Сборник "Чистая фэнтези" - Олди Генри Лайон (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
— Позвольте засвидетельствовать вам свое уважение, ваша светлость, — вмешался Тэрц. — Чрезвычайно разумное решение. И безукоризненное с точки зрения соответствия букве закона. Как лицо частное, вы, конечно… но, с другой стороны, как высокопоставленный сотрудник Бдительного Приказа, имеете полное право… В интересах следствия и сохранности имущества…
Болтовню стряпчего Конрад пропустил мимо ушей, мало-помалу начиная привыкать. Удивило другое: пару минут крючок ухитрялся хранить молчание.
— Лишь об одном осмелюсь просить вашу светлость…
— Да? — барон слегка приподнял левую бровь.
— Ежели другие постояльцы объявятся, вы им не рассказывайте лишнего, хорошо? — Трепчик просительно заглянул в лицо барону снизу вверх, чем надолго снискал расположение Конрада. — Отвадите народ, а я и так потерпел убытки сверх всякой меры…
— Неужели вы думаете, сударь, что я стану с первым встречным обсуждать вопросы, касающиеся моих прямых служебных обязанностей? Вопросы, могущие нарушить тайну следствия?
От тона обер-квизитора Трепчика явственно мороз продрал по коже. Хозяин даже не успел сообразить, что ответ, в сущности, полностью соответствует его чаяниям. К счастью, как раз в этот момент у входа послышался шум. Дверь распахнулась, и в холл сломя голову влетел благообразный старичок, едва не упав. В последний миг он чудом успел схватиться за край конторки и лишь потому удержался на ногах. Шляпа и старомодный парик с «львиными» локонами свалились на пол, и старичок мигом наступил на них башмаками, довольно-таки грязными.
Более всего визитер напоминал профессора из университета в провинции. Румяный и кругленький, как наливное яблочко; клинышек седой бородки, лицо гладкое, почти без морщин. Зауженный кафтан-жюстокор украшен на плечах пучками лент и подпоясан широким шарфом с бахромой. Верхние стеганые штаны, панталоны с бантиками в два ряда. Старомодный франт в летах, приехал в столицу потратить на удовольствия некоторую сумму — без лишнего шика, но и не очень стесняясь в средствах.
— Э-э… прошу прощения, господа. Моя проклятая неуклюжесть… У вас слишком высокие порожки, господа. Скажите, это ли гостиница «Приют… м-м… героев»? Кажется, героев, если я ничего не путаю. Понимаете, я забыл взглянуть на вывеску…
Ясное дело. По приезду услышал об экстравагантной гостинице и решил ближе ознакомиться с достопримечательностью. Вернется, станет хвастаться соседям.
— Вы совершенно правы, сударь! — раскланялся Трепчик, излучая радушие.
— Благодарю, голубчик! Вы хозяин?
— О да!
— Могу ли я снять у вас номер?
— Разумеется! Правда, на белой половине у нас ремонт… Спешу заверить, сударь: апартаменты черной половины отличаются исключительно цветом! Удобства везде самые замечательные… Вот господин барон может подтвердить, он здесь досмотр проводил… в смысле, осмотр…
Старичок отмахнулся, сбив чернильницу с конторки.
— С моим зрением мне абсолютно все равно: черные, белые… О-о, мой парик!.. моя шляпа… у вас слишком едкие чернила, голубчик!.. Ну ничего, позже вычищу…
Вернув письменный прибор обратно на конторку и по дороге забрызгав край баронского плаща — «О-о… ради Вечного Странника, простите!.. у вас слишком длинный плащ, мой великодушный сударь…» — гость принялся записываться в книге. Рядом суетился хозяин, готовый простить случайному клиенту, первой ласточке Трепчиковой весны, сотню опрокинутых чернильниц.
Конрад проникся к старичку легкой завистью: ему самому отельер радовался не так искренне. По квизиторской привычке он заглянул неуклюжему гостю через плечо: «Ага, ничуть не профессор… Эрнест Ривердейл, граф Ле Бреттэн… срок проживания — по усмотрению…»
Овал Небес!
— Простите, ваше сиятельство… Вы случайно не родственник квестору Джеймсу Ривердейлу?
— Э-э… великодушно прошу… А почему, собственно, вас это интересует, сударь?
— Разрешите представиться, граф. Барон фон Шмуц, к вашим услугам.
Близорукие глазки старичка моргнули.
— Ага, вот, значит, как… Это все меняет… Вы — отец квестора Германа, полагаю?
— Нет.
— Неужели? Я был уверен…
— Я не отец Германа. Я его дядя.
— Ах, барон! Ну конечно же… А я — дедушка Джеймса. Он так и сказал — «дедушка».
SPATIUM II. ШПАГУ — КОРОЛЮ, ГОНОР — НИКОМУ, или ЖИЗНЬ СЕМЕЙСТВА РИВЕРДЕЙЛ
Дворянство Ривердейлы получили давно, еще при Пипине Саженном.
Семейная легенда гласит, что великий император, наголову разбитый ордой Элбыхэ-нойона в первом сражении при Шпреккольде, бежал в Бирнамский лес, опасный для случайных путников и вдвойне опасный — для особ королевского звания. Но случилось чудо. Деревья Бирнама, с древних времен непримиримые к венценосцам, на этот раз воспылали гневом к горстке телохранителей императора, превратив их в лакомые удобрения, — а он сам, раненный и обессилевший от скитаний, в конце концов обрел пристанище в хижине дровосека. Там его и нашли трое вольных стрелков-мародеров, возжелав отобрать у павшего величия одежду и драгоценности, а самого Пипина живым предать в руки злобного Элбыхэ для триумфальных пыток. Дровосек вначале колебался между священным долгом гостеприимства и долей в имуществе гостя, предложенной ему мародерами, но итог колебаниям отца подвел сын — девятилетний Марчин. Дитя схватило родительский топор, заслонило тоскующего императора и громко возвестило:
— Отец, не бойся! Нас трое против троих, и, значит, судьба еще не решена!
Через шесть лет, все при том же Шпреккольде, трубя победу, Марчин-оруженосец получил от императора дворянство и рыцарские шпоры.
А в придачу — графство Бреттэн, граничащее с судьбоносным Бирнамом.
Злопыхатели и завистники будущей славы Ривердейлов шептались, что есть иной вариант семейной легенды. Без леса, мародеров и топора, зато с борделем в Треццо, императором, дровосеком, сыном дровосека, выдохшимся флаконом афродизиака и тремя ненасытными шлюхами. Впрочем, бессилие Пипина, от боевых ран или от чего иного, и ключевая реплика юного героя оставались неизменными.
Шептались злопыхатели правильно. В том смысле, что за более внятный разговор на подобные темы Ривердейлы отрезали языки — умело, быстро и безболезненно, на зависть хирургам-медикусам.
Резать, рубить и колоть оставалось главным занятием семьи на протяжении столетий. Сын Марчина, граф Роберт Быстрый, отличился в пресловутых Окружных Походах, наводя ужас на мамлюков султана Арье-Лейба бен-Цимах. Следом за честь рода вступились близнецы Сайрус и Сайлас, первенцы Роберта. Часовня Разбитых Надежд, возле которой братья плечом к плечу в течение двадцати лет, согласно данному обету, провозглашали первенство дам их сердец — сестер-двойняшек из Деррисдайра, — навеки осталась в памяти уцелевших рыцарей королевства, сильно проредив ряды последних. К сожалению, сестры не дождались паладинов, благополучно выскочив замуж за тех, чьих имен история не сохранила.
Лэньон Ривердейл был лейб-беллатором, иначе дуэльным заместителем короля Шарлеманя Вспыльчивого, снискав владыке репутацию тирана и человека, крайне щепетильного в вопросах чести.
Клайд Ривердейл, обеднев, открыл частную школу фехтования, публично объявив иных маэстро шарлатанами. Через некоторое время он принес извинения оставшимся в живых коллегам. Эти извинения в письменной форме более века украшали собой учебную залу школы, вместе с девизом: «Шпагу — королю, гонор — никому!». Поговаривали, что были они еще более оскорбительны, нежели первоначальное заявление Клайда. Так или иначе, остальные Ривердейлы, на чьем попечении оставалась школа в последующие годы, в уязвлении коллег словесными выпадами замечены не были.
С выпадами иного рода — по ситуации.
В скрипториях для юных забияк книги знаменитой семьи шли нарасхват: «О привлекательности ноги неодоспешенной», «Дуэль на бастардах: преимущества и недостатки», «Парадоксы оружия» и «Гладиаторий». Особенно с иллюстрациями авторов.
И, наконец, в новейшее время семья Ривердейл имела прямое отношение к храму Шестирукого Кри.
