Лестница в небо - Федорочев Алексей (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
Я, как и предполагалось, сидел «с умным видом» и кивал. Преувеличиваю, конечно, во многом я разбирался ничуть не хуже Бориса, а уж работу ТРК (торгово-развлекательного комплекса то бишь) представлял гораздо полнее, но если кто-то делает за меня мою работу и делает ее хорошо, то почему бы и нет? В основном приятель справлялся сам, но иногда, когда Борис терялся, мне приходилось подхватывать разговор. Именно ради таких моментов Черный предпочитал брать на переговоры меня, а не Шамана или Земелю. К тому же в их присутствии народ часто путался, считая их старшими и обращаясь к пилотам напрямую, что рождало мелкие, но неприятные недоразумения.
Так благодаря Борису наш комплекс потихоньку обретал реальные очертания. Помимо ТРК Борис развернул производство этих чертовых стеклопакетов, не отдав отцу лицензию. В Москве за производством все равно присматривал Лев Романович, скупая продукцию на корню; охрану, понятно, организовали Бок и кистеневцы, а вот в Питере мы выжили с соседнего участка Замориных, одновременно вынуждая Потемкиных убрать свою подслушку и просроченную тушенку.
Девятое марта ознаменовалось сразу двумя событиями: тихо отошел на тот свет в своем монастыре отец Никандр (но об этом я узнал позднее от Григория), а в моей жизни появилась бабушка.
С бабушками до сего момента мне не везло: в прошлой жизни мамина мать умерла до моего рождения, а отца я не знал — меня мать родила «для себя», так и не выйдя замуж, так что отцовской родни в глаза не видел. В этом мире ситуация обратная: мамина родня была жива-здорова, но связи с ними мать не поддерживала, не желая воскресать из мертвых. В мотивы не вдавался, но считаю, что тот их давний поступок с отсечением опозоренной девушки от рода иначе как предательством назвать нельзя. С отцовской стороны благодаря путанице, созданной дедом, бабушкой я считал давно умершую мать Николая. И вот только недавно узнал, что, оказывается, есть у меня неучтенная бабушка.
Знакомство с ней началось обычным субботним днем. Ничто, как говорится, не предвещало…
Дверь в моих комнатах открывалась вовнутрь и с недавних пор запиралась на засов. Говорят, учить язык легче, если спать со словарем, в моем случае — сразу с тремя (интересно, а количество словарей влияет на скорость обучения?), но я — я не мог. Понятно, что лучше бы не смог с самого начала, но покажите мне того, кто в моих обстоятельствах отказался бы! А вот теперь было… противно, что ли? Нет, не то слово… не описывает оно весь коктейль эмоций, что я испытывал при взгляде на этих женщин. Короче, не хотелось — и все!
Запор прибил собственноручно: грубый, купленный в обычном хозяйственном магазине, на фойе новенькой двери он смотрелся особенно эклектично, но меня все устраивало. Умом понимал, что эта выходка на уровне как раз-таки моего тела, а не сознания, но почему-то захотелось показать свое отношение именно таким образом. Нормально поговорить по-прежнему мешало незнание языка с обеих, или правильнее сказать — с четырех сторон, а так жест оказался понятен без слов.
Сегодня я закрылся не от китаянок — день был в самом разгаре, а пытался спокойно разобрать натасканные Гришкой бумаги. Гвардеец появлялся в среднем раз в две недели, принимал сеанс лечения, а взамен приносил мне новости и всякое-разное из своей конторы. Пришлось даже попросить его поумерить пыл: как бы такое рвение боком не вышло. И вот теперь выдалось свободное время изучить последнюю посылку. Разгадывая корявый почерк очередной записки, увлекся и не услышал топота, но распахнувшуюся дверь не заметить не смог: запорная петля висела на языке засова, сверкая четырьмя выдернутыми саморезами. Десятисантиметровыми, между прочим!
— Гор, там к тебе, это надо видеть! — только Земеля, бывший сегодня на базе по своим делам, мог так бесцеремонно обойтись с преградой в мою комнату.
— Дверь-то — за что?
— Извини, случайно… — Сняв скобу, он одним движением загнал крепежи обратно в стену. — Рекомендую поторопиться: возможно, придется переодеваться.
Спустился в холл к обзорному стенду. Идея была моей, а исполнение — Руса: по территории, на въезде и у эллингов, вдоль забора, а также на подъездах к нашей базе были установлены видеокамеры, изображение с которых постоянно транслировалось на целую стену из телевизоров, установленную в холле. То же самое шло еще на пост охраны, но там стенд был не таким масштабным — здесь еще в угоду эстетическому виду было много сделано.
Один из экранов показывал, как в нашем направлении двигается внушительная кавалькада: два джипа охраны и машина представительского класса.
— Думаешь, к нам? — Дорога вдоль баз проходила не особо оживленная, но и не такая уж тихая.
— Потемкинские машинки-то — на флажки глянь! Ты много мест в нашем углу знаешь, куда они направляться могут?
— Логично. Ладно, пошел переодеваться.
Пока вылезаю из джинсов, напяливаю приличный костюм — гости добираются до дома.
— Ангелина, Полина Зиновьевна! — приветствую вошедших. — Чем обязан?
— Внучек!.. — шепчет пожилая женщина, подходя вплотную ко мне. Ее пальцы гладят мои волосы, щеки. — Малыш!
Позади слышится негромкий хмык Олега. Стоящий в дверях подсобной части Чжоу являет чудо: широко раскрывает глаза. Ангелина за спиной бабули строит обреченную моську. Очень ее понимаю.
— Можем мы поговорить? — берет себя в руки гостья.
— Да, конечно, прошу в гостиную.
За предложенной чашкой чая бабушка успевает перезнакомиться со всеми обитателями дома, но потом они тактично испаряются из виду, вспомнив про неотложные дела. Лина, как воспитанная девочка, сидит за столом молча, слушая старших. Ну-ну: верю-верю. Интересно, а сестрица тоже номера вроде Машкиных откалывала или все же поспокойнее была?.. Оживляется она только в момент появления Черного, перекинувшись с ним парой фраз. А после его ухода снова замолкает, сосредоточившись на разглядывании обстановки.
— Ты, наверное, уже знаешь, что приходишься моему Павлу сыном? — спрашивает Полина Зиновьевна, отставив чашку.
— Доказательств не видел, но догадываюсь.
— У тебя же брали анализ?
— Кровь брали, и не только, — морщусь, вспоминая показавшуюся мне унизительной процедуру, — но с результатами никто не знакомил. Возможно, просто не до меня было, у вас же горе случилось. Кстати, примите мои соболезнования: с Александром Павловичем я едва познакомился, но он успел произвести на меня впечатление. Елизавете Михайловне не был представлен, но на портретах она выглядит красавицей. — Все время приходится помнить, что ложь одаренным видна как на ладони, и правильно подбирать слова. Насчет Сан Палыча не знаю, но Елизавету Михайловну я бы пару раз на бис прикопал за ее дела… но не скажешь же такого при ее дочери и свекрови! Уж Лину-то я бы точно от этих знаний оградил. А единственное, за что смог похвалить погибшую, — так это за внешность, эффектная женщина была, чего папаше не хватало? Хотя сам-то… три красавицы под боком, а я нос ворочу; может, и Павел в ней гнильцу с самого начала чуял, вот и не сошлись — искал приключения на стороне. И все равно моя мама красивее!
На мои дежурные слова родственницы мрачнеют, а Лина совсем по-детски шмыгает носом и тянется за платком.
— Не будем об этом. Их, к сожалению, уже не вернуть…
Ага, а вот здесь бабуля фальшивит… похоже, знала кое-что про невестушку!
— Но это тем более повод позаботиться о живых! Внуков у меня немного, и для еще одного легко найдется место в сердце! Егор, ты ведь позволишь мне узнать тебя поближе?
— Как вам будет угодно, Полина Зиновьевна! — Услышав подчеркнуто официальный ответ, женщина едва уловимо морщится, но тактично не спешит навязывать менее формальное обращение.
— Тогда, может, расскажешь нам о себе?
Пока делился биографией, взмок десять раз. И вроде бы уже заготовил заранее правдивый рассказ, каждое слово в нем проверил, но собеседницы ведь не только слушали, они и вопросы задавали. А вот тут-то приходилось вертеться юлой! Кроме языка приходилось еще и за телом следить: после давней подсказки Арешиной-старшей обнаружил у себя несколько жестов, характерных для Елизара Андреевича. Видимо, не врут психологи, когда говорят, что все в нас закладывается в раннем детстве: хоть и не совсем Егор я теперь, а вот память тела проявляется то и дело, приходится одергивать себя. Большая часть моего окружения, понятно, и внимания на это не обращает, но живы еще, как оказалось, люди, помнящие деда, а уж княгиня Потемкина однозначно была с ним знакома.
