Проклятие лорда Фаула - Дональдсон Стивен Ридер (читать книги полностью без сокращений .txt) 📗
Плечи ее были расправлены, и ткань платья на груди туго натянулась.
Она напомнила ему Лену.
Протхолл в это время говорил:
— Он не рассказал нам всего, что произошло на праздновании.
Нападение на духов не было предотвращено — и все же мы верим, что он как-то сражался с юр-вайлами. Его попутчица винила и себя, и его в том зле, которое произошло во время танца.
Кавинант дрожал.
Как Лена, подумал он. Лена?
Тьма набросилась на него, царапая когтями головокружения.
Лена?..
На миг он потерял способность видеть от заслонившей глаза черной воды и грохота. Потом он вскочил на ноги. Он сделал это с Леной — сделал это? Отодвинув с пути Веселую в сторону, он прыгнул к огню. Лена!
Размахивая посохом, он накинулся на пламя. Но победить память он не мог, избавиться от нее было не в его силах. Искры и угли полетели во все стороны. Он сделал это с ней! Потрясая изуродованным кулаком в сторону Протхолла, он крикнул:
— Она не права! Я не мог помочь им! — Он думал: «Лена! Я… Что я наделал? Я — прокаженный!»
Люди вокруг него вскочили на ноги. Морэм быстро шагнул вперед и предостерегающе поднял руку.
— Спокойнее, Кавинант, — сказал он. — В чем дело? Мы — гости.
Но несмотря на протест, Кавинант знал, что Этиаран была права.
Перед его глазами снова проходили эпизоды битвы у настволья Парящее, когда он сам убивал и наивно думал, что быть убийцей — это что-то новое для него, что-то беспрецедентное. Он стал им еще раньше, в нем это было с самого начала его сна, с самого начала. Его интуиция подсказывала ему, что не было никакой разницы между тем, что юр-вайлы сделали с духами, и тем, что он сделал с Леной. Он служил Лорду Фаулу с самого первого дня своего пребывания в Стране.
— Нет! — прошипел он так, словно его варили в кипящем котле. — Нет, я больше не стану этого делать. Я не собираюсь больше быть жертвой. — Противоречие в его словах яростью потрясло его, словно он мысленно воскликнул: Я изнасиловал ее! Я, гадкий поганый ублюдок!
Он чувствовал себя таким слабым, словно понимание того, что он сделал, разрушило его кости.
Морэм настойчиво повторил:
— Неверящий! В чем дело?
— Нет! — ответил Кавинант. — Нет!
Он попытался кричать, но голос звучал глухо и еле слышно.
— Я не буду… Теперь терпеть это. Это неправильно. Я хочу жить!
Слышите?
— Да кто ты такой? — прошипела сквозь зубы гривомудрая Гибкая.
Быстро встряхнув головой и молниеносно взметнув руку вверх, она сорвала шнурок с волос и привела его в боевую готовность.
Протхолл схватил ее за руку. В его старческом голосе слышались властность и мольба.
— Прости, гривомудрая. Тебе не понять этого. Он — повелитель Дикой Магии, которая разрушает мир. Мы должны простить.
— Простить? — почти крикнул Кавинант. Ноги его подкосились, но он не упал. Баннор подхватил его. — Нет, вы никогда не сможете меня простить. — Ты просишь наказать тебя? — недоверчиво спросил Морэм. — Что же ты сделал?
— Прошу? — Кавинант напрягал все свои силы, чтобы вспомнить что-то. Что-то чрезвычайно необходимое. Потом ему это удалось. Теперь он знал, что ему следовало делать. — Нет. Позовите ранихинов. — Что? — негодующе огрызнулась Гибкая. И все ранихийцы эхом подхватили протест.
— Ранихинов! Позовите их!
— Ты сумасшедший? Осторожнее, Кольценосец. Мы — ранихийцы. Мы не зовем их — мы им служим. Они приходят тогда, когда хотят. Ты слишком многого хочешь. И никогда они не приходят ночью.
— Зовите, я вам говорю! Я! Зовите их!
Что-то в его ужасной требовательности смутило ее. Она колебалась, глядя на него со смешанным выражением гнева, протеста и неожиданного сострадания, потом развернулась и вышла из-под навеса.
Поддерживаемый Баннором, Кавинант заковылял вслед за ней. Отряд и ранихийцы потянулись за ним подобно следу, остающемуся в кильватере корабля, — следу ужасной ярости. Позади кровавая луна только что показалась над скалой, и отдаленные равнины, видимые за пределами горных подножий перед Обителью, уже были омыты алым светом. Этот кровавый поток, казалось, проникал в саму структуру земли Страны.
Гривомудрая Гибкая шла сквозь ночь, направляясь к равнинам, пока наконец не остановилась на площадке у дальнего края Обители. Кавинант стоял и смотрел на нее. Слабым, но решительным движением он освободился от поддержки Баннора и остался стоять один, словно поврежденный галеон, выброшенный на берег и оставшийся там после отлива, занесенный на невозможную высоту среди рифов. Потом, двигаясь как деревянный, он подошел к Гибкой.
Кровавый отблеск луны лежал перед ним, словно мертвое море, и тянул его, становясь все ярче вместе с тем, как всходила луна. Его кольцо холодно тлело. Он чувствовал себя так, словно был магнитом. Земля и небо были одинакового алого цвета, и он шел, будто магнитный полюс, на котором сосредоточилась красная ночь — он и его кольцо, сила, которая вынуждена была осквернить этот прилив. Вскоре он уже стоял в центре открытой площадки. Собравшиеся вокруг были словно отделены от него невидимым занавесом тишины.
Впереди него гривомудрая Гибкая протянула руки, словно подзывая к себе тьму. Внезапно она издала пронзительный крик.
— Келенбрабанал марушин! Рушин хайнин кленко лирринарунал!
Ранихин Келенбрабанал!
Потом она свистнула один раз. Этот свист эхом отозвался от скалы, словно визг. В течение долгого времени на площадке стояла тишина. Вызывающей походкой Гибкая прошествовала назад в Обитель. Проходя мимо Кавинанта, она резко произнесла:
— Я вызвала.
Потом она оставила его, и он очутился один на один с луной.
Но вскоре раздался топот копыт. Огромные лошади пожирали расстояние. Звук был столь мощным в ночной тишине, что казалось — к Обители катятся сами горы. Ранихинов было много — несколько десятков. Кавинант усилием воли заставил себя удерживаться на ногах. Его сердце, казалось, слишком ослабело, чтобы биться дальше. Едва ли он замечал молчаливую тревогу ранихийцев. Затем внешний край площадки, казалось, приподнялся, и волна ранихинов ворвалась на открытое пространство — почти сотня лошадей неслась плечом к плечу прямо на Кавинанта, словно стена.
Возглас изумления и восхищения вырвался у ранихийцев. Мало кто из старейших гривомудрых когда-либо видел сразу так много ранихинов. А Кавинант чувствовал, что видит саму гордую плоть Страны. Он боялся, что они затопчут его.
Но стена обогнула его слева так, что в итоге он оказался в кольце ранихинов. С развевающимися гривами и хвостами, со звездами во лбу, они заслонили собой весь мир. Топот их копыт ревел у Кавинанта в ушах.
Их кольцо сжималось все плотнее. Их рвущаяся наружу сила вызывала в нем страх, заставляя крутиться на месте, словно он пытался увидеть их всех одновременно. Сердце бешено колотилось в груди. Он не успевал поворачиваться с такой скоростью, чтобы видеть их всех. Это усилие заставило его споткнуться и упасть на колени. Но в следующее мгновение он снова поднялся, встав так, чтобы оказаться против направления вращения кольца, и его лицо исказилось, будто в крике — сам крик затерялся в громе копыт ранихинов. Раскинув руки, он словно оперся о противостоящие стены.
Медленно и мучительно, переминаясь с ноги на ногу и роя землю копытами, ранихины остановились. Они смотрели на Кавинанта. Глаза их вращались, у некоторых на губах была пена. Сначала Кавинант не понял их волнения.
Внезапно раздались крики гривомудрых. Кавинант узнал также голос Ллауры. Повернувшись, он увидел, что Пьеттен бежит к лошадям, а Ллаура едва не успевает за ним и с каждым шагом все больше отстает. Ребенок застал всех врасплох, все смотрели на Кавинанта. Теперь Пьеттен уже добрался до круга и протиснулся между ногами ранихинов, беспокойно рывших землю. Казалось неизбежным, что его растопчут. Его голова была по размеру не больше, чем копыто ранихина, а эти копыта находились в беспрерывном движении. Воспользовавшись удобным моментом, Кавинант инстинктивно прыгнул вперед и выхватил Пьеттена из-под копыт одного из коней.
