Страшные сказки закрытого королевства - Завойчинская Милена (мир книг .TXT) 📗
За это время я освоила многое. Варить на огне похлебку или кашу с мясом. Разделывать рыбу и потрошить птицу. Рубить маленьким топориком ветки и вязать узлы на веревках. Мыться в озерах, прудах и холодных быстрых ручьях. Стирать свои вещи и растягивать их на сушку, чтобы меньше мялись. Разводить костер и убирать кострище так, чтобы не случился лесной пожар. Складывать ложе из еловых лап и даже строить шалаш. Последнему меня научил шустрый, вредный, прохиндейской наружности мелкий торговец, когда нас застал в пути дождь. Вот он-то и гонял меня, командуя, чтобы я быстрее шевелилась, а то совсем вымокнем. Но при этом указания отдавал четкие и сам принимал участие в процессе, показывая «криворукому музыкантишке», как надо складывать ветки и палки, чтобы соорудить защиту от непогоды. А потом сидел со мной внутри, сетовал на то, как ему не повезло взять в попутчики такого белоручку, и вдруг совершенно непоследовательно сунул огромный кривой бутерброд и попросил спеть что-нибудь из благородного, жалостливого и за душу берущего.
Я не обижалась, принимая такое поведение народа как данность. Не лорды ведь, манерам не обучены.
Многими навыками делились со мной люди, с которыми мне довелось столкнуться. Бабы показывали хитрости, как готовить в котелке так, чтобы вкуснее было, какие травки можно бросить для аромата. Как лучше отстирать пятна с одежды, чтобы ткань не повредить. А одна молодка посоветовала беречь руки, мол, они у меня точно у сиятельной леди, нежные и белые. Для парня позор, конечно, но коли уж я на инструменте играю, то надобно беречь — смазывать сальцем или маслом, чтобы кожа не трескалась. Мужики растолковывали мне прочие премудрости. Наемники пытались «слабого задохлика» подтянуть во владении кинжалом. Все смеялись над моей неловкостью, подтрунивали и называли неумехой, но показывали и объясняли. Что-то мне давалось легче, что-то сложнее, но я старалась. Уроки выживания мне были необходимы, и я не стеснялась просить помощи и совета.
Я уже знала, какие продукты нужны в пути, а какие выдержат день-два и испортятся. Могла выбрать в лавке хорошую крепкую веревку, а не подгнившую, которая порвется от первого же узла. Да, было и такое со мной, подсунул жуликоватый лавочник явную дрянь.
Два месяца моего пути с одного конца страны на другой стали для меня настоящей школой жизни. За это время я, кажется, растеряла весь свой лоск изнеженной дочери графа. Руки огрубели от постоянной игры на гитаре, стирки, холодной воды и почти круглосуточного пребывания на улице. Не помогали ни масло, ни сало, которые мне посоветовали использовать. Мышцы окрепли, и я уже не падала от изнеможения после дневного перехода. Привыкла спать на земле и научилась устраиваться у костра так, что тепло от него доходило, но жар не опалял.
Да и в чужих городах стала чувствовать себя относительно спокойно. Во-первых, там вероятность наткнуться на кого-то из прихвостней Гаспара была минимальной, и я перестала прятаться в светлое время. А во-вторых, я поняла, что порой безногий нищий, просящий милостыню у храма, или продажная девка, зазывающая клиентов в срамном квартале, могут дать более ценный совет и информацию, чем богатенькие господа. Эти смотрели на меня как на нечто несуразное — вроде и полезное, даже приятное, но какое-то непонятное. То ли приветить, то ли пнуть… Так, на всякий случай, чтобы свое место не забывал.
Но случалось в этих городах и страшное. Мы только приехали в один из них с подвезшим меня гончаром на телеге, полной горшков, распрощались, и я побрела поближе к центру, чтобы поискать место для выступления и отдыха.
Не сразу поняла, что происходит нечто странное, с удивлением глядя в спины куда-то спешащих людей. Народ взволнованно переговаривался, с горящими глазами размахивал руками…
— Что происходит? — поймала я за рукав пробегающего мимо нищего мальчишку.
— Так ведьму счас жечь будут! Здорово, да?! — возбужденно выкрикнул он, вырвался и помчался прочь, сверкая грязными босыми пятками.
Вот, значит, как. Несчастную, которой не повезло родиться с даром, сейчас сожгут. Нет, не хочу смотреть. Я развернулась и решительно зашагала в ином направлении, а не вслед за бродяжкой.
Но городская планировка сыграла со мной дурную шутку. Я шла прочь, но, повихляв по извилистым улицам и переулкам, очутилась на площади, посередине которой возвышался костер для казни.
В центре горы сложенных дров и хвороста к столбу была привязана коротко остриженная молодая женщина. Судя по тому, как она была окровавлена, избита и изрезана, ее долго и страшно пытали. Пальцы связанных позади столба рук переломаны и лишены ногтей, а нагота не прикрыта даже жалким клочком ткани… Смотреть на это было невыносимо. Ей отрезали груди и прижгли каленым железом. Всё остальное — это уже даже не тело, а умирающая истерзанная плоть. Следы от ожогов, порезы, колотые раны, рубцы от хлыста, до мяса рассекшего нежную кожу…
Стоять сама «ведьма», похоже, не могла, и ее полностью туго примотали к столбу грубой толстой веревкой и лишь после этого связали руки за спиной, сильно вывернув их в плечах.
Что удивительно, девушка была в сознании, а ее лицо палач не тронул. Красивая, очень красивая. Возможно, никакая она и не ведьма, а просто женщина, отказавшая не тому, а этот «не тот» донес на нее или сам же придумал обвинения. И вот итог — костер, а перед этим жуткие пытки.
Мне «повезло» очутиться на площади в таком месте, откуда всё прекрасно было видно. Прорываться вплотную к костру, как возбужденные фанатики Неумолимой, я не собиралась. Смотрела издалека на тонкое, пожалуй что, аристократичное лицо несчастной и не находила в себе сил уйти, хотя прекрасно осознавала, что сейчас заполыхает.
И точно…
Сестра Неумолимой в длинном графитово-сером балахоне вознесла молитву богине смерти. Судья зачитал приговор и длинный список прегрешений. В чем только осужденную не обвиняли… И в грозе, и в дожде, и в засухе, и в том, что чья-то собака сожрала на улице падаль и сдохла. И в том, что молоко у торговки скисло. И крыша у кого-то протекла по ее же замыслу. А дочка почтенной госпожи какой-то там никак не могла выйти замуж. А еще у кого-то карниз со шторами обвалился именно в тот момент, когда ведьма шла мимо дома. В каких только проступках не была она замечена… Какие только «ужасы и непотребства» не творились по воле, желанию и проискам этой гнусной особы… И за это ее надлежало сжечь в очищающем огне и отправить во владения Неумолимой, чтобы богиня сама решила ее судьбу.
Судья дал отмашку палачу. И вот уже зажженный смоляной факел летит на гору облитых маслом хвороста и дров.
Пламя взревело, охватило худенькую изломанную фигурку, привязанную к столбу. Гомон толпы перекрыл мучительный женский вопль, а я, не выдержав, зажмурилась, спрятав лицо еще и в ладони.
— Горела ведьма на костре… Горела ведьма… В огне горела ведьма… — хрипло шептала я, чтобы только не слышать крики несчастной. — Сгорела!
На последнем слове я открыла глаза и замерла, не понимая, что случилось. Языки пламени, лижущие конвульсивно дергающуюся жертву, вдруг вспыхнули особенно ярко и высоко взметнулись, и в тот же миг тело девушки всё целиком превратилось в пепел и осыпалось хлопьями.
Толпа, жаждущая долгой агонии преступницы и веселья от этого зрелища, разочарованно взвыла.
А сестра Неумолимой настороженно замерла и стала медленно поворачиваться в мою сторону. И вот тут я испугалась. А что, если про них не врут? Что, если сестры богини смерти действительно чуют всех, в ком есть хоть капля магического дара?
И я, тихо всхлипнув от ужаса, сползла на землю. Сжалась на корточках, натянув на голову капюшон и стараясь сделаться незаметной.
А потом так же, не поднимаясь на ноги, начала выбираться обратно на улочку, по которой только что сюда пришла. Далеко не сразу рискнула встать в полный рост…
— Эй, пацан? Чё там? Я опоздал? — спросил мужской голос. — Горит уже ведьма?
