рот у нее открыт, Мелли захлопнула его. Ну что на это скажешь? Мелли сверкнула глазами, пробормотала себе под нос несколько проклятий и повернулась на бок. Торопясь поскорее покончить с этим делом, она рванула ленты, скрепляющие спинку сорочки с передом, и с видом оскорбленной невинности чуть-чуть приоткрыла ткань, показав бинты пониже ребер.
— Ну что ж, смотрите.
Таул, прежде чем прикоснуться к ней, подышал на руки. Мелли скривила шею, чтобы посмотреть, что он будет делать. Серебристая вспышка мелькнула в воздухе, и Мелли не сразу поняла, что Таул рассек ножом бинты. Осторожно, но твердо он положил одну руку ей на ребра, а другую — чуть ниже раны и медленно нажал, пробуя сначала мышцы, а потом то, что под ними. Лицо его было серьезным. Мелли обратила внимание на красивый рисунок его губ. Издав тихий гортанный звук, он провел большим пальцем по ране, а потом сжал обоими большими пальцами ее края.
