Ларт Многодобрый - Плахотникова Елена (бесплатные полные книги .txt) 📗
Но с Крантом все-таки надо поговорить. По душам. Хотя бы завтра утром. Сегодня вряд ли получится. Марла сказала, что в Умтахо есть поговорка: «Тот, кто прошел Срединные горы, достоин пира».
Душевные люди в Умтахо живут. Понимающие. Знают, чего надо уставшему путнику. Так что сегодня вечером гуляем. До утра. Санут этой ночью не ожидается.
Это мне тоже Марла сказала. И улыбалась так, будто сама лично ему отгул устроила.
Даже у гениальных учителей бывают идиоты ученики. Вот и моего наставника не минула чаша сия. Говорил нам Пал Нилыч: «Если врач пытается лечить явно выраженный труп, то такому лекарю самое время идти на пенсию». А мне в одно ухо влетело – в другое вылетело.
Ну увидел сгоревшую деревню, а в ней голую и распятую бабу, вот и топай себе дальше. Мало, что ли, запытанных до смерти видел? Мог бы уже и привыкнуть. Не можешь просто так пройти, вздохни: «О времена, о нравы!..» и отвернись, не тревожь покой мертвых. Так нет же, все бросил и поперся к распятой. Снять, мол, надо, похоронить, не по-человечески так оставлять…
Короче, очередной приступ доброты с Лёхой Серым случился.
А подошел поближе к колесу – не на кресте ее почему-то распяли – и остановился. «Покойник» от слова «покой» вроде как происходит… так вот, ничем подобным возле колеса и не пахло. Кровью, болью, ненавистью, но только не покоем.
Постоял, посмотрел… и в башке будто щелкнуло что-то: нельзя к ней прикасаться, к распятой. Вредно это для здоровья. Ни мне не стоит этого делать, ни кому другому. И оставлять так, как есть, тоже не следует.
Я уже про погребальный костер думать начал, благо сушняка в окрестностях полно, когда услышал:
– Если тебе есть для чего жить, я перережу путы.
Я, понятное дело, удивился. Оглянулся посмотреть, кто тут такой умный, что с трупом поболтать решил. Увидел обалдевшего до полного изумления Малька, отсутствие всякого выражения на лице Кранта – так всегда бывает, когда я сотворю какую-нибудь несусветную глупость, – и заподозрил, что этот разговорчивый – я сам.
Вот тогда я по-настоящему испугался. И слинял бы, да ноги словно в землю вросли. Ведь и в мыслях не было болтать с неупокоенной, а язык сам… будто не я ему хозяин.
Еще раз посмотрел на распятую, и сердце бухнуло почти в горле. Прошла, кажется, вечность, когда оно стукнуло во второй раз. Еще одна вечность – и еще один удар. А уже за ним бесконечно усталое:
– Реж-ж-жь.
Хорошо, что рядом не оказалось детей или беременных – такой голос не должны слышать слишком впечатлительные.
Нож сам собой появился в моей руке. И только потом до меня дошло, что не годится им резать веревки. Все равно что микроскопом гвозди забивать.
Малек протянул мне свой режик. Типа твоя идея – твое и исполнение, хозяин.
Идея, понятное дело, моя, но от помощи я бы не отказался. Или от подмены. Вот только помогать мне никто не рвался. Сам. Без приказа. А приказать – соображалки у меня не хватило.
Все пришлось делать в одиночку.
Сначала ноги освободил ей, потом руки. Осторожно. Чтоб не порезать кожу и не прикоснуться к телу. Если повезет. Может, оно и не станет падать вперед, может, сползет тихонечко по колесу…
Я ошибся. Тело не упало и не сползло. Женщина осталась стоять. Не знаю, чего ей это стоило, но она вцепилась в колесо обгорелыми пальцами и не двигалась. Распухшие губы искривила усмешка. Губы треснули, появилась кровь. Язык жадно слизнул ее. Веки дрогнули. Глаза начали открываться.
«Может, я еще пожалею, о том, что сделал», – подумалось мне.
«Может, и пожалеешь», – ответили черные от ненависти глаза.
Долго смотреть в них я не мог. Глазеть на голое, в грязи и крови тело тоже не показалось мне хорошей идеей. Переключился на деревяшку, что сочилась кровью под пальцами незнакомки.
«Не ссорься с ней, у нее хорошая память», – так говорили об одной моей сотруднице. Стерва та еще была. Но, кажется, рядом с этой она просто пушистый пасхальный зайчик.
А ведь я освободил чью-то смерть, дошло вдруг до меня. Интересно, кому так жить надоело, что не прикончил эту после всего, чего с ней сотворил? Если б на меня обиделась такая фурия, я бы к Марле пошел. В тот день, когда мужик ей и на фиг не нужен. И постарался бы ее очень разозлить. Сдох бы хоть быстро.
– Могу дать тебе плащ, – слышу свой голос. Как бы со стороны.
Блин, опять приступ доброты!
– Плащ-щ-щ?
Не знаю, чего в ее голосе больше: насмешки или ненависти. Благодарности, как я понимаю, ждать не стоит. Спасибо, если проклятие не услышу.
– Свой плащ-щ-щ?
И до меня все-таки доходит.
Особое тут отношение к плащам. А я взял и забыл об этом. И получилось, будто службой пытаюсь связать ее. Вот ведь вляпался!..
– Могу свой, могу просто одежду. Как хочешь, – говорю так безразлично, как только могу. Типа мое дело предложить, а ты уж сама…
От ее усмешки у меня мурашки побежали по спине. И по заднице.
– Тогда просто одежду, – отвечает. Вроде как из милости соглашается. Чтоб я не пошел топиться в ближайшей луже. Пожалела, блин!.. Ну ладно…
– Малек, принеси одежду. Ей, – приказал, а сам в сторону смотреть стал. А в башке только две мысли и крутятся. Одна за другой. Как собака за своим хвостом. «Вот и приехали в Умтахо… вот и погуляли…»
Малек исчез, как тень в сумерках. Вот кто мои приказы умеет исполнять. Немедленно и не задумываясь. Иногда это даже пугает. Приходится думать за двоих. За себя и за того парня. Которого думать не учили.
– Если нужен лекарь или еда там…
Ответа я не услышал. Меня отвлек топот и возмущенный голос:
– Тебя ждет весь караван! Из-за тебя наш Путь станет труднее и длиннее!..
Вместо Малька с одеждой появился колдун. Одежду, понятное дело, он не принес. Вот уж кого я меньше всего хотел бы видеть. Особенно в такой момент. Я бы многое отдал, чтобы рыжий исчез куда подальше. Жаль, что его нельзя потерять. Эти твари не исчезают просто так. Или потому, что кому-то другому очень хочется. Но можно устроить, чтобы он обходил меня десятой дорогой…
Ладно, рыжий, ты сам напросился!
Быстро оборачиваюсь, закрывая от него женщину. На лице у меня неземной восторг и улыбка на все тридцать два.
– Легкого Пути, Асс! Как хорошо, что ты подошел! Я как раз о тебе думал. Мне очень нужна твоя помощь! Знаешь, я давно уже хочу понять, за каким это хреном мне приспичило уходить с караваном? Там, где я недавно жил, меня хорошо кормили и поили… Не собирался ведь никуда идти и вдруг раз и… Как думаешь, может, меня сглазили? Какой-нибудь плохой человек взял и пошептал. Или попросил кого-нибудь об этом…
Коротышка резко побледнел. И выражение морды у него стало такое, будто он ей на стену налетел. На невидимую. Глаза круглые и дыхание в горле сперло. А Крант… что-то слишком притих мой оберегатель.
Ну прям тишина перед грозой.
Не выдержал я, фыркнул. Испортил драматический момент.
Колдун дернулся, обрел дар речи.
– Я думаю, – просипел он, – что твои шутки опасны… – Его голос сорвался, и я сам, как сумел, закончил мысль «Великомудрого»:
– …для окружающих. Конечно, они опасны. Тут ты прав, Асс. Ведь у норторов нет чувства юмора. Но тебе нечего бояться. Это пусть виноватый дрожит.
Ответить колдун не смог. Он кашлял. Долго и старательно.
– Кажется, я тебя совсем заболтал, о Великий! А у тебя так много важных дел… – Коротышка намек понял и повернул в сторону каравана. – Но ты подумай о моем вопросе. В свободное, понятно, время, – сказал я полосатой спине.
Рыжий припустил к своим носилкам почти бегом. Наверно, вспомнил о чем-то очень важном. И от Малька шарахнулся, как от луриши.
Есть в этих местах забавная такая зверушка. Хомяка напоминает. Толстого, неповоротливого. И вечно голодного. Но бегать за добычей ему в облом. Вот и сидит на месте, ждет, когда дичь сама к нему подойдет. Подпустит он ее метра на два и ядом плюется. А дальше… «кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста». На людей луриша не охотится. Брезгует. Но плюнуть может. Для самообороны. А жрать луришу… Тут уж законченным мазохистом надо быть. Склонным к суициду.
