Когда тают льды. Песнь о Сибранде (СИ) - Погожева Ольга Олеговна (книги онлайн полностью .TXT) 📗
Благословением Великого Духа на выбранную мной дорогу.
За лошадей колдуны расплатились имевшимся при них золотом – того оказалось достаточно, чтобы покрыть расходы ещё и на часть припасов; остальное взяли в долг под моё поручительство. Странные взгляды лавочника Торка я игнорировал; не до объяснений мне, когда ещё столько дел впереди.
– Куда идём? – уточнил я у Люсьена, как только Деметра отошла в сторону.
– В окрестности Кристара, – с готовностью откликнулся паренёк, внимательно глядя на меня. Глаза его, умные, чёрные, как два угля в печи, вспыхивали и тут же гасли, когда он скользил взглядом то по моему лицу, то по возвышавшимся на востоке горным цепям.
– Куда? – с нажимом уточнил я.
Люсьен слегка удивился:
– Хочешь точно знать? Говорю же – карты в сумках остались. Нужен проводник до Живых Ключей, а там Элла поможет. У неё замечательный дар – она чувствует источники…
Больше ничего вытянуть из юного брутта у меня не получилось: Деметра Иннара обернулась, меряя нас подозрительным взглядом, и охота расспрашивать у меня пропала. Условились встретиться на рассвете, за деревней, на том и расстались.
Я поспешил домой: столько всего нужно заготовить, облегчить быт детям и Октавии на грядущие несколько дней. До Живых Ключей дорога и впрямь была непростой; без местного проводника и карты рисковали маги застрять среди скалистых холмов и утомительных горных перевалов на долгие недели. Что окончательно сгубило бы безумцев: скоро льды треснут, польётся рекой талый снег с крутых каменистых склонов, схватываясь неумолимой скользкой коркой холодными ночами…
– Помочь чем? – выскочил из дому Никанор, как только я появился во дворе. – Отец?
– Тётка замучила? – понятливо усмехнулся я.
– Ну… – нехотя признал старший. – То воды ей истопи, то полы протри, то вздумала шкуры вытряхивать…
– Олан как? – безжалостно прервал жалобные возлияния я, берясь за топор.
Сын дёрнул плечом.
– Кричал сильно. Теперь в стену смотрит.
Кольнуло сердце ржавой иглой. Шевельнулось в животе склизкое, тошнотворное. Скрыла борода заходившие под кожей желваки…
И медленно, как натягиваемая тетива, просочился внутрь прохладный воздух.
– Зови Назара, – выдохнув, велел я. – Помогать станете.
Помощь мне не требовалась, но присутствие детей скрашивало чёрные мысли. Не раз и не два выбегал из дому Илиан, крутился рядом без дела, то слушая братьев, то ластясь ко мне; против обыкновения, не гнал прочь среднего, отдавая болезненную любовь с лихвой. Просил тем самым прощения за вынужденную разлуку, за внимание, которым обделял старших детей после рождения младшего, за излишнюю строгость…
День пролетел незаметно, и сделал я куда меньше работы, чем собирался. Дров нарубил едва ли не на седмицу, мясо засолил, корму курам да козам заготовил – больше ничего не успел. Проклятая дверь скрипнула, напоминая о себе, как только я вошёл в дом, и Октавия тут же набросилась на меня с громогласными упрёками:
– Что на ужин нейдёшь? Обед пропустил! Даром я тут кручусь, похлёбку куховарю? Да только не льстись зазря: не ради тебя на такие жертвы иду! А ну, славные воины, бегом за стол! Да куда, куда с руками-то?! Вон, в корыте-то ополосните!
В другой раз я бы не смолчал: дивную серебряную миску, из которой умывались по утрам, я привёз с собой из столицы после одного из военных походов. Орла радовалась доброму металлу, как дитя…
Но я был слишком подавлен, чтобы возражать свояченице. Пока старшие сыновья, гомоня, мыли руки и рассаживались, я тихо опустился на колени рядом с младшим, сидевшим на шкурах у тёплого очага. Рядом с Оланом лежали самодельные игрушки – наследие от уже выросших детей – но сын не проявлял интереса ни к одной из них.
– Его я покормила, – глянув в нашу сторону, сказала Октавия. – Молока выпил цельный стакан, хлебом закусил, даже мяса вяленого пососал немного. А ты говоришь – плохо ест! У меня и не такие отъедались!..
Я взял Олана на руки, прижал к себе, проводя пальцем по нежному личику. Сын вскинул к потолку голубые глаза и вновь уткнулся взглядом в пол. И вновь накатила лютая тоска, вгрызлась кровавыми клыками в искромсанное сердце.
Всё же я нашёл силы оторвать сына от себя, поцеловав на прощание, и вложить в безвольную ручку крохотный деревянный молоток. Слабые пальчики тут же разжались, и бесполезная игрушка упала обратно на шкуры.
– …и сидит уже хорошо, – продолжала бодрую речь Октавия. – Пойдёт, непременно пойдёт, Белый Орёл! Вот увидишь…
– Прекрати, – не выдержал я. Поднялся на ноги, подходя к столу, встал у своего места. – Довольно пустых надежд. И речи твои добрые – не помогают.
Свояченица обозлилась, но я уже кивнул Илиану, и средний начал чтение положенных перед едой молитв. Вот только я, как ни старался, вникнуть в их смысл не мог.
Вечер пролетел слишком быстро. Я всё не отпускал от себя сыновей, будто не на несколько дней шёл, а расставался на долгие годы, и лишь когда Назар, прислонившись ко мне, уснул на скамье, я отпустил детей на ночной сон.
Октавия от моей кровати решительно отказалась, заверив, что успеет ещё там бока отлежать, покуда я заезжих магов развлекать буду, и я не стал ей перечить. Улёгся рядом с уже посапывавшим Оланом и провалился в сон почти тут же, даже не разобравшись, как и где устроилась Октавия.
Ночь прошла беспокойно: проснулся и раскричался младший, старшие дети то и дело вставали по нужде, и лишь ближе к рассвету я уснул крепким сном, который прервала бесцеремонная свояченица.
– Вставай, Орёл, – громко шепнула она мне в самое ухо. – И исчезни из дому поскорее. Не нужны тебе слёзы да сопли перед дорогой…
Я оделся быстро, приняв во внимание правоту родственницы. Походные мешки уже ждали у конюшни, так что всё добро, что я имел при себе, выходя из дому, было на мне: амулет Великого Духа, с которым не расставался уже двадцать лет, доспех поверх тёплой одежды, трофейный двуручник, лук и колчан со стрелами.
Привязав сумки да меч к седлу, выехал за ворота, и хорошо протоптанной тропой миновал дом соседки. В крошечном окне горел свет: Тьяра не спала. Я тряхнул поводьями, чтобы проехать знакомые ворота поскорее, и расслабился лишь, добравшись до кузницы: отсюда меня видеть не могли ни домашние, ни добрая соседка.
Зато здесь хватало иных взглядов – настороженных, недоверчивых, откровенно хмурых. Магом я, конечно, не был, но за долгие годы изучил нравы односельчан, как собственные, а потому и мысли их почти наяву слышал: «недаром не доверяли поначалу», «чужаком был, чужаком остался», «приняли, обласкали, а он…», «уж кто-кто, но Сибранд…», «видимо, сманили нашего старосту альды и брутты, ещё в годы службы при легионе»…
Знал я лучше многих нрав наших ло-хельмцев, и понимания не ждал. Зла не держал тоже: отойдут, одумаются, догадаются, что не предатель я, не перебежчик, и что причин для ненависти к магам у меня куда больше, чем у них…
Колдуны ждали меня за околицей, как и договаривались. При моём приближении ходившая по тропе в нетерпении Деметра поджала тонкие губы и вскочила в седло, раздражённо поглядывая в мою сторону.
– Запаздываешь, староста! В Живых Ключах мы должны быть не позже конца седмицы, иначе…
– Источник высохнет? – не сдержавшись, усмехнулся я, проезжая мимо.
– Кто тебе сказал? – тотчас вспыхнула колдунья. Резко обернулась, стрельнув взглядом в помощников, и тронула поводья, не дождавшись от них ответной реакции. Люсьен держался мастерски: ни один мускул не дрогнул на юном лице под строгим взглядом старшей из отряда.
– Да полно тебе, Деметра, – заурчал серебристый ручеёк девичьего голоса. – Не враг же он нам… Верно, Сибранд?
Прекрасная Элла даже имя моё запомнила, хотя я не представлялся никому из них. В таверне каких только баек не наслушаешься. И про меня соседи судачили с большой охотой…
И всё же ответом альдку я не удостоил. Повидал я, как некоторые из легионеров пленялись красотой серокожих красавиц, и как находили их наутро с распоротыми животами и развороченными кишками…
