Духи Великой Реки - Киз Грегори (читать книги полные TXT) 📗
– Нам этого не позволят.
– Придется позволить. Иначе им пришлось бы бросить тебя, а тогда дальше не поеду и я. Я ни за что не соглашусь оставить подданного императора в этих диких землях.
Несколько менгов, окруживших их, что-то залопотали, когда Канжу посадил Гана на седло позади себя, но постепенно смирились с этим. Основной отряд и так уже далеко опередил их, и эти кочевники не хотели совсем отстать, пока будут спорить.
– Неужели они никогда не спят? – проворчал Ган в спину солдату. Мускулы молодого человека были стальными; обхватив его, Ган почувствовал себя в безопасности, словно держался за ствол дерева. Неужели и он был когда-то таким?
Едва ли.
– Это что-то вроде марш-броска, – объяснил Канжу. – Благородный Гавиал, госпожа Квен Шен и господин Йэн, похоже, заключили договор с вождем этих варваров, хотя нам и не сообщили, куда мы направляемся. Я слышал, как кочевники упоминали какое-то место – оно называется Тсеба. И они хотят попасть туда быстро. Менги не стали бы так загонять коней, если бы не острая необходимость.
– Почему ты думаешь, что Тсеба – это место, а не человек и не предмет? Ты разве говоришь на их языке? – спросил Ган.
Юноша неуверенно кивнул:
– Чуть-чуть. Я несколько месяцев служил в Гетшане – это на границе. Там я и научился – я знаю, как с менгами здороваться, и кое-что еще. Совсем мало, конечно. Но очень, многие названия мест у менгов начинаются с «тсе». Я думаю, это означает «скала», как и по-нолийски.
– Можешь ты спросить, сколько дней пути до этой Тсебы?
– Попробую, – ответил Канжу. Он несколько секунд подумал, а затем крикнул ближайшему менгу: – Дубай жбен Тсеба?
Варвар озадаченно поднял брови. Канжу повторил вопрос, несколько изменив фразу, и кочевник, кивнув, мрачно показал ему три пальца.
– Еще три дня? – простонал Ган, но тут же стиснул зубы. Он больше не будет жаловаться; варвары и солдаты презирают слабых, и если уж он все равно ничего не может сделать с немощью своего тела, по крайней мере он не станет причитать. – Что ж, значит, еще три дня, – повторил он, стараясь, чтобы голос его звучал твердо.
Каким-то чудом следующий день оказался не таким тяжелым. Ган пришел к выводу, что тело его примирилось с ожидающей его гибелью, а потому не тревожит больше своего хозяина болью.
Ган снова ехал самостоятельно, и утром к нему подскакал Канжу. Парень выглядел чем-то обеспокоенным.
– Прошлой ночью что-то случилось с Ватом.
– С кем?
– С одним из солдат, моим приятелем.
– Что же с ним случилось?
– Он умер, – просто ответил Канжу.
Ган тупо кивнул. Конечно. Что же еще, кроме смерти, достойно упоминания в таких обстоятельствах?
Канжу с опаской взглянул на Гана:
– Его не зарезали и вообще не ранили. Я видел его тело. Он просто умер.
– Ох… – Ган поднял брови, но не стал ничего объяснять. Разве знание принесет Канжу пользу? Оно только увеличит опасность…
Еще двое солдат исчезли на следующую ночь. Канжу сказал, что тел их не нашли, и признался Гану, что надеется: однополчане дезертировали, хотя по голосу его было ясно, что Канжу в это не верит. Ган выразил ему сочувствие; его стали томить невеселые мысли. Случившееся было нехорошим знаком: должно быть, Гхэ теряет контроль над собой. Хотя он избегал Гана с тех пор, как их встретил отряд менгов, теперь он ехал недалеко от старика, и тот видел: лицо вампира застыло, как маска, взгляд пронзал, как холодное железо, словно все человеческое в нем погрузилось в сон или испытывало непереносимую тяжесть.
Ган попытался обдумать увиденное, понять, что происходит с вампиром. Хотя ужасная боль все еще сводила его плечи и бедра, а также, как ни странно, живот, – теперь это уже не была прежняя пытка, и старику даже удавалось подремать, когда отряд переходил на шаг – команда к этому, как и остальные сигналы, подавалась трубой. Значит, и думать он теперь снова был способен.
Гхэ был мертвецом, оживленным Рекой. Его тело проявляло признаки жизни, да и было живым во всем, кроме одного: дух, живший в этом теле, не был духом человека, та жизненная сила, что обычно связывает тело и дух, отсутствовала. Гхэ был ущербен, несовершенен. Впрочем, несовершенен и живой человек – он нуждается в пище и воде, а со временем его жизненная сущность и плоть теряют удерживающие их вместе связи. Чем бы ни был Гхэ, его жизнь имела лишь внешний источник. Поблизости от Реки, которая постоянно пополняла его силы, потеря энергии, нужной для любого его действия, не имела значения. Здесь же источник жизни Гхэ должен находить в другом; к тому же вампиру приходилось кормить не один рот, если Ган правильно понимал его природу. Среди его нахлебников была теперь и богиня потока.
В старых книгах существа, подобные Гхэ, назывались пожирателями жизни; полузабытый древний язык именовал их еще «падающими вперед призраками». Теперь эти слова обрели для Гана смысл: Гхэ подобен человеку, бегущему вниз по склону холма, – его голова движется скорее, чем ноги, и остановиться он не может, потому что сразу упадет. Он может только бежать все быстрее и быстрее и в конце концов упасть с разгону.
И такое существо жаждет Хизи! Его нужно остановить, но Ган никак не мог ничего придумать. Он так устал и так нуждался в настоящем сне…
Старик с надеждой посмотрел на Канжу. Может быть, все же что-то можно сделать. Может быть, удастся уговорить парня помочь ему бежать.
Однако этой ночью Канжу исчез, и Ган никогда его больше не видел.
На следующий день произошло событие, которое на некоторое время отвлекло Гана от всех его страданий и тяжелых предчувствий. Прозвучал сигнал трубы, означавший переход с галопа на рысь, и лошади замедлили бег. Ган почувствовал огорчение – теперь, когда он научился ездить верхом, не напрягая при этом всех сил, галоп нравился ему больше всего (если не считать, конечно, тех редких случаев, когда кони шли шагом): тряска при этом оказывалась наименьшей. Канжу научил Гана, как смягчать толчки при рыси, но для этого нужно было привставать на стременах, а это трудно давалось слабым ногам старика.
Не прошло и нескольких минут, как раздался сигнал перейти с рыси на шаг. Это было необычно: как правило, изменения скорости передвижения разделялись большими интервалами. Скоро, однако, причина стала ясна: на горизонте показались ходячие горы.
Менги называли это чудо «нантук»; Гану название показалось слишком коротким – или слишком длинным, – чтобы должным образом описать зверя. Четыре похожих на колонны ноги поддерживали невероятно массивное тело; с головы свисал похожий на змею отросток, с обеих сторон которого торчали подобные саблям клыки – нет, должно быть, бивни, – воинственно загибающиеся кверху. Мохнатая шерсть была где рыжевато-коричневой, где черной. Десятка полтора великанов виднелось на фоне зарослей кустарника; они паслись в высокой траве. Сначала Ган мог сравнивать их размер лишь с высотой деревьев; потом семеро менгов с пронзительными криками помчались по равнине в сторону чудовищ, и старый ученый смог лучше оценить величину нантука: даже верхом люди едва доставали ему до брюха.
– Что они делают? – озадаченно спросил Ган. Никто из менгов ему не ответил: они не понимали нолийского, а Канжу, который мог бы перевести, теперь не было.
Все еще вопя, воины скакали к насторожившимся животным. Самые крупные нантуки встали кольцом, защищая более мелких и совсем маленьких – размером всего с лошадь, – это, как решил Ган, были детеныши. Всадники выхватили мечи и стали размахивать ими перед великанами; казалось, они стараются приблизиться на достаточное расстояние, чтобы поразить их.
«Разве копья не подошли бы для этой цели лучше?» – подумал Ган, но потом понял: менги не пытаются убить огромных зверей, они просто стараются их коснуться.
Хоть это и казалось безумием, чем дольше Ган наблюдал, тем больше он укреплялся в своем предположении. Ловко уворачиваясь от ударов бивней, воины наклонялись с седел, чтобы шлепнуть нантуков по боку. Остальные менги криками подбадривали товарищей, и весь отряд впервые за несколько дней остановился не ради того, чтобы напоить коней или дать им попастись.
