Песнь о наместнике Лита. Тревожное время (СИ) - Канра Дана (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
- Заходите, господин страдалец.
- Зря вы так. А если бы слуга?
- Слуги не топают, подобно вашим гербовым животным.
- Уж кто бы говорил.
- Да, они передвигаются бесшумно, как местная хвостатая живность.
Ричард обернулся, чтобы указать на крысу, но та успела куда-то улизнуть.
- Не люблю крыс, - поежился Эстебан.
- Так с чем пришли? Ходить по ночам тут, говорят, нельзя.
- Уже не ночь, - неуверенно объяснил Эстебан, покосившись в маленькое окно, за которым синело холодное осеннее утро. - Около пяти часов. Я понял, что должен обсудить с вами одну вещь.
- За исключением сватовства сестер - все, что угодно.
Оба унара поежились от обволакивающего холода, потому как находиться в одних рубашках в нетопленной комнате несладко, хотя Ричарду было все-таки привычнее, чем Эстебану. Если спросить о дровах у надорской герцогини, она тут же отправит молиться Создателю, но если задать схожий вопрос местным слугам, они отправят осведомляться у Арамоны. И ведь неизвестно, что хуже.
- Я хотел вас поблагодарить, - быстро сказал Эстебан, - и попросить прощения, - тут он уже тараторил, глядя куда-то мимо головы Ричарда, явно из-за своей привитой избалованностью острой неприязни к извинениям, - за то, что смеялся над вами во время первой тренировки.
Ричард Окделл молча усмехнулся. Он вспомнил.
Первая тренировка была проведена не в учебных целях, а исключительно для услады глаз господина Арамоны, который вряд ли хорошо владел этим навыком. Рассматривая хорошо дерущихся южан, как наглядное пособие, он иногда отвешивал обидные замечания остальным. Манрика южанином не назвать, фехтовал он слабовато, но ему, как отметил Ричард, точно не влетело. Хоть Дик и сражался в паре с Эстебаном, а до этого с Арно, но имени Константина не услышал. Должно быть, Арамона решил не обращать на него внимания.
Тогда Ричард воспринял это как хороший знак, а потом началось...
- Унар Ричард! Кто вас учил? Что это за выпады? Зачем вы машете шпагой, как палкой?
- Унар Ричард, - радостно ответил Эстебан, - вероятно научен на выпадах тетушкиной трости, которой она колотила загулявшего дядюшку.
- Унар Эстебан, - напрямую Дик не обращался, чтобы не нарушать внаглую правила, - делает такие выводы, поскольку между его тетушкой и дядюшкой именно подобные отношения.
Эдвард и Оливер, носившие за стенами Лаик фамилии Феншо и Рокслей, притихли, прислушались, а потом рассмеялись хором, не обращая внимания на красную рожу начальства.
- Однако у меня нет тетушки, - озадаченно произнес Эстебан.
Однокорытники покатились со смеху.
Учтя, что в компанию северных бунтовщиков невольно ввязался сын самого вице-прокурора, которого, судя по всему, тот лично наказал Арамоне оберегать и не обижать, капитан просто наорал на всех, предельно ясно объяснив, чем отличается школа оруженосцев от рыночного балагана, но взысканий накладывать не стал. И на том спасибо.
- Я думал, - наконец-то Ричард удостоился любопытного темного взгляда, - что вы очень гордый, кичитесь своим древним происхождением и считаете, что почти никто здесь вам не ровня. А знаете, как приятно над такими смеяться?
- Не знаю, - ровно ответил Дикон.
- По крайней мере, с некоторых сбивает спесь.
- А вы, господин Страдающий Похититель Полотенец, не гордитесь своим родством с храбрым человеком, когда-то осаждавшим Кабитэлу плечом к плечу с Франциском Первым?
- Горжусь, но это другое.
- Ничуть. Вы воспитаны на презрении к старой знати, уж не знаю, почему. Но мой вам совет: забудьте это. Сдается мне, Ричард Горик и ваш предок, имени которого я не знаю, не так уж и плохо ладили между собой.
- Я о том не думал, - буркнул Эстебан, насупившись.
- А зря.
- К тому же за Круг много чего поменялось...
- Заканчивайте оправдываться, сударь, - махнул рукой Ричард. - Если вы считаете, что за Круг наследники всех дворянских семейств обязательно должны стать злыми, мелочными, гордыми, Разрубленный Змей знает какими еще... Тогда между мной и вами может начаться тяжелая война.
- Это понятно, - торопливо промолвил Эстебан, чье выражение лица оставалось таким же дерзким, однако утратило насмешливый вызов. - Не думайте, что я вас боюсь, только я согласен на перемирие с вами из соображений безопасности.
- Можно подумать, эти соображения исключают страх...
- Это значит... Вы отказываетесь? - на смуглом лице единственного наследника и гордости Жоана Колиньяра проступили недоумение, растерянность и гнев - из-за того, что опальный Ричард не пожелал принять его расположения.
С минуту Дикон боролся с собой, но наконец смог поднять голову и задумчиво посмотреть в темные злые глаза: в них отплясывали закатные твари. В них горел огонь негодования и слабо теплилась надежда, обижать напрасно этого человека не хотелось. В конце концов, юноша, проделавший долгий и небезопасный путь по Лаик в пять утра лишь для того, чтобы принести извинения, просто не мог быть плохим.
- Я соглашаюсь, - наконец сказал он, собравшись с мыслями, - при условии, что мы с вами для всех окружающих останемся недругами. Так и вы избежите неприятных разговоров при встрече с отцом, и я сумею избежать некоторых проблем.
Карие глаза потеплели, а на смуглых скулах заиграл румянец.
- Я понял вас, унар Ричард.
- Я рад этому. А теперь вам пора. Удачи.
Оставшись в одиночестве, Ричард постоял еще немного, вслушиваясь в удаляющиеся шаги, а потом опрометью кинулся к письменному набору. На листе сероватой бумаги появилась первая запись:
«Четвертый день номер один. Первое событие. Лучшие Люди приносят Людям Чести свои извинения и желают не враждовать с ними. Останки Алана Окделла в гробу (если они вообще там остались) крутятся не переставая.»
Позднее, после утренних занятий, в начатых записях унара Ричарда появилась еще одна прелюбопытная чужому глазу заметка:
«Четвертый день номер один. Второе событие. Представители старой знати не чураются Лучших Людей, но косят на них лиловым... то есть серым глазом во время случайных встреч и на занятиях, а потом ненароком опрокидывают на ногу одного из них стул. У унара Валентина действительно лиловые глаза».
Страшно.
Невыносимо.
Мучительно.
Как он мог не заметить этого в первый день?
Когда Ричард перечитывал перед сном старательно выведенные окделльским размашистым почерком заметки, его трясло. Дрожали руки, стучали зубы от ужаса, и, заговори с ним кто-нибудь сейчас, непременно заплетался бы язык. Почему, ну каких закатных тварей, ни один из менторов, ни отец Герман не заметил этих проклятых лиловых искр, которые видно при свете дня?! А тихая и медленная речь? А беспричинные слезы на длинных ресницах?!
Странно, что он еще никого не сожрал.
Они едят души, оставляя пустыми тела, и останки медленно гниют в земле. Все слова старой Нэн, грозные и жуткие, медленно, но верно становились частью его, Ричарда, реальности. Проникая в самую незащищенную глубь юношеской души, детский страх, возросший до огромного размера, поглощал ее, заполнял собой...
Неважно. В Валентина вселилась Изначальная Тварь.
Или Тварь он сам. Думай, Повелитель Скал, надежда Надора и герцогини Мирабеллы в особенности, думай! Потомок Ричарда Горика ты или глупый порось, не замечающий очевидных вещей?!
Откуда-то пришло понимание того, что со взрослыми в «загоне» делиться не следует - они не поверят и выставят унара Ричарда смутьяном. Так нельзя, обязательно есть другой выход. Однако, чтобы его найти, требуется развернуться и посмотреть детскому страху в лицо.
Задув свечу, Ричард коротко и грустно рассмеялся, а потом бросился в холодную постель, не раздеваясь.
Глава 6. Вселяющий ужас
Школа оруженосцев Лаик - поистине странное и завораживающее место, временами пугающее своей излишней мрачностью и сырым холодом, веявшим из каждого угла. Ричард успел осмотреться здесь за шестнадцать дней, и даже изучить каждый извилистый коридор первого этажа. Если подниматься на второй и выше, без чьего-либо сопровождения, пронырливые и вездесущие слуги решат, что неблагонадежный унар слишком много себе позволяет, и доложат капитану Арамоне. А тот и рад будет принять меры - страшно представить, какие.
