Иерусалимский покер - Уитмор Эдвард (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
Монахов тут же нашли, а заодно с ними – и лакея. Он лежал в углу монастырского гаража, едва‑едва оправившись от комы, вызванной чрезмерным употреблением воды из Большого канала. Полицейские надавали ему оплеух, чтобы привести в чувство, и лакей приступил к сбивчивому рассказу.
Однажды утром, рассказал он, несколько дней, недель или месяцев назад, – он не помнил, когда на него обрушилась трагедия и сколько времени он провел в коме, – он выполнял свои обычные обязанности в подвале палаццо. Там он и встретил призрак женщины столь ужасающего вида, что в страхе взбежал по лестнице и выпрыгнул в окно, чтобы уплыть подальше и спастись. Когда он оказался в воде, его окутали миазмы Большого канала, он потерял сознание и больше ничего не помнил.
Но тот ужасный, кошмарный призрак, который увидел в подвале в свете факела, он запомнил навсегда.
И никогда, никогда до того дня, клялся лакей, вновь и вновь осеняя себя крестом, подергиваясь, как припадочный, и пуская ртом вонючие пузыри, – никогда я и представить себе не мог, что по земле может ходить такое чудовище, Пресвятая Дева, Матерь Божия.
Под палаццо есть тайный подвал? Полицейские были удивлены, но вот один из нищенствующих монахов, слушавший вместе с ними рассказ лакея, не удивился ничуть.
Ну разумеется, заметил монах. В этом дворце в свое время жил Байрон со своим любимым катамитом, Тито‑гондольером, которого я отлично помню, потому что это мой двоюродный дед с материнской стороны. Где бы ни жил Байрон, его всегда осаждали толпы женщин и мальчиков, и поэтому он выстроил тайный подвал, чтобы скрываться там и писать стихи. Уж не поэтому ли палаццо объявили памятником архитектуры, о чем никто, правда, до вчерашнего вечера не знал? Уж не там ли Байрон написал некоторые известнейшие свои произведения?
Полицейские кинулись к своему катеру и, взревев моторами, быстро умчались с материка. Под вой сирен они вылетели на Большой канал. Среди руин легко отыскали вход в подвал. Двадцатью ступеньками ниже лежал вход в тайный подвал, низкая узкая дверь, скрытая за занавесом, в точном соответствии с описаниями лакея. Полицейские распахнули дверь.
И тут эта мрачная пещера изрыгнула огромные клубы тяжелого едкого дыма, которые, крутясь, поднялись над городом и затмили солнце. Чтобы согреться самой длинной ночью в году, Нубар успел сжечь в своем ртутном очаге все архивы Разведывательного бюро уранистов.
Прибыли пожарные с кислородными масками и оборудованием. Они спустились вниз и увидели, что Нубар, вытянувшийся около тлеющего ртутного очага, жив, но без сознания. Его бесчувственное тело вынесли на поверхность, где уже собрались толпы любопытных. Канал перед разрушенным палаццо заполонили покачивающиеся на волнах лодки, в которых замерли зеваки со всего света.
Фашистские пожарные с мрачной торжественностью поставили носилки с Нубаром на помост, который был спешно воздвигнут у воды, – чтобы зрители могли наблюдать за происходящим не только потому, что итальянцы вообще любят спектакли, но и, учитывая конкретную обстановку, чтобы толпы туристов отдали должное эффективности фашистских спасательных операций.
Зрители вздохнули и умолкли. Волны нежно плескались о борта собравшихся лодок и гондол. Кислородное оборудование тихо посапывало у помоста, который был ради особого случая украшен национальными флагами и фашистской символикой.
Тогда фашистский мэр, фашистский начальник полиции и фашистский глава пожарного департамента по очереди громко пояснили толпе смысл сего печального зрелища. Они орали так, что факты разносились по всему Большому каналу. Они в подробностях описали толстые слои румян и помады, невероятных размеров коричневые одеяния и еще одно, огромное, сиреневое, голубую сережку на лбу Нубара и три монетки по одной лире, обнаруженные у него во рту; в одной руке – медальон с изображением Муссолини и Девы Марии, в другой – самый интересный для полиции предмет, иерусалимский счет за воду, оплаченный, от 1921 года, на котором Нубар, перед тем как потерять сознание, успел нацарапать несколько слов: покери Иерусалим, Хадж Гарун, Парацельс, Бомбасти бессмертие, Ахурамаздаи Стерн, джинни Бог, Синайская библия.
Монетки, обнаружившиеся во рту Нубара, навели власти на мысль, что в его желудке тоже могут найтись какие‑нибудь интересные инородные тела, которые он проглотил в подвале. Их немедленно попытались отыскать с помощью желудочного зонда, но он не вынес на обозрение публики ничего, кроме жеваного дерева, пропитанного алкоголем.
Этот факт, совершенно загадочный для большинства зевак, очень многое прояснил одному из зрителей, французу – вору и продавцу икон, после продолжительного пребывания в святой земле лишь недавно приехавшему в Венецию.
Действительно, Нубар уже успел поприставать к французу на площади перед собором Святого Марка поздно ночью, что уже само по себе показалось вору оскорбительным. Но настоящая причина страстной нелюбви француза к Нубару была проста: РБУ наняло его, чтобы внедрить в Великий иерусалимский покер, а в результате ему пришлось провести немалое время в чистилище. Француз, в соответствии с приказом, попробовал играть и проиграл все до нитки вождю американских индейцев – не в последнюю очередь потому, что вождя краснокожих возмутило то, как француз торгует крадеными произведениями христианского искусства. Часть проигрыша французу пришлось отрабатывать в чистилище, у горячей печи в Старом городе, причем на поруки его должен был взять некий священник, монастырский пекарь.
Печь была очень горячая. Француз не мог забыть ни одной пропитанной потом минуты мучений в этой невыносимой жаре, когда он выпекал хлеб одних и тех же четырех форм, как указывал ему священник. Сам‑то священник только знай себе пританцовывал как ни в чем не бывало, и это больше всего бесило француза.
Во всех этих ужасных испытаниях, выпавших ему на долю, он винил в первую очередь Нубара, потому что кто же, как не он, послал его играть в покер. Так что неуемная радость прозвучала в пискливом крике француза, пронесшемся над Большим каналом:
Так и разэтак, он сожрал свою флягу.
В последний день года в госпитале к Нубару вернулось сознание, но сразу стало ясно, что полноценным человеком ему не бывать. Тупо оскалившись, он уставился в потолок, словно пригвоздив взглядом какую‑то невидимую добычу. Каждые двенадцать минут он выходил из транса и тихо шептал части слов, которые нацарапал на иерусалимском счете за воду, оплаченном, от 1921 года.
С тех пор Нубар произносил только эти слоги, бесконечно переставляя их в бессмысленных ртутных анаграммах, которые почему‑то его радовали: Парабаст Бомбхаджи Синайсалим Бомбпокер, Ахурахадж Парамаздаи Стернпокер Библисмертие, Иеруджинни Бесгарун, Хаджстерн, Иерупокер.
Перемешанные тайны, секретные ключи в состоянии хаоса, кажется, утешали его в безвоздушном безмолвии вечной нерушимой скалы, в которую была заключена его голова, – тайного, единственного в своем роде философского камня, в который никому никогда не проникнуть.
Наконец‑то безопасность, наконец‑то мир, наконец‑то бессмертие. Все враги побеждены, и Стерн обращен в прах, и Ахурамазда рассеян в пространстве, и Хадж Гарун забыт в каменном сне, который навсегда скрыл Нубара.
Глава 17Крипта, башмачник
Суть вещей, и всего‑то? Что ж, я как раз к этому подбирался. По пути я просто вроде как примеривался к местности. Что толку путешествовать, если нет возможности полюбоваться по дороге видами?
31 декабря 1933 года, ночь. Двенадцать лет прошло с того дня, как они трое случайно встретились в дешевой арабской кофейне в Старом городе – на первый взгляд случайно, – все они пытались укрыться от ветра в тот холодный зимний день, когда небо было затянуто облаками, а в воздухе определенно чувствовался снег. И вот они сидели за карточным столом в задней комнате лавки Хадж Гаруна, и то один, то другой тасовали карты, а потом передавали колоду по кругу.
