Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах (СИ) - Кисель Елена (книги бесплатно TXT) 📗
Я обосновался за его спиной и полпути проделал, перешагивая через тела неумерших, пронзенных копьем или глядящих на мир затылком.
Сизифу оказалось достаточно одного взгляда: он безмолвно сдал ключи от подвала. Робким шепотом пригласил было Шлемоблещущего Ареса разделить трапезу – тот расплылся в кровожадной улыбке.
– Поминальную готовишь, сын Эола? Это правильно. Тебе ведь там уже и место подготовили – царское…
И двинул в подвал – посланцем божественного гнева.
Хмыкнул, отшвырнув ключи в сторону, и с видимым наслаждением выдрал дверь из дверного проема.
– Радуйся, Убийца! Отдых твой кончился, пора приниматься за работу.
Танат открыл глаза, сверкнувшие голодным огнем.
– Радуюсь, Эниалий, – просвистел он.
Цепи удары Неистового выдержали с достоинством. Только когда он, хакнув от натуги, выдернул из потолка и стен крюки – цепи соскользнули, прозвенели звеньями, разлеглись корявыми змеями по всему подвалу. Танат спрыгнул на пол, даже не думая потереть запястья или размять конечности.
Лицо у Убийцы было серее окружающих стен, но каким-то чудом он не рвался за мечом, хотя мучения жажды давно уже должны были стать нестерпимыми.
– Боги послали тебя, Эниалий, – отрывисто и ровно сорвалось с губ. – Однажды я оплачу долг.
Арес смотрел брезгливо, не стараясь этого скрыть. Об их неравенстве – бог и чудовище – говорила даже поза Эниалия: нарочито величавая, с развернутыми плечами и гордо вскинутой головой.
Голос его звучал – скрежетом окровавленной бронзы.
– От таких, как ты, мне ничего не нужно. Плати тому, кто меня послал – твоему Владыке. Я только его посланник: он побрезговал сам явиться за таким слугой. Правильно сделал.
Война презрительно отвернулась от смерти и покинула подвал. Клянусь всеми реками моего мира, Арес еще ответит мне за злорадный смешок перед самым уходом…
Снял шлем – к чему скрываться теперь? Он и так смотрел в мою сторону, словно знал, что я там появлюсь.
Насмешливое цоканье языком долетело из-за спины – молчи, Ананка. Я знаю. Ты была права, а я гнался не за тем…
Ты сказала: у Владыки не может быть любви, только жена или любовница.
Я осознал это, когда Персефона бросила мне в лицо: «Не хочу от тебя детей».
Ты сказала: у Владыки не бывает друзей. Только подданные или враги.
Я осознаю это теперь, глядя в лицо моему бывшему другу.
Единственному другу.
В его ничего не выражающие глаза.
Молчи, Ананка. Ты была права с самого начала – и потому молчи, чтобы я сам мог назвать себя дураком.
Танат перевел взгляд на дверной проем, в котором скрылся Арес. На секунду у Убийцы мелькнуло в глазах что-то – отголосок? Тень незаданного вопроса?
Потом он отвернулся. Повел, расправляя, крыльями.
Оставалось последнее – чтобы положить конец всему.
Одна фраза (все-то у меня в жизни одно).
«Что прикажешь, Владыка?»
Один вопрос – а потом я должен буду приказать.
– Невидимка, – тихо выговорил Танат, и я не сразу понял, что это он мне. – Что я могу сделать для тебя?
Если бы он спросил: «Чем я могу отплатить», – это обозначало бы колебание.
Но Убийца не из тех, кто колеблется.
– Здесь есть девочка, Макария. Коснись ее… мягко.
Он не кивнул и не сделал утвердительного жеста. И не спросил, какая хворь милосердия обуяла меня сегодня.
Друзья не спрашивают. Они делают.
Макария не заметит, когда именно ее тень отправится в последнее путешествие к ладье Харона.
Может быть, даже расстроится, что не увидела свою тезку-смерть – такой, какой себе представляла ее маленькая выдумщица: с улыбкой, в красивом пеплосе и с рыжими волосами…
Мне почему-то представилось, как в момент, когда клинок уже занесен, сумасшедшая пробуждается и с возмущением пищит Танату: «А ты отсюда иди, обманщик. Смерть не такая, у тебя волосы не рыжие!»
И губы опять вспомнили, что такое улыбка.
Танат, который обернулся в самый раз, чтобы заметить тень этой улыбки на моем лице, не особенно удивился. Спросил глазами: «Что Сизиф? Каково твое решение о нем?»
«С ним делай что хочешь. Его нить давно перерезана».
А я вернусь к себе, чтобы не видеть смерти здешнего правителя. Что-то подсказывает мне, что она не будет столь же быстрой и милосердной, как у бредящей своей тезкой девочки Макарии.
Убийца исчез мгновенно: на моей памяти так испаряться умел только Гермес. Я задержался в подвале подольше, рассматривая цепи, скользя по ним пальцами. Отмечая, как они отзываются рукам – словно знают, что когда-то эти руки были скованы их родней.
Офрис, самая короткая и самая драгоценная ночь, острая ухмылочка отца, цепи на руках и влажно падающие где-то неподалеку капли. Шепот Эпиметея: «Ковка хорошая… ничего, я сейчас крюки, которые из стен…»
Это не работа Гефеста. Ковка Циклопов, еще до времен их заточения в недра Тартара Кроном. Кого они рассчитывали сковать этими звеньями? Может статься, самого Крона, когда он только выступил против своего отца, Урана-Неба?
И как могли оказаться эти цепи в руках смертного, пусть и родственного богам, царя Эфиры?!
Ладно, у меня будет время его спросить. В моем царстве.
Сквозь подвальные своды из дворца долетел сухой, отчаянный вопль басилевса, повстречавшегося со своим гостем и пленником лицом к лицу. Надеюсь, после разговора с Убийцей тень Сизифа способна будет отвечать.
* * *
Вернулся я напрямик: махнул рукой, заставив землю раскрыться, направил колесницу вниз. Четверка победно захрапела, почувствовав родное подземелье. Мы опустились в низовьях Ахерона, здесь я бросил поводья и спрыгнул на каменистое острое крошево. Кони нетерпеливо стригли ушами: желали воды похолоднее и лакомства побольше. Хлопнул по крупу Аластора – тащи своих братцев в конюшню, сам, что ли, дорогу не найдешь?
Рванули, едва не перевернув колесницу.
Мир недовольно задергался, заворчал, будто пес, не узнающий хозяина, но смирился почти сразу, хлынул в меня привычной волной тьмы. Я в задумчивости коснулся пальцами вод Ахерона, посмотрел на Пристань Скорби – медленно, с унылыми стонами к ней брели тени, и лодка Харона привычно пересекала Стикс.
Гермес, наверное, меня проклинает (очень тихо и очень про себя). Сколько работы… Танат взялся за дело не шутя, наверстывал упущенное, и толпы теней еще долго будут валить ко входу у Тэнара, Цербер обожрется медовыми лепешками до полной неподвижности, а Харон сможет плавать в медяках, которыми ему оплатят за провоз.
Чем ему оплатил бывший царь Эфиры? Медью – или, может, золотом, за то, чтобы его не узнали?
Все же не видать Сизифу забвения. Допрашивать мертвых, что бы там ни говорили, легче, чем допрашивать живых: живые уповают на то, что их освободит смерть. В случае с Сизифом смерть сама бы не отказалась выдумать муку для своего бывшего тюремщика – оставь это мне, Танат, у меня получше с воображением, он расскажет все. Расскажет, зачем – нет, я знаю, зачем ему было выступать против богов таким образом. Он просто боялся моего царства, пытался отчаянно продлить обрезанную Мойрами нить, склеить ее, срастить воедино…
Но мне нужно узнать, кто предупредил его о твоем приближении, Убийца, и кто дал ему цепи.
И зачем этому кому-то было нужно твое заточение.
Я потер обожженную ладонь. «Рано или поздно», – напомнили из Тартара, и качнулся свод, угрожая лечь на плечи Атлантовой ношей. Вздор и глупости, это другое, я узнаю, кто…
Я удержу.
– …видеть тебя здесь. Если вдруг кто-то донесет Деметре…
Голос был шелестящим, низким, далеким – но непохожим на жалобы теней, да и редко забредают тени в каменистые низины Ахерона. Не желают ухудшать себе этим зрелищем и без того безрадостное состояние.
– Среди моих подданных нет того, кто побежал бы доносить матери. И у меня есть право спускаться сюда, если ко мне воззовет нуждающийся.
