Двести веков сомнений - Бояндин Константин Юрьевич Sagari (книги полностью TXT) 📗
Д. едва сдержался, чтобы не хлопнуть дверью за собой. Изо всех сил.
Андариалл
Теперь оставалось только ждать. Сделан и второй, окончательный выбор.
Она сидела всё это время в оранжерее.
Во-первых, там было чем заняться. Ожидание всегда мучительно… в особенности, когда не знаешь, что случится. Она не смогла вытерпеть до самого конца — что ж, не всем это под силу. По крайней мере, он сумел преодолеть тот первый барьер, который — с первой попытки — не в силах взять девять из десяти. Сумел — с её помощью. Всем кажется, что перейти его очень просто, но всякий раз оказывается очень обидно.
Во-вторых, здесь никто не мешал думать о чём угодно.
В-третьих, здесь она могла позволить себе открыться . Если бы он появился здесь сейчас, она сказала бы… всё. Здесь — можно. Так же, как дома, в комнате для медитации. Нигде больше. Предшественник У-Цзина, сам, возможно, того не зная, создал на территории Хоунанта область, незримую ни для кого. Совершенно безопасную. Область, где можно сбрасывать маски, все до единой.
Жить в ожидании Испытания — очень тяжело.
Подлинные испытания никогда не предупреждают о том, что начнутся спустя несколько мгновений; никогда не дают шанса исправиться; никогда не спускают ни малейшего промаха. Пожалуй, Испытания — единственное, что не претерпело изменений за прошедшие века и тысячелетия. Никто уже не вспомнит, как они начинались, что символизировали. Просто одни уходят по ту сторону, выискивать в себе признаки того, что могут подняться на ступеньку выше… а другие ждут.
И неизвестно, что тяжелее. Впрочем, сам вопрос этот бессмыслен.
Андариалл очнулась и увидела, что вновь расположила ветви, камушки и ростки вьюнка так, что образовалась тройная спираль. Знак неопределённости, знак Равновесия, Предопределения и Случая. Всякий раз, когда она отвлекается от этого мира, возникает тройная спираль. К добру? К худу?
А Книга предсказаний упорно сообщает одно и то же — не надейся на будущее, повернись к земле, ожидай великую бурю. Насмешка или добрая весть? Странная Книга, такая же странная, как и тот, кто перевёл её на Средний язык. За полгода до того, как бесследно исчезнуть.
Дверь скрипнула, и на пороге возник чем-то обеспокоенный настоятель.
Андариалл положила последний камушек, отряхнула руки и встала, чтобы её было видно.
— Там… посетитель, — признался монах, неизвестно отчего смущаясь. — Возможно, ты не очень-то хочешь его видеть. Если не захочешь с ним говорить, я выпровожу его.
Андариалл не сомневалась, что он так и сделает.
Она некоторое время смотрела настоятелю в глаза, затем прикрыла их и едва заметно пожала плечами. Когда она вновь открыла глаза, Д. уже стоял на пороге, глядя на неё со смесью восхищения и… страха.
Да, именно страха.
Д. церемонно поклонился и витиевато приветствовал её. Андариалл отчуждённо воспринимала эти обязательные действия, в какой-то мере привыкнув к ним, как привыкаешь ко всему, чему обучали в детстве. Вначале это кажется либо игрой, либо величайшей тайной, что доверили тебе и только тебе, а затем… вырождается в привычку.
— Тетрадь, — произнёс Д. негромко, и Андариалл вздрогнула. — Она всё ещё у вас?
Она кивнула.
— Человек… который уже покушался на жизнь Клеммена, хочет получить её. В обмен на ваши жизни.
Ольтийка глядела на него с недоумением… к которому вскорости добавилось презрение. Он пришёл сюда за этим ? Она медленно покачала головой.
— Неужели вам безразлична его жизнь? — Д., осознавал, что его не слышат. Не желают слышать.
— Вы обрекли его на смерть, — медленно проговорила Андариалл.
— У меня не было большого выбора, поверьте.
— Вы предали его, — она глядела на него, как на пустое место. — И сейчас вас волнует вовсе не его жизнь.
— Волнует! — воскликнул Д. в отчаянии. Как её убедить? — Неужели вы не видите, что я говорю правду?
Девушка долго смотрела в его глаза.
— Сейчас — да, — произнесла она горько. — Хорошо. Кому нужна эта тетрадь?
— Гин-Уаранту, — честно признался Д.
Глаза её расширились.
— Как… — прошептала она и поспешно отвернулась. — Хорошо. Куда и когда я должна буду прийти?
Такого Д. не ожидал. Менее всего ему хотелось, чтобы Андариалл предстала пред очи генерала… ведь, реши он её уничтожить, ничто не сможет помешать ему. Кинисс призналась, что чувствует в генерале какие-то жуткие возможности, силы, перед которыми вся её многовековая подготовка бессильна. Что-то тёмное. Что-то запретное, после одного взгляда на которое чувствуешь себя осквернённой…
— Завтра, в полдень, у нас в конторе, — произнёс он и шагнул вперёд. — Может быть, было бы лучше, если…
Он осёкся. Андариалл отступила назад, не меняя выражения лица, положила ладонь на оголовье кинжала. Словно кошка, прижимающая уши — не шути со мной, человек, не подходи ближе.
Они смотрели в глаза друг другу. В конце концов, Д. отвёл взгляд.
— Скажите, — выдавил он из себя после мучительно долгой паузы. — Он жив?
Она не ответила ему… лишь улыбнулась. Миг длилась эта улыбка, а затем девушка отвернулась, и возвратилась к недостроенной каменной горке. Пора продолжать работу.
Д. вышел наружу в великом смятении чувств и не заметил У-Цзина, что приветственно махал ему рукой, сидя в беседке.
Настоятель не стал его окликать.
Отвратительная у Д. специальность. Есть вещи, делать которые надо, но за которые никто — кроме товарищей по профессии — никогда не скажет тебе ни единого доброго слова. Вдвойне жалко, что и Клеммену он готовит ту же участь.
…Когда в беседку вошла Андариалл, настоятель не сразу обратил на неё внимание.
— Он остался совсем один, — заметил У-Цзин, глядя в сторону, в которую ушёл Д. Ушёл давным-давно.
— Он сам выбрал это, — в тон ему отозвалась Андариалл. — Мне жаль его.
Монах вздрогнул. Он никак не ожидал услышать подобное.
Довольно долго они молчали. Андариалл — время от времени улыбаясь, опустив глаза и думая о своём; монах — вздыхая, вспоминая Новый Год, что был так недавно и так бесконечно давно.
Вспоминал Андариалл, прижавшую палец к губам. Её умоляющую, почти отчаянную улыбку.
Девушка вспоминала то же самое. Знает ли У-Цзин, насколько прекрасное место — его Монастырь? Знает ли он, как это приятно — сидеть без маски? Наверное, знает.
Иногда кажется, что он знает всё.
Но, в отличие от Д. и его коллег, не делает из этого вывода, что имеет право вмешиваться в чужую жизнь.
Потом пришло время пить чай. Это тоже полагалось делать молча, хотя настоятель никогда — почти никогда — не соблюдал этого правила.
Клеммен, немного позже
— Как у вас спокойно, — признался Клеммен, совершенно искренне. В хижине находился маленького роста человек — этакий задумчивый колобок с постоянно обиженным лицом. Увидев гостя, он отложил арфу в сторону, молча наклонился и протянул ковшик с чем-то приятно пахнущим… чем-то, вызывающим давным-давно забытые, приятные воспоминания о жизни. Ковшик с чем-то хмельным.
Юноша попятился…
— Ну вот, — поджал губы толстяк. — И тебя он, значит, уже поприветствовал… ладно. Не хочешь — не пей, вылей на пол или за дверь. Только возьми — рука устала держать.
Клеммен ошарашенно принял ковш. Напиток был хорош… и от запаха его ему действительно захотелось пить. Но жажда была иной — не той, умопомрачительной, от которой всё выворачивалось наизнанку, а обычной. Терпимой… от которой не туманится рассудок.
— Пей, пей, — посоветовал хозяин хижины. — Это моё. Ему сюда нет хода, хотя он и пытается. Пей, и отдавай обратно — не тебя одного жажда мучает.
Клеммен рассмеялся, и, подняв ковшик к губам, выпил его содержимое.
Ничего с ним не стало.
И с памятью всё было в порядке. Ноги только немного ослабли… да и немудрено — на голодный-то желудок.
Арфа. Стояла у ножки стола. Маленькая… но очень красивая.
— Садись, — великодушно указал толстяк на шаткий стул, жавшийся в стенке. — Тебе скоро в путь, тебе отдыхать-то сильно некогда…
