Инквизитор и нимфа - Зонис Юлия (книги онлайн TXT) 📗
– Левая нога – раз, правая – два. Тронулись.
И снова Марку показалось, что в голосе чужака слышится едва заметная издевка. Пошатываясь, они побрели в дом. Уже на пороге молодой человек оглянулся. Солнце, встающее из-за реки, блестело на листьях брюквотыквы, и стальной ионнанитский, возвышавшийся за огородом крест отбрасывал веселые зайчики.
Первое космическое путешествие Марка оказалось настолько паскудным, что хоть бы и не вспоминать. Стартовав с Луны-5, они поднялись к Пузырю Уилера – ближайшему к Земле входу в систему гипертуннелей. Если верить снимкам, вход в «червоточину» действительно смахивал на мыльный пузырь, оболочка которого отражала солнечный свет, а внутри плыли розоватые туманы. Насладиться этой картиной Марку не удалось. Непрошеного пассажира запихнули в стазисный «гроб» прежде, чем он даже понял, что находится на настоящем корабле. Пока сознание угасало, в голове крутились какие-то скобы, переборки, расчерченный венами стекловолокна пластик обшивки. А в последнюю секунду неожиданно четко нарисовалась паучья сеть гипертуннелей с сидящим в центре пауком – серо-стальной тушей «Цереруса». Вокруг паука краснотой и ядовитой зеленью мерцала туманность Ориона, а четыре звезды Трапеции показались Марку гирляндой паучьих глазок. Паук подмигнул новоиспеченному викторианцу и сказал голосом коммодора Висконти: «Впущу, но не выпущу».
Полет к UC-1762, известной также как Вайолет, прошел ничуть не лучше. Еще не пришедшего в себя после стазиса Марка угрюмый субалтерн-офицер проводил в каютку, где отовсюду таращился все тот же серый цвет. Марком были недовольны. За то краткое время, что корабль провел на контрольном пункте «Цереруса» – дольше двух дней военные транспорты там старались не держать, так что пассажира даже не стали выводить из искусственной комы, – капитан «Консорциума» получил новости. Новости оказались таковы, что «Консорциум», вынырнув из ведущего к системе Ригеля D туннеля, вместо мягкого торможения еще два дня шел на маршевых с двойной перегрузкой. Салливану чудилось, что на грудь ему уселся небольшой, но вертлявый слон. Ступни отекали. В каютке не было даже обзорного экрана, только голые стены, койка и крошечный санузел. Спасибо еще, что сухпаек и бутилированная вода обнаружились тут же, во встроенном шкафчике, и не пришлось таскаться в столовую. Лишь однажды он выбрался из каюты на сколько-нибудь продолжительное время – когда корабельный врач решил накачать его гипоаллергенами пролонгированного действия. Марк попробовал найти экран, чтобы полюбоваться приближающимся белым шариком Ригеля, но экраны были, как нарочно, затемнены. Задница и предплечья распухли после инъекций и немилосердно чесались. Впрочем, страдания отчасти окупились: в медчасти Марк выцыганил для себя полевую мини-лабораторию. Военврач в подполковничьем чине расстался с диагностом неохотно и не отдал бы вообще, кабы не магическая сила золотого кулона.
Чтобы не видеть кислые взгляды военных, Салливан заперся у себя. Вытянувшись на койке – ноги при этом упирались в переборку, – он жевал галеты, хлебал безвкусную воду из бутылки и, развернув комм в голограмму планшета, изучал тот единственный отчет, который отец Франческо отправил в Комиссию по колонизации. Полезной информации в отчете оказалось до обидного мало.
Да, обитатели Вайолет, судя по ДНК-пробам, происходили от потерпевших крушение колонистов. Отец Франческо обшарил с металлоискателем окрестности пещер, где обитало племя, но не обнаружил ни остатков корабля, ни первой стоянки выживших. За триста лет потомки переселенцев благополучно скатились к первобытно-общинному строю. Сильная языковая эрозия. Жапглиш, на котором говорили колонисты, упростился до трех сотен слов и устойчивых фраз. Учитывая, что ко времени прибытия отца Франческо на Вайолет в племени осталось около двухсот человек, больший лексикон им и не требовался. Примитивная общественная организация, с вождем и жрецом во главе. Единственной интересной особенностью Марку показалось то, что с духами общался мужчина, а людьми руководила его жена. Утабе-секен – «говорящий с миром», и утаме-миншуу – «говорящая с людьми». Впрочем, слова «утабе» и «утаме» означали и просто «отец» и «мать», а собственные имена вождей хранились в секрете. Себя аборигены называли «утан» – «говорящие». Тамошнюю религию отец Франческо отнес к разновидности земных пантеистических культов. Туземцы одушевляли природу, недаром «секен» – «мир» – было в их речи понятием, наиболее близким к «богу». Марк усмехнулся. «Слово для бога и мира одно». Может, не такие уж они и примитивные. Для горстки людей, вооруженных лишь пращами и костяными гарпунами, богом и правда был мир: бело-синяя планетка в системе оранжевого карлика Ригель D, что в шестидесяти трех световых днях от вечного пожара Ригеля А.
Планета находилась на самой границе комфортной зоны. Здешний год насчитывал сто восемнадцать дней, а день был на пять часов короче земного. Большой угол наклона оси гарантировал резкую смену сезонов и ураганные ветры. Сколько-нибудь пригодна для жизни оказалась лишь экваториальная область, заросшая хвойными лесами. Туда-то пилот поврежденного ковчега и посадил корабль. Крупных млекопитающих на планете не водилось. Вайолет застряла на границе мелового периода и эоцена, в небе царствовали птицы, а на земле – медленно вымирающие ящеры. Впрочем, пресмыкающиеся здесь додумались до теплокровности. Оно и неудивительно: с севера и с юга на узкую полосу лесов катились ледники.
Марк вглядывался в приложенные к отчету видеозаписи. Белая скальная стена, известняк или песчаник. Темные устья пещер. Отвесный берег отражается в водах широкой и медленной реки. Лес на другом берегу. Ни одного крупного плана. Вот панорамная съемка: пещера, спуск к воде, темная фигурка – то ли девочка, то ли мальчик – легко прыгает по камням. В руках у прыгуна что-то вроде бурдюка. Марк открыл последний файл. В отличие от остальных, обозначенных только порядковыми номерами, этот назывался «Utame».
Те же пещеры на закате. Небольшая площадка перед входом, на ней вертикальный стежок… Марк увеличил разрешение и слегка развернул кадр. Да, женщина с длинными неубранными волосами вглядывается во что-то из-под руки… одежда сшита из мелких шкурок, украшена перьями… ближе. Марк выставил максимальное разрешение и почти окунулся в кадр. На него наплыло резко очерченное, сухое лицо с лихорадочно блестящими темными глазами. Скулы обтянула смуглая воспаленная кожа. Верхняя губа приподнята, обнажает ощерившиеся зубы… Салливана окатило такой волной чужой ненависти, что он вздрогнул и быстро закрыл файл. Кадр схлопнулся, но ненавидящее лицо утаме еще долго стояло под веками, не желая уходить. Марк нахмурился. Ему редко удавалось считывать эмоции с записи. Кого же она так страстно, так люто ненавидела, эта дикарка? Неужели отца Франческо? Если так, то задание усложняется. Марк прикидывал и так и эдак, даже снова прокручивал запись, но ничего больше уловить не смог.
Был в отчете и еще один момент, сильно смущавший Марка. Там ни слова не говорилось о геодце. Между тем миссионер-апокалиптик (в официальной переписке ордена его упорно не желали именовать ионнанитом) засел на Вайолет задолго до прибытия отца Франческо. На пять стандартных лет раньше. Именно он сообщил о смерти викторианца, хотя из каких-то соображений отправил свое послание не на Землю, а на Геод. Рапорт проплутал больше года, пока наконец не достиг адресата – генеральной ставки Ordo Victori на Лиалесе. Итого, со смерти отца Франческо прошло почти восемнадцать месяцев. Если ситуация была достаточно смутной тогда, вряд ли с тех пор она прояснилась. В коротком сообщении геодца, брата-ионнанита Клода Ван Драавена, значилось, что Франческо Паолини погиб в результате несчастного случая. Коммодор Висконти хотел услышать другое. Салливан осознавал, что сейчас ломать голову бесполезно, на месте бы во всем этом разобраться, но все же не мог не думать. Кто изъял информацию о геодце из рапорта отца Франческо? Кого так люто невзлюбила утаме? Страдая от дурноты (двигатели наконец-то отрубили, и на корабле воцарилась невесомость), Салливан цеплялся за страховочные ремни и в сотый раз прокручивал все тот же кадр: изможденная, но гордо выпрямившаяся туземка на узкой каменной площадке. Закат освещает ее правую щеку, ветер раздувает полуседую гриву, а в глазах горит неистребимая, холодная, многолетняя ненависть. Нет. Женщина смотрела не на отца Франческо. Судя по углу съемки, утаме вглядывалась во что-то – или кого-то – за левым плечом викторианца.
