Богатырские хроники. Тетралогия. - Плешаков Константин Викторович (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗
Двинулись на север. Хорошо дышалось, легко после того, как нетопырь Волхв ухнул в морскую пучину. А может, еще и до сих пор море его по ходам-переходам носит, червя дохлого. Хороший подвиг получился, небывалый, да только некому рассказать. Хоть и нет Волхва, а лучше о нем молчать. Много недобитков осталось, и никогда не знаешь, как новость твоя повернется.
В степи была уж осень; ласковая лежала степь. Деловито сновали по ней птицы и звери; терялись в выгоревших высоких жестких травах. А надоест ехать — опустишься на траву, она пахнет приятно, земля спину греет — и дремлешь. А надо разогнать жар — так вот он, Днепр, под боком, с прохладной водой, бежит, дурной, в соленое море.
На южных рубежах Русской земли дошла до нас весть о войне. Святополк укрылся у тестюшки своего, разлюбезного короля польского Болеслава, свиньи мирной и памятливой. Очертя голову ввязался Ярослав в войну с королем польским: сманил князюшку нашего немецкий король. Но все делал Ярослав вполсилы и воевал кое-как. Разбили немецкого короля поляки, замирился он с ними, а Болеслава ждали теперь в Русской земле… Да уж, сыночки у князя Владимира… Старый дуб молнией сшибло, а молодые дубки в осину пошли. И вот въехали мы в Киев после дорожки, подвига и снова дорожки. Весть о нас бежала впереди: не особенно мы торопились возвращаться. Как повелось, после подвига прямиком пошли к князю. Тот как раз сбегал с крыльца, норовя, по своему подлому обычаю: затеряться куда-то со двора. Увидев нас, обрадовался:
— Богатыри вернулись! Кто со мной на охоту? Сейчас волчья охота как никогда!
— Мы с другой волчьей охоты вернулись, князь, — сказал Добрыня сурово.
Потухло лицо князя.
— Мертв Волхв.
Князь смотрел в землю, кусал губы. Потом, все так же не глядя на нас, стал сбивать носком сапога пожухлый куст чертополоха. Поднял глаза, обвел взором синее осеннее небо, вдохнул прохладный благодатный воздух:
— Не забуду вам этой службы, богатыри.
Подставил лицо последнему теплому солнцу, смотрел в небо, где кружил ястреб над киевскими крышами.
— Как наградить вас?
Тут я не вытерпел — крякнул.
— Отец твой нас лаской награждал да тем, что советы слушал. Вот и вся наша награда была.
— А я, выходит, на ласку скуп да советов не слушаю, — нахмурился молодой князь.
Что говорить, боялся я, когда хмурился князь Владимир. Это только Добрыня смел с ним был. Но этого княжонка, которого мы же сами на престол и поставили — мне, Илье, бояться? Тут уж лучше я, как Добрыня от Владимира, с княжеского двора уеду.
— Серчай — не серчай, князь, — сказал я, — а правду слушай. Будет твоя ласка — хорошо, не будет — не одной ею богатыри живы. А то, что советы даем, так за то не обессудь, советы те ранами нашими оплачены и жизнью укороченной.
— Так что же советуете вы мне теперь? — хмуро спросил князь.
— Готовься к войне, — промолвил Алеша.
— Уже воюю! — неожиданно засмеялся князь. Лицо его просветлело. — Воюю, но пока толку мало!
Мы переглянулись. Что с ним было делать? Два было умных сына у князя Владимира — Борис да Глеб, и обоих мы не уберегли, достал их Волхв.
— Эх, богатыри, — воскликнул князь, — потом о делах поговорим. На охоту со мной, а?
— Да ты уж сам лучше…
Князь как мальчишка побежал к свите. До нас доносился его звонкий голос:
— Сейчас едем! И так утро потеряли!
«Утро потеряли»! Что с таким сделаешь?
— Одно хорошо, богатыри, — сказал я, — что волчищу мы затравили. А князь — Бог с ним.
Алеша хмыкнул, посмотрел по сторонам и вдруг засмеялся:
— Богатыри, небо-то какое!
Прощалось солнышко с Русской землей, бросало золотые паутинки, кликало вереницы птиц в небо, шитые плащи кидало на деревья, подбивало парчою края небушка. Воздух уж северный веял, со студенинкой, вкусный, почти хрустящий.
— Да черта ли нам в этих князях, — сказал я. — Поехали, богатыри, разгоним печаль!
Тут даже Добрыня заулыбался, и поехали мы пировать, и солнышко светило и пригревало, и ветерок Остужал, и весело гуляли мы до самого заката, а потом загорелось небо, и похолодало, и я уж зевал, думая: «Вот как славно, сейчас завалюсь — и до утра; люблю я перины». Алеша собрался и в город ускакал — девок веселить. Добрыня потыркался и на двор пошел — думу думать, а я спать пристроился. Трясли Илью по морям по скалам таскали, голодом морили, теперь уж Илья выспится, належится, отъестся. Хорошие времена наступают, покойные, теперь, наверное, до весны. Может, и скучно сделается, да найти себе занятие нетрудно. А теперь — завалиться и томиться сладко в постельке…
И подумал я отчего-то о Святогоре, Учителе своем. Вот Никита говорил — про Смородинку один Святогор все знал. Да теперь еще мы сподобились чуть-чуть Святогор, да. Не такой ему был нужен ученик, как я, и даже не такой, как Алеша. Во мне Силы вообще не было никогда, а Алеша шебутной очень. Добрыню бы к Святогору. Так ведь и погибло все, что Святогор знал, — малую толику Алеше передал, ну а мне и вовсе… Но без этой малюсенькой толики кто бы я до сих пор был? Калека. А Святогор пришел, помог, взял в ученики, видно, верил, что пригожусь Русской земле на что-то.
Помню, Добрыня рассказывал мне: обмолвился однажды Никита, что приходит время, когда богатыри начинают учеников искать. А для меня вот это времечко так и не пришло и не придет. Мы другие уже. Святогор, которого теперь совсем глухо помнят, Никита, который всегда так таился от молвы, что и забыли о нем, поди, уже — то были особые богатыри, тайные, а Святогор вообще такие тайны ведал и в том мире, и в этом — что не дай тебе Бог…
Я обезножил в малолетстве. Мать говорила: сглаз. А я помнил другое: бежал лесом, и вдруг на меня такой страх напал, что больше ни шагу не сделал. Так и нашли меня потом в этом лесу, и то хорошо, что вовремя спохватились, а то погиб бы дитятя. В лета, в которые Добрыня с Алешей подвиги уже совершали. я-то ползал, выл по ночам тихонько. Сколько сейчас Добрыне? Тридцать четыре? А Алеше? Тридцать пять? О-ХО-ХО… А я-то до тридцати трех годочков либо на печи лежал, либо по двору ползал. Сразу тяжеленек вырос, палки не держат, ломаются… О-хо-хо… Ночью в кулак вою, а днем кобылу за ноги поднимаю. Силен был и не хотел отчего-то слабеть. Родители со двора в поле — а я на двор, кулаком дрова колоть. С девкой уж после ученичества сошелся, а так — безногий, убогий, куда?
И вот однажды сижу я на печи, растворяется дверь, входит Святогор. Он уже тогда седой был и на меня телом похожий — как дубок такой. «Это ты, — говорит, — не ходишь, а коня поднимаешь?» «Я», — говорю. — «И дрова, говорят, кулаком колешь?» — «Колю». — «А ну-ка», — говорит и бросает мне кругляш какой-то желтый, блестящий. Не знал я, что это золото, а взял и смял. «Ого», — говорит Святогор. «Ого», — говорю. «А ну пошли», — говорит Святогор. «Как пошли?» — А он смеется. Зло меня взяло, но и надежда тоже какая-то появилась — спустил я ноги с печи.
Стою. Шатаются ноженьки под моей тяжестью, но — ходят! Я Святогору — земной поклон.
А он говорит: «Со мной поедешь». И повез меня, безногого почти еще, и по дороге расходил. И стал меня учить. Поначалу Силу мою пробовал немного, а потом говорит: «Жалко, но не такой ты будешь богатырь. Учись другому». И многому научил. Меч и лук в руки дал, научил лошадей знать, лес, поле. Смерть моя была — языки, по-степняковски и по-гречески. Плакал. Не могу. А Святогор: учись! Брови нахмурит, а я тогда, даром что за тридцать, а еще Дитя дитем, боюсь его, учусь. Ну и пригодилось. Все пригодилось, чему Святогор учил. А Сила — да без Нее спокойнее.
Едем однажды со Святогором по степи, он и говорит: принеси мне, говорит, волос с головы степняка только саму голову, Илья, не трогай, а то знаю я тебя, ничего себе, послал! Поскакал я в степь, вижу, степняки едут. Я им наперерез, мечом клик, рукой хвать — и у степняка проплешина на боку, а у меня клок волос его. Они за мной: потому что если волос возьмешь у человека, значит, порчу на него навести хочешь. Это я уже потом сообразил, когда они за мной гнались. Что делать — не ложиться же в степи самому, положил я пятерых, и того, с проплешиной, тоже. Отстали. Успокоились, видно: тот-то все равно уже мертвый был, не страшна ему порча стала. Возвращаюсь к Святогору. «Принес?» — «Принес». — «Голова цела?»— «Нет». — «Почему?» Рассказал я. Недоволен Святогор. «Принеси мне, — говорит, — стрелу степняка, только самому степняку не вреди». Поскакал я в степь. Нашел других степняков. Давайте, говорю, стрелами меняться. Они: не от Волхва ли ты, что стрелами меняться зовешь, погубить нас колдовством хочешь? Тьфу ты, далось им это колдовство! Снова — ввязали они меня в драку, троих положил, у них стрелы взял. Приезжаю к Святогору. «Принес?» — «Принес». — «Степняк цел?» — «Убит». Покачал головой Святогор. Говорит мне: принеси мне меч степняка, только помни — не трогай, не губи живой души, лиходей. Поехал я.
