Хельмова дюжина красавиц. Дилогия (СИ) - Демина Карина (библиотека электронных книг .TXT) 📗
— А что плохого? — Ядзита разложила нитки всех оттенков белого. — Жить во дворце… в роскоши… не надо думать, что есть, и что надеть… и все-то вокруг бегают, угодить стараются… Анелия — дура, если от такого отказалась…
— Анелия давно за границу уехала со своим негоциантом, — Богуслава терла висок остервенело, не замечая, что растирает нежную кожу докрасна.
— Можно подумать, она за границей кому-то нужна… этот ее…
— Негоциант…
— Негоциант, — повторила Ядзита вкусное слово. — Побалуется и выкинет прочь… и что тогда она делать станет?
— Умная женщина, — Эржбета вытащила из вазы веточку аспарагуса и теперь вертела в пальцах. — Нигде не пропадет.
— Вот и не пропадала бы дома…
— Король или негоциант — никакой разницы, — Габрисия держалась своей точки зрения. Она сидела прямо, сложив руки на коленях, и было в этой ее позе что-то неестественное, натужное. — Мы ведь не об Анелии говорим…
— Не скажите… у короля всяко возможностей побольше, — Ядзита не собиралась уступать в споре. Она задумчиво прикладывала то одну нить, то другую, то третью, но никак не могла решиться. На неискушенный Себастьянов взгляд нити если и отличались, то незначительно, однако Ядзита к вопросу вышивки подходила серьезно.
— У короля? Милая, вы плохо знаете королей…
— А вы хорошо?
— Уж получше вашего…
— И когда ж успели?
— Девочки, не ссорьтесь! — Лизанька оторвалась от письмеца, которое перечитывала раз в четвертый… или в пятый?
И розовела. Вздыхала. Волновалась столь явно, что у Себастьяна возникло сильнейшее желание письмецо это умыкнуть. Нет, не из ревности, но из опасения за Лизоньку… вряд ли Евстафий Елисеевич обрадуется роману дочери с придворным пустобрехом…
— Речь не о короле, а о королевиче…
— Наследнике, — уточнила Ядзита, все-таки сделавшая выбор. Габрисия лишь плечом повела, всем видом своим демонстрируя, что в уточнении надобности не было никакой.
Наследник или нет — не принципиально.
— Молодой, холостой… — Эржбета вздохнула и к собственным бумажкам потянулась, спеша записать какую-то, несомненно, очень важную мысль.
— Боги милосердные, — Габрисия всплеснула руками. — Уж не думаете ли вы, что он на ней женится? Это… это невозможно!
— Да? — с некоторым сомнением произнесла Эржбета, явно думая о чем-то своем. — Жаль… было бы очень романтично… наследник престола влюбился в простую шляхтянку…
— Еще скажите крестянку…
— Горожанку… в простую горожанку, — в праве любви наследника престола к крестьянке фантазия Эржбеты отказала. — Они встретились случайно… его поразили ее невинность и красота…
Она замолчала, уставившись на веточку аспарагуса.
— Поразили, несомненно, — ядовитый голос Мазены раздался в тишине. — Но у него уже имеется невеста…
— Да?
— Переговоры ведуться, — поддержала Габрисия. — И договор будет подписан в самом скором времени… тогда народу и объявят…
…интересно, откуда у нее такая информация? Не то, чтобы известие о скорой помолвке Его Высочество являлось такой уж тайной, но знали о предстоящем радостном — Себастьян подозревал, что радостным оно было не для всех — событии немногие.
— И женится он, если не в нынешнем году, то в следующем…
— И что? — Ядзита вышивала, работала она сосредоточенно, но Себастьян опять же не мог отделаться от мысли, что и эта ее сосредоточенность — иллюзия.
В Цветочном доме иллюзий оказалось чересчур много.
— И то, что побудет она, — Мазена безо всякого стеснения ткнула в панночку Белопольску пальцем, — фавориткой, но только до появления законной жены…
— Не факт, помните княгиню Верховецку? Ей законная жена помехой не стала…
— Сравнили, — фыркнула Габрисия. — Где княгиня Верховецка, а где… подкозельска…
Лизанька хихикнула, Эржбета вздохнула, уронив веточку аспарагуса…
— Выставят ее из дворца, глазом моргнуть не успеет, — Габрисия подошла и, взяв Тиану за руку, сказала. — Не переживайте, дорогая, мы желаем вам только добра.
— Конечно, — широко улыбнулась Тиана. — Я же ж не круглая дура, я же ж понимаю… дядечкина жена тоже завсегда говорила, что мне только добра желает. А ежели б дядечка волю ей дал, засунула б меня в монастырь… там, небось, зла точно нету.
— Подумайте, что вас ждет. Год-полтора славы? Блеска? Дяде вашему отпишут пару деревенек, быть может, имени… вас выдадут замуж за придворного лизоблюда, которому тоже кинут кость, чтобы самолюбие раненое утешить… вы же получите королевское внимание.
— И королевские драгоценности… — заметила Богуслава. — Если вспомнить, что он дарил Анелии…
— Если вспомнить, что он остался должен казне после этих подарков, думаю, с новой фавориткой Матеуш будет вести себя скромнее. На последнем Совете ему вновь грозились содержание урезать, так что поостережеться…
…до чего любопытное наблюдение. И вновь же верное…
— Так что, не видать дорогой Тиане алмазов… аквамаринами обойдется…
— А вы и рады, — заметила Эржбета, недовольно оттопырив губку. — Вы, Габрисия, горазды злорадствовать…
— Разве я злорадствую? Мне кажется, я лишь объясняю, отчего не привлекает меня стезя королевской фаворитки…
— Или, дорогая Габи, ты делаешь вид, что не привлекает, — Богуслава села-таки, закинула ногу за ногу, точно позабыв, что подобная вальяжная поза менее всего подходит благовоспитанной девице. — В конце концов, королевская милость — это не только алмазы… власть — куда интересней.
— Зачем ей власть? — Мазена уже не давала себе труд раздражение скрыть. — Она слишком глупа, чтобы этой властью воспользоваться.
Щелкнули белые пальцы. И колыхнулось отражение в зеркалах.
— В отличие от вас, Мазена? — тихо спросила Богуслава.
Ответа не было.
А вечером Себастьяна попытались отравить.
Ее Величество перелистывали страницы газеты лопаточкой из слоновой кости, расписанной райскими птицами и виноградом. Держали они лопаточку двумя пальчиками, манерно отставив мизинец, и эта давняя, но неизжитая привычка королевы донельзя раздражала Его Величество. Впрочем, как и другая — в волнении оный мизинчик прикусывать.
Следовало бы сказать, что нынешним вечером Его Величество пребывал в настроении отменнейшем. Облачившись в домашний стеганый халат, король полулежал на подушках и курил. Он позволял себе вдыхать дым медленно, жмурился от наслаждения, чувствуя на языке табачную горечь, улавливая ее оттенки, и выдыхал, стараясь пускать колечки.
Порой Его Величество задумывался о чем-то своем, несомненно, приятном, и тогда замирал, баюкая люльку в смуглой не по-королевски крепкой руке.
— Ваш дым мерзко пахнет, — соизволила заметить королева, откладывая газету.
— Не спорю, — король был настроен благодушно, чему немало поспособствовал неожиданный подарок от генерал-губернатора. Зная тайную страсть Его Величества к трубкам, коих собралась целая коллекция, он прислал новый экземпляр, из груши и сандала, отделанный красным янтарем.
А к нему мешочек наилучшего карезмийского табака.
— Боги милосердные, у меня от него голова болит, — королева нахмурилась, отчего некрасивое лицо ее стало еще более некрасивым. Губы сделались тонкими, нитяными, зато на белой пышной шее появилась складочка второго подбородка.
— Сочувствую, — сказал король, выпуская колечки дыма, темно-лилового, с характерным красноватым отливом, каковой свидетельствовал об исключительном качестве табака.
Кольца поднимались к потолку Охотничьего кабинета, к росписям, и таяли меж рисованных ланей, кабанов и гончих… в дымах прятались массивные кони охотников и лица их…
— Эта ваша привычка совершенно невыносима, — брюзгливо заметила королева, принимая очередную газету из стопочки на серебряном подносе. Выглаженные, избавленные от характерного запаха типографской краски, газеты эти виделись Его Величеству поддельными, лишенными чего-то важного, пусть он сам не знал, чего именно.
— Дорогая, — король провел пальцем по янтарному узору на мундштуке. — Вы стали очень раздражительны. Не завести ли вам любовника?
