И оживут слова (СИ) - Способина Наталья "Ledi Fiona" (список книг txt) 📗

Девушка что-то сказала, мотнув головой. Ее волосы удерживала лишь лента надо лбом, поэтому ветер, беспрепятственно подхватив длинные пряди, рассыпал их по спине. Волосы у гостьи были чудо как хороши: светлые, прямые и, наверное, тяжелые. А еще в них играло солнце. Жаль, что такую красоту в первую брачную ночь срезает муж. Этот символ девичества был невероятно красивым…

Меня прошиб холодный пот, а рука сама собой метнулась к волосам, наткнувшись на короткие пряди, едва прикрывавшие уши. Я носила стрижку последние пару лет. Значит, вот что так взбесило Радима! Вот о чем он думал, раз за разом проводя по моим волосам! «Надругались».

***

«Река сверкала на солнце и перекатывала быстрые волны через босые ступни. Всемила сидела на сходнях и смотрела на свое отражение. Сейчас оно было покрыто рябью, но Всемила и так знала каждую черточку. Она красива. Так и мать говорит, и брат. Да и молодые воины тоже головы сворачивают. Только не каждый рискнет к сестре воеводы подойти да улыбку перехватить. Тем более просватана она уже десять лет как за княжеского сыночка. Видела того сыночка по весне — не пришелся понраву. Ну а кому бы пришелся? Всемила передернула плечами и нахмурилась, задумавшись, накручивая на палец выбившуюся из косы прядь. Свадьба была назначена на праздник урожая — еще все лето впереди. Глядишь, уговорит Радима, упросит. Не может он ни в чем ей отказать. За то Злата — Радимова жена — и ненавидит. Ей столько внимания, поди, ни разу не доставалось. А потому что жена — это жена, а она — Всемила — единственная, молодшая и самая любимая.

Камешек ударился о водную гладь рядом с ногой и поскакал по волнам. Ярослав… Только он может вот так подкрасться и напугать. Хотя не испугалась ничуть, потому как ждала. Не все воины воеводы Радимира трусливы и осторожны — Ярославу нипочем ни гнев воеводы, ни сватовство назначенное.

— Ножки не застыли?

— Застыли, — улыбнулась Всемила, оборачиваясь.

Хорош Ярослав. Ой, хорош! Высокий, плечистый. Радиму под стать. Только не хмурится так часто, как брат, а улыбкой сияет, что солнышко. Кудри по ветру. И на сердце аж сладко от одного взгляда на него.

— А давай до Лысой Горы пройдемся? Заодно согреемся.

— Тоже ноги застыли, что ли?

— Сам застыл. Не видел тебя с заката — вот и застыл.

Кровь бросилась в лицо, но Всемила дерзко улыбнулась:

— А пойдем!

Обувшись, Всемила потянулась к лежащему тут же венку из одуванчиков. Первые цветы — самые яркие. Как она сама. Так, кажется, Ярослав третьего дня говорил. Теплая рука перехватила ладонь и взяла венок, надела на голову.

— А говоришь, застыл — руки вон горячие, — непослушными губами произнесла она.

— Так тебя увидел и отогрелся.

Мозолистые пальцы скользнули по ее щеке.

Лысая Гора была на том берегу. Кажется, близко — можно докричаться, но мало кто туда хаживал, хоть и места там были ягодные да грибные. А потому что тот берег Стремны — чужая сторона. Опасная. Жить там никто не жил. Кто ж в лесу поселится? Кроме как по мосту, попасть туда можно было разве что с моря. Лысая гора некогда была продолжением другого берега Стремны, да века назад откололась, соединяясь с большой землей теперь лишь мостом, что выходил к поляне перед воротами Свири, да каменным перешейком, что упирался в крутой склон дальнего берега. Тот перешеек заливало в высокую воду, а по низкой воде он щетинился острыми камнями так, что ни пешим не одолеть, ни на лодке не пристать.

Уж если ты с моря да с добром пришел, так зачем тебе Лысая Гора, когда недалеко от ворот свирских берег срезан да сходни сделаны? Тут и пристать можно, да и встретят тебя как полагается, коли с добром. А коли со злом, так не пройти тебе ни по реке дальше, ни по земле. На то Свирь здесь когда-то и выстроили.

Одна бы Всемила на тот берег ни за что не пошла. Хоть и год как войны нет, а все одно боязно. Да и Радим не велел. Узнает — то-то браниться будет. Всемила обернулась. Часового на башне не было — некому брату донести. Сегодня в городе гулянье, и дружинники обходят стену, а не стоят на каждой башне, как всегда. Мир ведь сейчас. А все Радим. С миром вернулся из похода, из которого своего Олега привез. Всемила нахмурилась, но тут же тряхнула головой. Вот еще — прогулку себе портить. Быстро взглянула на другой берег. Одной было бы боязно, а с Ярославом хоть на край земли.

— А давай через мост бегом, пока никто не видит, — вполголоса предложил Ярослав.

А в глазах блеск. Опасный блеск. Сердце снова подскочило. Что-то будет?

— А давай!

Легкие девичьи ноги споро двигались по раскачивающемуся мосту. Прочь от высоких стен навстречу лесу. И ничто не насторожило ни в плеске воды, ни в дыхании за спиной».

Глава 6

В той сказке рассвет отливает золотом,

Так, что почти невозможно смотреть.

Там пахнет мятой, смолой и солодом,

Там дышится, верится, хочется петь…

Но если вдруг в мире игрушечно-правильном

Повеет несказочной страшной бедой,

И он станет серым, пустым, оплавленным…

Ты просто глаза покрепче закрой.

Одежда Всемилы все же была мне чуточку велика, хотя идеально подходила по росту. Надевая ее вещи, я чувствовала себя по меньшей мере странно. Как будто примеряла чужую жизнь, которая неожиданно приходилась мне впору. Ткань была грубой, и сперва я всерьез решила, что не смогу носить эту одежду, но время показало, что очень даже смогу. И привыкну, и перестану замечать отсутствие пуговиц и неудобную длину, и научусь с первого раза застегивать красивые браслеты на запястьях и завязывать вышитые пояса. Но это все будет потом.

Пока же я бродила среди старинных предметов, прикасаясь к ним, точно к живым. Костяной гребень с резными завитушками, атласные ленты, отливавшие разными цветами в дневном свете, широкие браслеты, удерживавшие рукава на запястьях, обувь из мягкой кожи… В комнате, соседствующей со спальней, стояли кованые сундуки — у Всемилы было много нарядов и украшений. Ни в чем не знала отказа любимая сестра воеводы.

Как все-таки много можно понять о человеке по его вещам! Комната Всемилы говорила о том, что ее хозяйке были присущи легкомысленность и непостоянство. На столике — порванная нитка бус, часть бусин рассыпалась по полу. На стене — кованый подсвечник, и с него давным-давно стоило бы снять огарок свечи. Тряпичная кукла с одной пуговкой вместо глаза, на месте второй пуговки лишь обрывок темной нитки. На небольшом столике у окна ‒ салфетка с не до конца вышитым цветком и четким следом, оставленным пяльцами. А рядом еще одна салфетка, но уже с каким-то орнаментом. И пяльцы теперь на ней. Тут же — крашеные нитки, брошенные небрежным мотком.

Взяв в руки пяльцы, я обвела пальцами край узора. В него была воткнута иголка с ярко-красной ниткой. Все в этой комнате было так, как оставила Всемила… Словно она вышла на минутку и вот-вот вернется, привычно коснется вещей, будет примерять новый наряд, перебирать украшения… Мой взгляд снова вернулся к салфетке. Некстати подумалось, что этот орнамент так и не будет закончен. Я зажмурилась и опустилась на большой сундук, продолжая сжимать в руках вышивку. Подол зацепился за какой-то выступ. Чуть подвинувшись, я посмотрела вниз. На сундуке висел большой замок, единственный во всей комнате. Сундук с приданым? От этой мимолетной мысли все внутри болезненно сжалось. Оно никогда ей не пригодится. А я?.. Я просто занимала чужое место и многое бы отдала за то, чтобы что-то изменить.

Я отложила пяльцы, словно обжегшись, потом встала и отошла прочь от этого сундука, от незаконченной вышивки. На невысоком столике стоял сундучок с фиалами мутного стекла, и, чтобы как-то отвлечься, я рассеянно достала один из них. В качестве благовоний здесь использовались душистые масла. От Добронеги пахло корицей и какой-то травой, запах был очень домашним и успокаивающим. А вот теперь передо мной стояли фиалы с любимыми запахами Всемилы. Я открывала их один за другим, подносила к носу и невольно морщилась. Определенно, мы были очень разными. От сладких и тяжелых запахов у меня разболелась голова. Последний фиал был полным. Открыв его, я удивилась. Запах разительно отличался от всех предыдущих. Он был легким и свежим. Оставляя на своей коже след духов из другого времени, я вдруг подумала, что отчасти смирилась. Наверное… Хотя мне по-прежнему было неуютно в комнате, где каждая вещь, казалось, смотрит на меня с упреком.