Полуночный Прилив (ЛП) - Эриксон Стивен (книга бесплатный формат txt) 📗

— Нет, он хорош. Чужак показался мне высоким.

— И воочию таким будет, думаешь ты?

Брюс кивнул, беря первый меч в левую руку и принимая найденный Каном второй в правую. — Странник! Этим будет нелегко ворочать. То есть мне.

— «Плач Сарата». Примерно пять поколений. Один из последних из Сини. Принадлежал тогдашнему Поборнику Короля.

Брюс нахмурился. — Урудату?

— Прекрасно.

— Я видел его портреты на фресках и гобеленах. Здоровяк…

— О да. Но притом очень быстрый.

— Удивительно, если учесть вес меча. — Брюс держал меч в вытянутой руке. — Лезвие тянет. Центр тяжести смещен вперед, на волосок. Оружие для левой руки.

— Да.

— Итак, — сказал Брюс, — чужак сражается двумя руками, привык к двум мечам. Значит…

— Хорошо владеет обеими руками.

— Чары?

— Он расколется по смерти владельца.

— Но…

— Да, еще один непродуманный опыт. Значит, мы нашли два прекрасных клинка стиля Сини. Подходит?

Брюс еще раз изучил мечи, сверкающие в свете лампа, как аквамарины. — Оба красивы и превосходно сделаны. Да, полагаю, они подойдут.

— Когда ты их отнесешь?

— Утром. Не хочу заходить туда ночью. — Он подумал о Чашке, снова как бы ощутив ее холодное прикосновение. И не подумал, что надо было сообщить Цеде еще одну примечательную деталь своего визита к Азату. Ему это показалось не очень важным.

Чашка была не просто девочкой, но мертвой девочкой.

Благодаря его забывчивости Цеда боялся далеко не так сильно, как следовало бы. Благодаря забывчивости миг прощания финеда с Куру Каном обратился в перекресток, на котором неосознанно и неумолимо был избран путь в будущее.

Воздух ночи был приятен. Теплый ветерок шевелил грязь в канаве, когда Теол с Баггом стояли у ступеней Чешуйчатого Дома.

— Как утомительно. Думаю, пора в постель.

— Не желаете, хозяин, вначале поесть?

— Ты что-то накопал?

— Нет.

— Тогда нам нечего есть.

— Точно.

— Зачем же спрашивать о еде?

— Я любопытен.

Теол упер руки в бока, уставился на слугу: — Ведь не я чуть не довел нас до следствия?

— Не вы?

— Ну, не только я. Ты тоже. Тыкал в глаза и все такое.

— Хозяин, вы меня туда послали. Вы придумали идею с контрактом.

— Ткнуть в глаза!

— Ладно, ладно. Поверьте, хозяин, я глубоко раскаиваюсь!

— Глубоко?

— Глубоко и искренне.

— Мне все равно пора в постель. Смотри на эту улицу. Куча мусора!

— Я приберусь, если будет время.

— Багг, разве это проблема? Чем ты вообще занимаешься?!

— Пустяками. Все верно.

— Я согласен. — Теол подтянул штаны. — Не обращай внимания. Идем, пока не случилось страшное.

Глава 13

Не более пятнадцати шагов — от императора до раба. Полотнище летерийского ковра, добыча походов вековой давности. Поверх героических сцен пролегли тропы — разноцветная карта, выдавленная шагами Тисте Эдур. Короли в венцах. Торжествующие победители. Образы истории, по которым ходили Эдур, равнодушные, занятые своими повседневными делами.

Удинаас не готов был описывать смысл всех деталей ковра. Он занял привычное место на узоре: взор прямой и непреклонный, разум за ним отключен, бездонная глубина под ровной поверхностью.

Так безопаснее. Он мог стоять здесь, между двумя подставками для факелов, ни один из которых не сможет опалить кожу, и из этого относительного центра молча наблюдать за Руладом, скинувшем медвежью шубу, представшим обнаженным перед новообретенной женой.

Если бы Удинаас позволил себе проявление эмоций, он повеселился бы, наблюдая, как приваренные к пенису Рулада монеты начали отрываться — она, две, четыре — когда его желание стало очевидным. Кругляши ударялись о ковер, подпрыгивали, затем описывали круг и, наконец, ложились на пол. С другой стороны, он мог бы ужаснуться, видя красные глаза манящего к себе Майен Рулада. Симпатия к беспомощной девушке, конечно же, оставалась абстрактной.

Раб сохранял неподвижность, внутреннюю и внешнюю, созерцая жуткую и вместе смешную сцену. Нелепая реальность мира говорила сама за себя.

Вначале ее самоконтроль был абсолютен. Он схватил ее за руку, потянул, притягивая поближе. — Майен, — прохрипел император. Голос, старавшийся выразить нежность, но выказавший только грубую похоть. — Поведать ли тебе мои грезы? — Резкий смех. — Не сейчас. Не так. Не в… таких деталях.

— Ты уже выразил свои мечты, Рулад. Недавно.

— О да, зови меня Рулад. Как прежде. Между нами ничего не изменилось.

— Но я твоя императрица.

— Моя жена.

— Мы не можем делать вид, будто ничего не изменилось.

— Я научу тебя, Майен. Я прежний Рулад. — Он заключил ее в объятия — по детски неловкие. Золотое кольцо рук. — Майен, ты его дар. Его доказательство преданности. Он сделал то, что должен был сделать брат.

— Я обручена…

— А я император! Я могу сломать законы, правящие Эдур! Прошлое мертво, Майен, и именно я кузнец грядущего! И ты, рядом со мной. День за днем я ловил твои взоры и все яснее чувствовал желание в твоих глазах. О, мы знали, что в конце концов тебя возьмет Фир. Что можно было сделать? Ничего. Но я все изменил. — Он отступил на шаг, но не выпустил ее руки. — Майен, жена моя. — И принялся ее раздевать.

Реальность. Миг за мигом, ковыляющие вперед. Нескладные необходимости. Руладовы мечты о миге близости, каковы бы ни были их детали, обернулись набором земных неудобств. Одежду сорвать нелегко, если она скроена не твоими собственными руками. Пассивность женщины прибавляла неловкости его действиям, пока всякий налет романтичности не улетучился.

Удинаас видел, что его похоть гаснет. Конечно, не надолго — ведь Рулад молод. Чувства объекта желаний не интересны, а ведь Майен стала именно объектом. Трофеем.

Император снова заговорил, показав тем самым, что чувствует полнейшее несовпадение их желаний: — Я вижу по твоим глазам, как ты меня хочешь. Теперь никто не встанет между нами, Майен.

«Встанет, Рулад. Хуже того: уродство стало частью твоей плоти. Летерийское золото обратилось к выполнению своих естественных наклонностей. Летериийское золото овладело этим Эдур. Ха».

Страсть императора вернулась. Он убедил себя своими же словами.

И потащил женщину к постели. Постель принадлежала Ханнану Мосагу и потому была узкой. Места для двоих не хватало, что не показалось Руладу препятствием. Он завалил Майен на спину. Поглядел сверху вниз и произнес: — Нет, так я тебя раздавлю. Вставай, любовь моя. Ты возляжешь сверху. Я подарю тебе детей. Обещаю. Много детей, которые приведут тебя в восторг. Наследников. Много наследников.

Удинаас расслышал в этих словах голос чистого инстинкта. Предвкушение грядущего возмездия. Повод перенести ужас настоящего.

Рулад улегся на кровать. Раскинул руки.

Она уставилась на него. Попыталась оседлать эту бесформенную кучу золота. Опустилась…

Игра смертных, сексуальный акт. Десятилетия жизни кажутся мигом. Пробуждение, пир ошеломительных ощущений, короткий выброс энергии, должный порождать другую жизнь, быстрое утомление… и смерть. Рулад юн. Он еще недостаточно ублажил свое эго.

В те секунды, когда Рулад задергался под телом Майен, когда его рык стал тоненьким взвизгом, Удинаас успел различить, как ломается ее самоконтроль. Словно внутри разгорелась искорка, способная стать истинным желанием, возможно, даже наслаждением. Затем, когда он кончил, искра замигала и угасла.

В этом миг Удинаас поверил, что Майен стала Императрицей и Супругой Императора. В этот миг умерла вера ее духа — если «вера» правильное слово для тайной войны между предчувствием и надеждой. Имейся в его душе сострадание, он понял бы это и выразил сочувствие. Но сострадание — это доблесть, понимание, выходящее за рамки простого наблюдения; а всего этого Рулад лишен.