Камень третий. Дымчатый обсидиан - Макарова Ольга Андреевна (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
— …Такой взгляд на мир делает человека свободным… — опомнившись, Кан понял, что все это время Карина размышляла о чем-то вслух, вновь став такой бодрой и жизнерадостной, что думать о том, что ждет ее и ее ребенка, было уже просто жутко.
«Менять судьбу можно… и нужно… — мысленно сказал себе Кангасск. — Но не так, как я сделал это для Тимай…»
— Карина, — решительно обратился к ней Ученик, поднявшись из-за стола.
— Да? — отозвалась она.
— Мне нужно срочно связаться с Орионом, — сказал Кан и уточнил: — …сыном звезд.
Глава сорок пятая. Злобный сказочник
Таких жутких миров Кангасск не посещал еще никогда. Ни в годы Ученичества, ни в годы долгого сна под обсидиановыми сводами Пятой Горы он не видел ничего подобного… выходит, что у Вселенной, доступной пониманию человеческому, есть край, и пройтись по нему — занятие не из приятных. Впрочем, какой смысл расточать по этому поводу красивые слова?.. в просторечье все это называется просто пьяным бредом: чтобы провалиться в такой беспробудный сон, Кангасск выпил все спиртное, которое подвернулось под руку. Кажется, начал он со светлого эля, а закончил крепкой диадемовой настойкой. Южное вино, изысканного вкуса которого Ученик даже не почувствовал, находилось где-то в середине списка…
Голова по пробуждении болела чудовищно; перед глазами плыли разноцветные пятна, а память выдавала противоречащие картины.
Сев на кровати, Ученик миродержцев приложил дрожащие пальцы к виску и вызвал к жизни заклинание для снятия головной боли. Простенькое, знакомое сызмальства, его теперь приходилось шептать слог за слогом. Кангасска трясло и бросало в холодный пот: организм, похоже, счел все выпитое ядом, и не без оснований.
Наконец заклинание сработало — полегчало. Прояснилась память (теперь уже можно было хотя бы вспомнить, зачем понадобилось так напиваться), а в освеженное магией сознание проникли мягкий свет раннего зимнего утра, приглушенное подвывание ветра за окном и — далекий, отраженный коридорным эхом звук: ребенок плакал… новорожденная дочка Карины.
Слабо улыбнувшись, Кангасск рухнул на обратно на кровать с твердым намерением снова заснуть — надолго и без сновидений…
— Вот ты где, — в дверях появился Орион, сын звезд. — Ба-а, что я вижу! — сурово и в то же время насмешливо сказал он.
— Можешь не продолжать, — кисло отозвался Кангасск, вновь коснувшись виска; на этот раз заклинание удалось задействовать безмолвно. — Я здорово набрался вчера…
— Позавчера, — невозмутимо уточнил сын звезд и, скрестив на груди руки, привалился плечом к стене, явно настраиваясь на продолжительный разговор.
— Жуть какая… — поморщился Кан. — Вот же провал в памяти… Как Карина?
Орион ответил не сразу.
— Сносно, — угрюмо произнес он. — Тяжелые роды, да еще намного раньше срока… Я увел в минус четыре донора, чтобы спасти ее и ребенка. При ребенке донор стоит до сих пор… Погоди… — Орион нахмурился. — Ты что, знал?! Ты для этого меня сюда вызвал?!
— Ага… — не открывая глаз, отозвался Ученик. — Правда, я ожидал, что ты прибудешь раньше. Но ты прибыл вовремя, просто вовремя…
— Да уж… — Орион устало вздохнул. — Не ручаюсь, что местные лекари сумели бы спасти их…
— Не сумели бы, — перебил его Кан. — Я видел возможный вариант будущего. И чувствовал, что обратный отсчет пошел. Неделя, шесть дней, пять… а от тебя ни слова. Как и от Астэр…
— Дааа, — сын звезд окинул взглядом ряд пустых бутылок. — Напиться было отчего.
— Лучший способ на время исчезнуть из этого мира, — согласился Кангасск. — Я просто не выдержал ожидания… нервы сдали.
— Прости уж… — сын звезд безрадостно усмехнулся. — Туда, где были мы с Астэр, вести быстро не доходят.
— Ничего… главное, вовремя.
— Хватит похмельем терзаться, герой, — сказал Орион уже чуть веселее; безмолвное восстанавливающее заклятье коснулось Кангасска, нейтрализуя последствия отравления и возвращая бодрость душе и телу. Теперь о сне нечего было и думать. — Спускайся к завтраку! — донеслось уже с лестницы.
На середине этой лестницы Ученик и нагнал сына звезд.
— Что стряслось? — с подозрением осведомился Орион.
— Ничего, — замотал головой Кангасск. — Просто не говори никому… ну ты меня понял… Ладно?
Орион, сын звезд смерил друга долгим, задумчивым взглядом.
— Хорошо, — кивнул он, согласившись без лишних расспросов. — Я изобрету какую-нибудь причину, по которой я здесь «случайно» оказался… Скажем… решил подлечить тебя.
— Меня?!
— Руку твою… Я здесь пробуду пару месяцев — понаблюдаю за Кариной и ее дочкой, пока все не будет в порядке. Заодно и тебя подлатаю. И не думай отвертеться на этот раз…
Что ж. Так тому и быть… Рука была вновь растерзана медицинской магией в тот же вечер: Орион никогда ничего зря не скажет.
За три часа, пока длилась очередная операция, Кангасску было о чем подумать…
Во-первых, он, кажется, нашел способ преодолеть отчуждение и страх, которые с недавних пор стал вызывать в людях. Нужно просто меньше откровенничать о некоторых вещах. Например, Карине лучше думать, что ее спасение — счастливая случайность. И все прекрасно — нет никаких всесильных последних Учеников, способных слишком многое видеть и менять…
…И во-вторых, что-то подсказывало, что пора волнующих событий отгремела, как гроза, и теперь дни настанут тихие. Вспоминать прошлое, скучать по дочери, которую давно не видел, подумывать пригласить ее погостить в Башне (сразу, как только помирится со своим Лайелем и перестанет дуться на гадальщика-отца), тренироваться, читать древние фолианты, запрещенные простым смертным, и ждать — вот что оставалось Кангасску. Большего пока не предвиделось. И не надо…
«Письма к Кангасску Дэлэмэру
год 15006 от п.м.
август, 30, Юга, главный военный госпиталь
Злобный я сказочник, друг мой. Не знаю уж, смеяться над этим или плакать. Вчера Астэр впервые полистала книгу сказок, которые я написал для Милии… и я получил мощный нагоняй, несмотря на то, что отношусь к больным и раненым, на которых злиться, в общем, как-то не принято. Что ж, видимо, для „злобных сказочников“ делаются исключения. Вот такие.
С дочерью звезд у нас всегда были в лучшем случае прохладные отношения. Ей есть за что держать на меня личную обиду, как ты помнишь. Да и по поводу воспитания твоей дочери мы спорили часто, и всегда будем спорить, пока я живой…
Выслушав Астэр, я подумал, что ты, наверное, сказал бы то же самое. Да еще бы поразился, как это ребенок может нежно любить именно такие сказки — этому я сам поражаюсь. Читать меня-сказочника — это все равно, что жевать мармелад пополам с полынью. Хотя… все мы можем быть не правы. Милия в данном случае всем судья. И раз ей дороги мои сказки, и, что более поразительно, я сам — такой, какой есть, — значит, все это чего-то да стоит.
В моих сказках редок счастливый конец. В этом моя вина. Но иначе и не получается. Полынь, полынь… горькая и лечебная. И кого я лечу такой горечью? Себя, видимо; некого больше…
Суди меня как знаешь, друг. В обиде не буду.
Ранение я схватил ох какое серьезное (раны, что достались мне от Ингриза, третьего шута, даже магия, оказывается, не очень-то берет), так что, пока буду выздоравливать, успею написать еще кипу сказок. В своем стиле…
Рождение маленькой Мералли обернулось большим переполохом для всей Башни. Нэй Каргилл на добрых полтора месяца, пока состояние матери и ребенка оставалось тревожным, забросил все исследования и превратился просто в любящего, переживающего отца и деда. Порой Кангасску казалось, что тот самый ореол истинности, что четырнадцать лет назад столь поразил его, простого смертного тогда Ученика, теперь вновь окружает сутулую фигуру старика-ученого… Случившееся, как ни странно, сблизило Нэя с зятем; столь искренне переживали оба. Что до попыток забрать у Кангасска горящий обсидиан (а намеки ранее были), то Каргилл махнул на них рукой; воистину, понял, что все это мелочи и ерунда в сравнении с тем, что ценно по-настоящему…
