Преступление победителя - Руткоски Мари (книги txt) 📗
Боль. Осталась только боль.
— Арин, — снова позвал Тенсен. — В последний раз спрашиваю, ты поедешь в столицу?
6
К балу в столицу начали стекаться чиновники и знать. В императорские конюшни прибывали все новые упряжки, лошади хромали после тяжелого пути по зимним дорогам. Кестрель пыталась убедить императора, что сейчас не лучшее время для путешествий, но тот не обратил внимания на ее доводы. Он выслал приглашения — и гости обязаны были явиться. В гостевых покоях дворца затопили печи: наконец эти комнаты не будут пустовать, поскольку за балом последует череда приемов и других празднеств, которые продлятся до самой свадьбы.
Однажды Кестрель взяла карету и отправилась через весь город к гавани. Сопровождавшая ее служанка дрожала от холода. Эта девушка вполне могла оказаться той самой горничной, которую подкупил Верекс, но Кестрель великодушно поделилась с ней мехами и велела ей поставить ноги поближе к горячему кирпичу, который лежал на полу кареты для обогрева.
Они ехали узкими улочками, которые то взбирались вверх, то круто спускались. Когда их прокладывали, заботились не об удобстве жителей, а о том, чтобы запутать захватчиков, усложнить им путь к дворцу.
Новых кораблей в порту не оказалось. Впрочем, надежды увидеть гэрранский корабль в любом случае почти не было: в разгар сезона зеленых штормов плыть с полуострова в столицу решится разве что сумасшедший.
На холоде у Кестрель мгновенно обветрились губы.
— Зачем мы приехали? — спросила служанка, стуча зубами.
Кестрель едва ли могла объяснить ей, что ждет корабль, который доставит Арина. У него почти не оставалось времени на то, чтобы добраться в столицу по суше. Путь через горы, который расчистили после подписания мира с Гэрраном, был безопаснее, но длиннее. Бал назначили на конец этой недели. Почти все гости уже прибыли, но Арин все не приезжал.
— Просто так, — ответила Кестрель. — Я хотела посмотреть на море.
Служанка удивленно моргнула, но ничем не выдала своего недовольства. Кестрель с радостью оставила бы ее во дворце, но ей не разрешалось никуда выходить без сопровождения. У невесты принца ящики ломились от подарков: писчее перо из кости нарвала; рубиновый игральный кубик, который преподнес Кестрель один лорд, узнавший о ее любви к играм; складная диадема, которую удобно брать с собой в дорогу… Но все эти дары Кестрель с радостью отдала бы за час свободы за стенами дворца.
— Идем, — приказала она служанке, и с тех пор в гавань не ездила.
За ужином с сенаторами Кестрель внимательно наблюдала за гостями поверх бокала и заметила, как глава сената, не по-зимнему загорелый, шепнул что-то императору.
«Что ты делал возле двери, — спросил капитан у Тринна, — во время встречи императора с главой сената?»
На мгновение Кестрель почудилось, будто в бокале не вино, а кровь.
Император резко перевел взгляд и, заметив, что Кестрель смотрит на них, вопросительно приподнял бровь. Кестрель отвернулась и допила вино.
Отец прислал письмо с извинениями. Он не сможет приехать на бал, поскольку увяз в боях с варварами на границе восточной равнины. «Мне очень жаль, — писал генерал, — но приказ есть приказ».
Кестрель несколько раз перечитала скупые строчки и уставилась на пустое место на листке. Бумага была до того белая, что делалось больно глазам. Кестрель выронила письмо.
Она и не думала, что отец сможет приехать на бал, но потом пришло письмо, и Кестрель торопливо разорвала конверт. Ослепительная надежда мгновенно обернулась разочарованием. В самом деле, глупо было на что-то рассчитывать.
Кестрель задумалась над последним словом: «Приказ». На что готов пойти отец по приказу императора? Что бы сделал генерал, если бы ему нужно было допрашивать Тринна в тюрьме? Смог бы он так же хладнокровно содрать кожу с живого человека?
Но когда Кестрель представила отца на месте капитана, то в цепях увидела себя и услышала вопрос генерала: «Как ты посмела торговаться с императором за жизнь раба?»
Кестрель помотала головой, прогоняя страшную картину. Она стояла у окна. Отсюда виднелся внутренний двор и надвратная башня, через которую попадали во дворец все гости.
Кестрель провела ладонью по замерзшему стеклу. Ворота башни были закрыты. Ей почудилось, будто отец стоит рядом и повторяет: «Отойди от окна». Она не послушалась. Стекло начало запотевать.
Забудь слово «нет», Кестрель. Для тебя есть только «да».
Кестрель отошла от окна. Смотреть все равно было не на что.
Время шло.
За несколько дней до бала при дворе устроили маленький концерт. Выступал кто-то из гэррани. У него был неплохой голос, но выше и слабее, чем у Арина. Певец с трудом вытягивал низкие ноты, и Кестрель вдруг разозлилась. Она не желала слушать эту жалкую, второсортную музыку. Исполнению не хватало изящества и силы, которые сквозили в голосе Арина.
Кестрель берегла воспоминание о колыбельной, которую тот однажды спел для нее. Эта песня заполняла ее сердце, точно мед — улей. И теперь Кестрель испугалась: вдруг то, что она слышит сейчас, вытеснит из памяти голос Арина? Он больше никогда для нее не споет. Что, если она забудет тот единственный раз, когда слышала его пение? Кестрель вцепилась в стул, на котором сидела, и продолжила терпеть пытку.
Наконец выступление закончилось. Слушатели отблагодарили певца равнодушным молчанием. Никто не хлопал — не потому, что не понравилось пение, а потому, что не было смысла аплодировать рабу, даже если формально он таковым не являлся. Кестрель тоже не пошевелилась — правда, у нее были на это свои причины.
У самой Кестрель не получалось играть, как прежде. Музыка почти не приносила утешения, и все, что она исполняла, оборачивалось разочарованием. Кестрель попыталась сочинить какой-нибудь сложный этюд. Ноты сплетались и расплетались, но между ними оставалась пустота. Все потому, что она хотела сочинить этюд для солиста, а получался дуэт. Точнее, его половинка.
Кестрель закрыла крышку фортепиано и вышла.
Она придумала, как превратить «Зуб и жало» в пасьянс на одного игрока. Кестрель играла против призрака. Против себя самой. Она выкладывала и переворачивала костяшки, и, когда они закончились, перед ней словно открылась истина, осталось только разгадать шифр. Тигр скалил клыки. Паук плел паутину. Мышь, рыба-камень, гадюка, оса… Черные рисунки на пластинках из слоновой кости показались ей пугающе яркими, объемными. Но потом картинка вдруг смазалась и все поплыло перед глазами.
Кестрель перемешала костяшки и начала расклад заново.
Она пригласила Джесс на бал. В письме Кестрель почти умоляла подругу приехать. Пришел ответ: конечно же, Джесс не бросит ее и обязательно будет в столице к балу. Она обещала, что погостит хотя бы неделю. Кестрель ужасно обрадовалась. Но радость эта быстро растаяла.
Кестрель пила чай в гостиных с дочерьми и сыновьями высших армейских чинов. Она послушно жевала канапе с модным нынче белым хлебом, ужасным на вкус: ради белизны в него добавляли тертый мел. Кестрель убеждала себя, что в горле у нее постоянно пересыхает исключительно из-за хлеба, а растущее разочарование от того, что Арин не приезжает, совсем ни при чем.
В последний день перед балом императорские ученые, следившие за погодой, сообщили, что над горами собирается буря и в течение дня снег завалит ущелье, связывающее Гэрран со столицей. А Кестрель в это время стояла в мастерской портнихи, которая прикалывала серебристое кружево к бальному платью.
Все было почти готово. Кестрель окинула взглядом свой многослойный наряд. Атласная основа под тонкой кисеей отсвечивала нежным перламутром, но если солнце за окном пряталось за тучу, то платье темнело.
