Возвращение - Паолини Кристофер (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
Оромис испытывал Эрагона с помощью самых различных уловок, заставляя использовать весь имевшийся в его распоряжении набор ударов, контрударов и обманных трюков. Впрочем, все усилия Эрагона оказывались напрасными: он ни разу не сумел достать эльфа. А когда он, подражая Оромису, попытался полностью переменить тактику боя — ибо среди людей это наверняка сбило бы с толку даже самого закалённого воина, — то единственное, чего он добился, это довольно болезненного удара по ляжке.
— Быстрее переставляй ноги! — крикнул Оромис. — Тот, кто стоит столбом, в схватке неизменно погибает. А тот, кто гнётся, как тростник, одерживает победу!
Сам же он в бою был просто великолепен — идеальное самообладание, безудержная воля к победе, бешеный натиск. Оромис прыгал, как кошка, разил, как цапля, и легко уходил от удара, изворачиваясь, как гибкая ласка.
Они сражались минут двадцать, и вдруг Оромис пошатнулся, лицо его исказила лёгкая гримаса. Эрагон, заметив знакомые симптомы, решительно бросился вперёд, взмахнув Зарроком. Это было, конечно, подло с его стороны, но он отчаянно мечтал, воспользовавшись слабостью противника, хоть раз уколоть Оромиса.
Впрочем, Зарроку так и не удалось попасть в намеченную цель: Эрагон перенапряг спину, и боль, обрушившись без предупреждения, совершенно оглушила его.
Последнее, что он услышал, это зов Сапфиры: «Эрагон!»
К своему ужасу, Эрагон оставался в сознании в течение всей этой пытки, хотя и почти ничего не видел вокруг, чувствуя лишь, что в теле его огнём горит боль, которая с каждой секундой становится все сильнее, и проваливался в эту боль, как в вечность. И самое худшее — он ничего не мог сделать, чтобы прекратить или ослабить свои страдания. Оставалось только ждать…
Эрагон, задыхаясь, лежал в холодной грязи. Перед глазами стояла пелена. Он поморгал, отгоняя её, и увидел Оромиса, сидевшего рядом с ним на скамеечке. С трудом заставив себя подняться, Эрагон, стоя на коленях, со смесью сожаления и отвращения рассматривал свою новую одежду, превратившуюся в грязную тряпку после того, как он катался от боли по земле. Волосы тоже были все в грязи.
Мысленно он чувствовал, что Сапфира прямо-таки источает сострадание. Она, видимо, уже давно ждала, когда он обратит на неё внимание, ибо он тут же услышал её голос:
«Неужели ты в таком состоянии будешь продолжать урок?»
Этот вопрос как бы подорвал уверенность, ещё остававшуюся у него в душе. Сапфира никогда прежде не выражала сомнений в том, что он преодолеет все трудности — ни в Драс-Леоне, ни в Гиллиде, ни в Фартхен Дуре, — сколько бы опасностей ни встречалось им на пути. Её уверенность всегда придавала ему мужества. А теперь он вдруг почувствовал настоящий страх.
«Ты бы лучше сосредоточилась на своих занятиях», — буркнул он в ответ.
«Я лучше сосредоточусь на тебе».
«Оставь меня в покое!» Больше всего ему, точно раненому зверю, хотелось остаться в темноте и спокойно зализать свои раны. Сапфира умолкла, но связь с ним не прервала, и он даже слышал, что говорит ей Глаэдр; он рассказывал ей о тех травах, что вырастают на выжженных участках леса и очень полезны драконам для улучшения пищеварения.
Эрагон отряхнул волосы и пригладил их рукой; потом сплюнул и заметил, что слюна его обильно окрашена кровью.
— Язык прикусил, — пояснил он, ибо Оромис внимательно наблюдал за его действиями. Эльф кивнул и спросил:
— Может быть, тебя нужно подлечить?
— Нет.
— Что ж, прекрасно. Тогда приведи в порядок свой меч, вымойся и ступай на поляну к большому пню — послушаешь мысли леса; а когда перестанешь что-либо слышать, придёшь ко мне и расскажешь, что узнал нового.
— Хорошо, учитель.
Сидя на пне, Эрагон обнаружил, что кипение мыслей и чувств мешает ему сосредоточиться и открыть душу, чтобы установить мысленную связь с обитателями низины. Впрочем, сейчас их мысли были ему совсем не интересны.
Но все же мир и покой, царившие вокруг, постепенно сгладили его сопротивление, свели на нет его упрямый гнев, и он не то чтобы почувствовал себя лучше, но в душе его появилось некое фаталистическое смирение. «Это моя судьба, и лучше приспособиться к ней, потому что в обозримом будущем мне явно не под силу изменить её», — думал он.
Через четверть часа Эрагон уже вполне взял себя в руки и смог снова заняться изучением колонии рыжих муравьёв, которую обнаружил вчера. Он также попытался понять, что ещё происходит на поляне, как ему и велел Оромис.
Но пока это ему не слишком хорошо удавалось. Если он позволял мыслям какого-нибудь существа проникнуть в его душу, то перед ним тут же начинали мелькать тысячи новых образов и ощущений; они отталкивали друг друга и вспыхивали яркими промельками света и звука, прикосновения и запаха, боли и наслаждения. Объём обрушившихся на него сведений оказался поистине неподъёмным. По привычке Эрагон переключался то на один предмет в этом нескончаемом потоке, то на другой, отвлекаясь ото всех остальных, пока не замечал, что слишком многое пропускает, и не возвращался к прежнему состоянию пассивного восприятия обрушившейся на него лавины знаний.
И все же муравьи интересовали его больше всего остального; он даже сумел узнать о них существенно больше — например, догадался, как различать их по половому признаку, и подсчитал, что огромная самка в центре муравейника откладывает яйца примерно каждую минуту. А последовав за отрядом муравьёв вверх по стеблю шиповника, он получил весьма живую картину того, какие враги им угрожают: нечто, метнувшись из-под листка, убило одного из тех муравьёв, с которыми был мысленно связан Эрагон, однако он не сразу сумел догадаться, что же представляло собой это существо, поскольку муравьи видели лишь его отдельные части и, в соответствии со своей природой, полагались больше на своё обоняние, чем на зрение. Видимо, с их точки зрения, на них напало чудовище размером с дракона, и если б они были людьми, то сказали бы, что у этого чудища такие же страшные огромные зубы, как решётка в крепостных воротах Тирма, а движения столь же быстры, как удар кнута.
Муравьи окружили неведомую тварь, точно пастухи взбесившуюся лошадь. Они бесстрашно бросались на неё, кусали за длинные узловатые ноги и мгновенно отбегали назад, пока чудовище не перемололо их своими железными челюстями. Все больше и больше муравьёв вступало в бой. Они во что бы то ни стало стремились одолеть врага и ни разу не дрогнули, не отступили, даже когда двоих неизвестный зверь поймал и съел, а несколько муравьёв упали с большой высоты на землю.
Это было отчаянное сражение, и ни одна из сторон не желала ни просить пощады, ни отступить хоть на пядь. Только бегство или победа могли теперь спасти маленьких бойцов от ужасной гибели. Эрагон, затаив дыхание, следил за этой схваткой, восхищённый отвагой муравьёв и тем, что они продолжают сражаться, несмотря на такие увечья, которые людей уже лишили бы возможности сопротивляться. Их героическое поведение можно было бы воспевать в песнях и балладах.
А когда муравьи наконец стали одерживать верх, Эрагон не сдержался и закричал так громко, что перепутал всех птиц по соседству, и они с шумом взлетели со своих гнёзд.
Из любопытства он мысленно вернулся в своё собственное тело и низко склонился над кустом шиповника, желая рассмотреть поближе мёртвое «чудовище», оказавшееся, как ни странно, самым обыкновенным коричневым пауком с судорожно скрюченными лапками. Муравьи уже тащили его в муравейник себе на ужин.
Поразительно!
Эрагон хотел уже уходить, но вспомнил, что так и не обратил должного внимания на других обитателей полянки — насекомых и животных. Он закрыл глаза и как бы мысленно пробежал по сознанию нескольких десятков живых существ, стараясь запомнить как можно больше всяких подробностей. Это был, конечно, довольно жалкий трюк, но Эрагон здорово проголодался, да и отведённое для наблюдений время подошло к концу.
Когда он вошёл в домик эльфа, тот спросил:
— Ну, как все прошло на этот раз?
