Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга II - Лазарчук Андрей Геннадьевич (книги без регистрации TXT) 📗
Смешно…
– Смотри! – вдруг воскликнул кто-то.
Афанасий почему-то вздрогнул – обдало холодом – и вместе со всеми задрал голову. С высоты падала птица. Огромная птица. У неё было две головы…
Рядом звонко хлопнула тетива, тут же ещё и ещё. Птица широко развернула крылья – они были такие огромные, что закрыли всё небо! – и плавно ушла влево, за густые пушистые верхушки исполинских сосен. Афанасий проводил её взглядом. Под крыльями птицы белел густой нежный пух. Вторая голова обернулась, скалясь. Это был наездник, конечно…
– Я попал, – сказал Павел. – Я видел, что попал.
– Понятно, помирать полетела…
Хохот.
– Я попал, – повторил он ровно, как читал из книжки.
…Уходя, Афанасий ещё раз внимательно осмотрелся. Нет, это не то место. Точно не то. Странно даже, что ему могло помститься такое… С утра дул горячий ветер, и было парко, как в бане. В баню, в баню, в баню… дойти бы.
К вечеру вернулись к месту первой попытки найти переправу. И тут будто пелена спала с глаз Афанасия. Да вот же она, тропа, в двадцати шагах… как я мог забыть, идиот…
Он вырубил свежую жердину и смело шагнул в грязь. Местами он проваливался по пояс, но под ногами неизменно был плотный грунт, иногда даже камень.
Наверное, горькое питье, которое она поглощала в невообразимых количествах и которое выходило в основном кислым потом (простыни и рубашки ей меняли раз по пять в день, и всё равно казалось: лежать приходится в компрессе), действовало. И в день, когда подул горячий ветер, Отрада впервые сама, без посторонней помощи, сумела сесть. Прикосновение к босым ногам половика, связанного из холстяных жгутов, вдруг опьянило её сильнее вина. Мысли о неминучей скорой смерти выветрились мгновенно, и впереди вновь было бесконечное пространство, вместо сырой прокисшей койки – верный конь под седлом, а рядом, колено к колену… Она даже сжалась от нахлынувшего чувства. Кровь бросилась в лицо.
Двадцать два, подумал Алексей, стоя перед короткой шеренгой своей сотни. И здесь двадцать два… двадцать два выстрела, двадцать два бойца… к чему это? Число это будто бы означало ещё что-то, кроме "перебора" в карточной игре…
Хомата нет, уж он-то разбирался в числах, как никто…
Молодой, но очень сильный чародей Хомат, с которым Алексей познакомился ещё во времена обучения у Филадельфа и на которого наткнулся в первые дни своих скитаний по лесам, пропал в ту же ночь, когда внезапно свалилась в бреду Отрада. Остатками своих страшно истощённых умений Алексей сумел почувствовать тогда происходящую где-то рядом битву чар, но разобраться в чём-то оказался уже не в силах.
Там – сбились у костра, кричали, размахивали факелами… как путники при появлении волчьей стаи… Может быть, это и помогло: лишь двое славов, нёсших караул на дальнем конце болотного острова и не успевших к огню, пали – похоже, от укусов змей…
– Ребята, – Алексей обвёл глазами свою крошечную сотню. Стояли ровно. – Пробил наш час. Задача моя и ваша отныне и до самой смерти – защитить кесаревну. Нас едва ли один против двадцати. Шансов уцелеть ни у кого, кроме меня, нет и не будет. Видит Бог, не хочу я такой участи ни для вас, ни для себя, но ничего другого не вижу… План у меня такой: осёдлываем дорогу выше развилки и держим хотя бы сутки. Эти сутки я с вами. Надеюсь, мы научим врага уважать нас… Затем я вас бросаю. За старшего останется Азар. Если к тому времени его убьют – назначу другого. Что я после делаю и куда направляюсь, вы знать не должны, но можете догадываться, что вывожу я кесаревну куда-то по северной дороге. Далее: после того, как я вас покину, вы отступаете сюда, к деревне, и запираетесь в доме акрита. И держите его столько, сколько хватит сил. Это всё. Весь план. Очень простой, как видите…
Несколько мгновений стояли молча. Потом так же молча опустили головы. Десятник Азар Парфений вышел на шаг вперёд, строго поклонился, вернулся в строй.
– Спасибо, ребята, – сказал Алексей. Сжало горло. – Знал, что всё поймёте.
– Нужно, чтобы кто-то остался жив, – сказал Азар. – Чтобы… ну… про северную дорогу…
– Да, – согласился Алексей. – Не могу назначать. Бросьте на кулаках… потом. Сейчас – марш.
Кони шли намётом. По примеру конкордийцев, воины бежали рядом – по двое на коня, – держась за ремённые петли. Следом легко стучали копытами свежие хорошие осёдланные кони. На случай, если придётся вступать в бой сразу, без передышки. Первый заслон, задача которого – заманить врага под выстрелы. Лафетные упряжки неслись рысью, за ними едва поспевали телеги со стволами. Спускалась ночь, и в эту ночь следовало успеть всё.
Он пропустил мимо себя свой отряд и помчался к дому старосты. Полуобнял на бегу старосту за плечо, отпрянул от какого-то вопроса, влетел в комнату кесаревны. Там были знахарь с внуком и младшая дочка старосты, Проскиния, Проська, крупная нелепая деваха – всегда с изумлённо распахнутыми глазами. Отрада сидела на краю постели, Проська расчёсывала её крупным костяным гребнем. Кесаревна была бледна, щёки впали, губы и глаза казались обведёнными тёмной чертой. Но в этих глазах навстречу ему открылась такая бездна… Алексей обнял её, поцеловал и выскочил вон.
С факелами в руках ждал его Ярослав, один из немногих уцелевших гвардейцев Филомена. Острая вонь каменного масла ударила в нос, у Алексея перехватило дыхание. Эта вонь напомнила ему о чём-то…
Впервые за много дней небо было чистым. Луны выстроились "цаплей" – четыре у одного края небес и две у другого. Они походили на огромные ломти дыни.
Дорога видна была отменно.
Чародейство, подумал он почему-то, приливы его и отливы. Иногда связывают с лунами… Лошади неслись вперёд, подковы звякали по камням дороги, щёки овевал ветер, влажный и тёплый. Вонь факелов… он вспомнил. Он сидел за столом, набивал бомбы, пованивало – тут уж ничего не поделаешь – соляркой, а Отрада – Саня, вдруг со щемящей тоской вспомнил он её прошлое имя, Саня… – спала, тихо-тихо, будто и не дыша вовсе, а за окном бродил кто-то несуществующий…
Это всё осталось в какой-то прошлой жизни – а может быть, ничего такого не было вообще.
Степь. Дорона, столица
Едва сумерки перетекли в темноту, как отряды императорских гвардейцев, подойдя скрытно, внезапным броском захватили все три моста через Сую, и тысячи вооружённых леопольдийцев (среди которых немало было воинов, переодетых в гражданское платье) хлынули в Дорону, поджигая и круша всё на своём пути. Пограничная стража и городские легаты бились отчаянно, но подмога не пришла, и они полегли под мечами и стрелами менее чем за полчаса. Жителей убивали сотнями, тысячами, всех подряд, без малейшей пощады и без разбора…
Пелена запредельного ужаса, окутавшая город, ослепила и обессилила как простых людей, так и чародеев. И чародеев, может быть, в большей степени.
Чёрные знамёна с золотой драконьей пастью, знаком ордена Моста – реяли над толпами.
Две тысячи дворцовых гвардейцев, бросившихся по тревоге на своё место, на дворцовую площадь, так там и не появились: пропали где-то на пути менее чем в версту. Под утро же в руках многих пьяных победителей стали появляться характерные гвардейские мечи: с широкой пяткой над крестовиной и двойным долом, идущим до самого острия…
(Потом, уже днём, когда крючники собирали по улицам и стаскивали во рвы трупы, то обратили внимание, что мёртвых гвардейцев отличить было легко не только по сапогам и доспехам, но и по цвету лиц. У всех у них лица были серые, даже с прозеленью. Но узнать, что было причиной всему – яд или же чародейство, – так и не сумели никогда.)
Ночью о том ещё не было известно. Тысяча гвардейцев, дежуривших непосредственно во дворце, выстроилась на площади. Пылали факелы. Напротив них росла, наливалась тёмной силой тёмная толпа. Тускло вспыхивали клинки. Потом откуда-то из глубины её поднялся рёв. Взмыли и расступились чёрные знамена, и на плечах огромных носильщиков поплыло над головами что-то большое и светлое. Новые и новые факелы загорались, посылая в небо искряные вихри. Носильщики со своей ношей дошли почти до первого ряда. Император, император!.. Теперь было видно, что на плечах носильщиков застыл походный трон. Император!!! Рёвом пригибало к земле. Фигура в серебряном одеянии встала. Казалось, что языки огня скользят по ней. Потом император поднял руку и – указал на дворец…
