Страж неприступных гор - Крес Феликс В. (книги без регистрации бесплатно полностью txt) 📗
Он понятия не имел, куда ехать.
Разум подсказывал, что следует двигаться в сторону ближайшего большого порта, то есть в Сейен, а оттуда на Агары. Человека, спасшего ему жизнь, его проклятую дочь, наконец, взятых в плен солдат, хотя вряд ли кто-то из них был еще жив, — всех этих людей следовало искать на Агарах. Если не там — то где угодно, то есть нигде.
А может, все-таки нет?
Кеса различила в своем туманном и крайне неотчетливом видении Хайну и слышала вопросы, которые задавала Риолата. Могла ли одержимая мощью Рубина пиратка отправиться в Роллайну? Хайны-Делары не было в живых — посланник дал бы голову на отсечение. Он разговаривал со Слепой Тюленихой Риди, которая в первую очередь была именно одноглазой пираткой, чудовищем, ибо княжна Ридарета, владеющая силами Гееркото, существовала, пожалуй, лишь в воображении Кесы. Он не мог себе представить, каким образом это полудикое создание, движимое самыми низменными инстинктами — чему он сам был свидетелем, забитым почти насмерть, — могло бы овладеть тем, что оно беззаботно называло «искушениями». Так что Прекрасная Риди вполне могла поехать в столицу. Вместе с приемным отцом? Готах знал об этом человеке лишь то, что говорила ему жена. Жене же он перестал доверять, ибо она была лишь доброй, напуганной, верящей в благие намерения женщиной, отказывавшейся осуждать кого бы то ни было за что бы то ни было. Мольдорн и в самом деле оказался прав.
Так куда ему ехать? В Роллайну или на Агары?
До Роллайны было ближе. Намного ближе.
Сперва, однако, Готах поехал в Эн Анель — красивый, не слишком большой уездный город; деление края на округа и уезды, хотя и навязанное Армектом, в Дартане прижилось и без труда пережило войну с Вечной империей. В Эль Анеле его могло ждать известие от товарищей из Таланты.
Известия не было. Скучающий слуга, сперва напуганный загадочным исчезновением госпожи, а затем успокоенный отправленным из дому посыльным, бездельничал в удобной гостиничной комнате, моля судьбу лишь о том, чтобы та послала ему еще многие недели, заполненные дремой, едой и скукой; может, еще мелкими мужскими приключениями, о которых его господин, а в особенности госпожа предпочли бы ничего не знать. Готах расплатился по счетам, освободил снятую Кесой комнату и велел отправить домой ее вещи, оставил слуге новый кошелек на покрытие ежедневных расходов, после чего без особой радости двинулся в дальнейший путь.
За окраиной города тянулись строения приходящего в упадок невольничьего хозяйства. Посреди большого неогороженного двора несколько некрасивых девушек под надзором старой бабы занимались какими-то непонятными упражнениями. Невольничий рынок Шерера подчинялся особым законам, поскольку в мирное время свежий товар поступал почти исключительно из числа свободных людей, добровольно продавшихся в рабство. Никого нельзя было к этому принуждать, заставлять или склонять обманом; если бы не данный закон, нарушение которого очень сурово каралось, дартанские деревни наверняка обезлюдели бы на протяжении нескольких поколений… Закон Вечной империи был один для всех, и даже самый ничтожный крестьянин мог изъявить желание вступить в имперское войско, когда объявлялся набор, — другое дело, что попасть туда у него было мало шансов, — а также распорядиться собственной жизнью. Это означало, что любой имел право совершить самоубийство — данный поступок являлся вполне законным, и семья самоубийцы не могла подвергаться каким-либо преследованиям — или выставить самого себя на продажу. Мужчины, даже умиравшие от голода, почти никогда этого не делали, поскольку неволя означала для них быструю смерть от каторжного труда — например, на рудниках или в каменоломнях. Впрочем, мужчины, даже самые дорогие, с рождения выращивавшиеся специально для участия в боях, очень плохо переносили неволю, намного хуже, чем женщины, — они болели, хирели, порой кончали с собой и даже бунтовали, что бывало опасно. Женщины соглашались на статус вещи с меньшим сопротивлением и продавали себя довольно часто; судьба забитой и дикой дартанской девушки, ставшей невольницей-служанкой — и даже, если она была красива, проституткой в одном из городских публичных домов, — почти всегда складывалась лучше, чем та, что ждала ее в деревне. Но в Армекте все выглядело совершенно иначе, там почти каждый — и каждая — готов был вступить в ряды легиона и почти никто не продавался в неволю.
Хозяйство под Эн Анелем было таковым лишь по названию, на самом же деле в лучшем случае предприятием по купле и продаже. Почти наверняка там не выращивали Жемчужин и тем более мужчин для боев на аренах, самых дорогих невольников Шерера, по сравнению с которыми цены самых прекрасных невольниц выглядели вполне доступными. Однако живые военные машины, каждая из которых разорвала бы в клочья трех таких воительниц, как Хайна (проходивший мимо хозяйства Готах с неподдельной грустью вспомнил веселую, улыбающуюся Черную Жемчужину), способные удивлять толпы на аренах, могли принести состояние своим хозяевам; золото, вложенное в хорошего бойца, быстро окупалось. Однако это должен был быть по-настоящему хороший боец, который, даже побежденный в упорном бою, не сомневался, что ему будет дарована жизнь — такого требовалось выращивать двадцать лет. Покупка же каких попало здоровяков, у которых головы отлетали от туловищ в первом же поединке, была пустой тратой денег.
После победоносной войны с империей королева Эзена даже и не думала уничтожать невольничий рынок в Дартане и потому сохранила все связанные с ним законы. Хозяйства остались единственными предприятиями, имевшими право торговать живым товаром.
Однако дни того, что находилось под Эн Анелем, подходили к концу. Так бывало всегда, когда выращенные невольницы не получали сертификатов Жемчужин, а бойцы проигрывали на аренах — подобное резко снижало престиж предприятия. Жемчужины почти всегда приносили убытки, зато поднимали ранг хозяйства. Но стоило однажды опуститься в глазах других, и подняться обратно было уже очень сложно. Цепочка проблем росла; спасая нерентабельное предприятие или просто пытаясь вернуть хоть немного денег, владелец закрывал глаза на слишком многое и погружался все глубже в трясину. Взять хотя бы «деликатный вопрос»… Деликатным вопросом называли отказ в продаже невольницы или невольника. Покупатель в соответствии с законом безнаказанно мог делать со своей собственностью что угодно, к примеру, ради удовольствия мучить купленную девушку, калечить ее, даже убить. Когда становилось известно о чем-то подобном, ни одно уважающее себя хозяйство не продавало живодеру живой товар, более того, по секрету сообщало об этом другим. Поступая иначе, оно подорвало бы собственную репутацию, что могло привести к отсутствию желающих продаться в неволю; какая из девушек, имея на выбор два хозяйства, отдалась бы тому, из которого могла бы попасть в лапы выродка?
Глядя на заброшенные строения, Готах думал о том, придает ли вообще хозяин этой развалины значение «деликатному вопросу». В лучшем случае он назначал неприлично высокую цену, но без зазрения совести избавлялся от всего, что еще у него оставалось. Никакое другое хозяйство не стало бы покупать двадцать некрасивых, болезненных и тупых девушек. Они годились лишь на роль живого мяса для какого-нибудь извращенца; впрочем, вскоре они могли и в самом деле представлять ценность лишь как мясо на корм для свиней или собак…
И вдруг Готах подумал, что, сражаясь за сохранение равновесия Шерни, тратя тысячи золотых на громадные начинания, он о многом забыл. Борьба во имя улучшения мира была обречена на неудачу, приносила больше вреда, чем пользы. Нельзя было исправить и улучшить то, что от начала до конца было придумано и создано другим мастером; можно было лишь окончательно его испортить. Но действительно ли стоило отказываться от всех человеческих желаний, таких как естественная для разумного существа склонность льстить самому себе? Брошенная нищему монета не улучшала мир, но позволяла благодетелю почувствовать себя лучше.
Впрочем, вполне справедливо. Ибо тот, кому льстило возникающее в душе чувство «я щедр и добр», был действительно лучше того, кому оно не льстило.
