Владычица снов. Книга первая - Уайли Джонатан (читать книги без сокращений txt) 📗
— Дело в том, что я… воображаю себе порой… какие-то вещи, — обескураженно пояснила она.
— Ну, такое со всеми случается, — заверил ее Рэдд, явно желая подбодрить. — Увидишь что-нибудь краешком глаза или поймаешь отражение на оконном стекле. Или ветер зашумит в амбразурах. — Он резко прервал свой монолог. — Да хранит меня Паутина! Что это за идеи вколачиваю я тебе в голову.
— Из тебя получился бы неплохой поэт, — заметила Ребекка, на которую произвели впечатление образные выражения ее наставника.
— Оставим поэзию мастерам ковать звонкие цепи слов, — торопливо возразил он. — Мое дело — хозяйничать в этом замке, что отнюдь не способствует ни поэзии, ни сновидениям. Это сугубо прозаическое занятие. Так что не беспокойся, детка, из-за того, что у тебя порой разыгрывается воображение. Без этого дара ты почувствовала бы себя куда беднее.
— А ты не слышал когда-нибудь о человеке по имени Каван? — невинно осведомилась Ребекка, в свою очередь, радуясь тому, что удалось сменить тему.
Рэдд на некоторое время умолк. Он сидел, теребя двумя пальцами подбородок. Память у него была исключительная — и сейчас он, по-видимому, перетряхивал свои сведения обо всем на свете.
— Каван… — бормотал он, — Каван. Что-то мне это имя напоминает. — Он вновь умолк, а какое-то время спустя воскликнул: — Ну да, конечно же! Вспомнил! Господи, ну и вопросики ты мне сегодня задаешь.
— Расскажи! — потребовала девушка, ощутив прилив хорошо знакомых смешанных чувств — страха и восторга.
— Он был художником, — начал Рэдд. — Причем хорошим художником. — Сердце в груди у Ребекки бешено забилось. — В наших краях, насколько я понимаю, он был самой настоящей знаменитостью. Но все это было много столетий назад. Задолго до того, как начали вести внушающие доверие летописи.
— Тогда откуда же тебе о нем известно?
— Ну, кое-какие истории до наших дней все-таки дошли. Хотя особо верить им и нельзя, — добавил он со своим постоянным скептицизмом. — Несколько его полотен сохранилось. Собственно говоря, одним из них владеет твой отец.
— Правда?
Ребекка чуть не подпрыгнула на месте. Хотя и было совершенно очевидно, что об ее картине Рэдду ничего не известно.
— Точно. Эта картина висит в галерее. На ней изображен кто-то из твоих предков, — продолжил отец Эмер. — Может, тебе хочется взглянуть на нее прямо сейчас?
Ребекка молча кивнула. Она и сама не знала, радоваться ей или печалиться.
— Что ж, пошли посмотрим.
Они вышли из покоев постельничего и пересекли двор замка.
— А почему ты спросила у меня о Каване? — полюбопытствовал Рэдд.
На этот раз Ребекка заготовила ответ заранее.
— Мне приснилось это имя, — сообщила она. — Буквы зазмеились в воздухе, потом приблизились ко мне и сложились в это имя.
Конечно, подобное объяснение было явно притянуто за уши и прозвучало весьма неубедительно, но Рэдд, не выразив ни удивления, ни сомнения, ограничился кивком. Сквозь северные ворота они вошли в парадный зал и, проследовав по нему, очутились у входа в картинную галерею. В галерее Рэдд предложил девушке подняться на второй ярус и подвел ее к портрету рыцаря в ослепительно черных доспехах. Забрало было поднято, и прямо в глаза зрителям смотрело улыбающееся лицо бородатого мужчины.
— Так, значит, это он!
— Вот именно, — подтвердил Рэдд. — Полагаю, ты о нем изрядно наслышана.
— Я ведь уже не девочка, — насупилась она. — Каделль был знаменитостью. Каковы бы ни были причины его славы.
— Мне кажется, этот разговор зашел слишком далеко, — с наигранной строгостью произнес ее наставник. — Мы собирались поговорить о художнике, а вовсе не о человеке, запечатленном на портрете. Погляди-ка сюда. Вот его подпись.
В самом углу картины были проставлены несколько мелких, едва видимых человеческому глазу букв.
— Должно быть, ты бессознательно увидела и запомнила его подпись — отсюда и сновидение, — не сомневаясь в справедливости собственных слов, указал Рэдд.
Ребекка кивнула, радуясь тому, что ее наставник поверил в такое элементарное объяснение. Сама же она пребывала в самой настоящей растерянности. «В этой картине нет никакого волшебства, хотя она, несомненно, хорошо написана, — подумала она. — И почему эту картину он подписал спереди, а ту — сзади? Должно быть, я что-то упустила из виду — но что именно?»
Девушка уставилась на картину так, словно могла одним волевым усилием проникнуть в ее тайну или, вернее, вызвать последнюю к жизни. Однако, разумеется, ей ничего не открылось.
— Пошли отсюда, — велел Рэдд. — Мне пора заниматься делами, а что касается тебя… погляди, какая чудесная погода! Почему бы тебе не подышать свежим воздухом? И не погреться на солнышке — тебе это полезно.
Они спустились на первый ярус, а затем разошлись каждый своей дорогой.
— И вот что, Ребекка, — через плечо бросил Рэдд. — Не беспокойся по поводу сновидений. От них тебе беды не будет.
Лишенная общества подвергнутой наказанию Эмер, Ребекка принялась бесцельно бродить по замку. Рэдд оказался прав: денек и впрямь выдался чудесный; мягкий южный ветерок веял с соляных равнин, а это даже сейчас, когда лето было уже на исходе, означало, что погода так и останется теплой и солнечной. И все же Ребекку чуть ли не трясло: ее одолевали мысли одна тревожней другой. Девушке так часто хотелось, чтобы ее жизнь хоть немного походила на старинные романтические предания — те самые, которые Рэдд презрительно называл «смехотворными мифами»; это желание охватило ее впервые, едва она научилась читать. В те времена волшебство было чем-то совершенно заурядным. Хотя нет, не так. Подлинное волшебство никак не может оказаться чем-то заурядным, но тогда оно было составной и неотъемлемой частью жизни и с ним считались абсолютно все, оно было точно такою же реальностью, как ветер, или солнечный свет, или пение певчих птиц; то есть существование явления не подвергалось сомнению, хотя природа его и оставалась загадочной. А теперь Ребекка и сама более чем драматическим образом столкнулась с тем, что волшебство и впрямь присутствует в мире, в ее собственном мире, и основным чувством, которое она при этом испытала, стал страх. Страх перед неизвестным, страх перед необъяснимым, страх перед тем, что ночные кошмары, преследовавшие ее в детстве, вернутся и примутся за нее с новой силой, страх перед тем, что собственное безоглядное любопытство может завести ее на такие тропинки, от прогулок по которым следовало бы категорически воздержаться.
Ребекка усилием воли отогнала прочь тревожные размышления, решив заняться чем-нибудь самым обыкновенным. И на ум пришла игра, в которую они с Эмер играли с раннего детства, а точнее, с тех пор, как научились считать. Игра называлась «Комнаты», а заключалась она в том, что необходимо было пройти по всем замковым помещениям из одного в другое, пересчитывая их по дороге. Эта детская забава неизменно оборачивалась жаркими спорами, например, о том, следует ли считать конюшню одной большой комнатой или же, как отдельную комнату надо рассматривать и, соответственно, считать каждое стойло, подобно тому, как подлежали учету и пересчету все комнаты и коридоры. Кроме того, споры шли и вокруг того, считать ли отдельными помещениями шкафы и сундуки, достаточно крупные для того, чтобы в них можно было забраться, не нагнув при этом голову. Подобные игры порой заканчивались для обеих девочек серьезными неприятностями, потому что потребность в установлении истины делала их куда более назойливыми, чем могло бы понравиться челяди, да и самому барону. Тем не менее, Ребекка сохранила об этой детской забаве самые приятные воспоминания.
Стоит ли говорить, что, заканчивая игру, обе девочки каждый раз получали совершенно разные результаты с разбросом от шестидесяти пяти до ста. Но сегодня предполагаемый результат не особенно заботил Ребекку — ей просто необходимо было заняться чем-нибудь привычным и к тому же вполне безобидным.
В конце концов, девушка обнаружила, что стоит на верхней площадке массивной Западной башни, добившись рекордного результата в сто двадцать две комнаты. С того места, где находилась сейчас Ребекка, ей были видны большая часть города и обширные участки возделанной крестьянами равнины, равно как и пустошь соляного плато на юге, но она не оглядывалась по сторонам, предпочтя сосредоточиться на собственных ощущениях, связанных с игрой и отчасти навеянных ею, в результате чего весь замок предстал перед ее мысленным взором, словно изображенный на плане.
