Песочные часы (СИ) - Романовская Ольга (книги бесплатно txt) 📗
— Ну, и сколько ты собиралась пить эту дрянь?
— Хозяин, я не понимаю причину вашего недовольства. Я родила вам сына, теперь у вас есть наследник, и я нужна вам только для постели…
— Ты дура! — он со всего размаху швырнул бутылочку об пол. — Надеюсь, капли слизывать не будешь, а то с тебя станется. Ты что, совсем ничего не понимаешь?
Хозяин шагнул ко мне и встряхнул за плечи. Я попыталась вырваться, но куда там!
— Змейка, скажи, ты головой думала? — прошипел норн мне на ухо. — Я же предупредил, что знаю о них.
— Тогда почему же вы раньше не отобрали их? — упавшим голосом поинтересовалась я.
— Это моё дело, тебя это не касается, — взяв меня за подбородок, хозяин заставил смотреть себе в глаза. В них была знакомая мне ярость. — Ну, что молчишь? Оправдывайся!
Мне нечего было ему сказать, всё, что могла, я объяснила в первый раз.
— Дети по принуждению — это…
— По принуждению? — не выдержав, он толкнул меня, практически отшвырнул к стене. — Значит, я тебя насиловал? Ну, скажи, что язык прикусила? Напомнить, как был зачат Рагнар, как ты ждала его появления? Я запретил тебе пить капли, но понимал, что после рождения сына должно пройти время… Я хочу от тебя детей, Лей, от тебя, слышишь?!
— Вы вправе наказать меня, хозяин, я достойна наказания, но я не могла поступить иначе, — на всякий случай я спряталась от него за столиком.
Норн промолчал и запер дверь. Судя по ходившим под щеками желвакам, меня ожидала жестокая расправа.
Заметавшись по комнате, я остановила взгляд на окне. Схватилась за край портьеры, отдёргивая её, и услышала позади меня звук бьющегося стекла и треск.
Шоан, в каком же он бешенстве!
Времени мало, я отчаянно тянусь к шпингалету, но не успеваю, оказываясь в руках хозяина. Схватив за запястья, он так крепко стискивает их, что, кажется, кости вот-вот треснут, а потом неожиданно отпускает, перехватывает за талию, разворачивает и прижимает к себе. Ещё мгновение — и я ощущаю прикосновение его губ. Поцелуй жёсткий — чувствуется, что злится.
Вспомнив совет Фей, но, не веря, что поможет, осторожно касаюсь его волос, провожу по них пальцами — и поцелуй тут же меняется, становится мягче. Даже не верится, что сработало.
— Да не стану я тебя бить, — оторвавшись от моих губ, шепчет хозяин. — Хотя ты делаешь всё, чтобы вывести меня из себя.
Только сейчас я заметила, что стало с вазой и столиком: оба они были теперь бесполезны.
— Я не хочу причинять тебе боль. Но ты… Ты видишь во мне только зверя.
Его пальцы прошлись по абрису моего лица. Вновь поцеловал, на этот раз нежнее, бережнее…
Не прошло и пяти минут, как мы оказались в постели. Я не смела ему отказать, ощущая себя виноватой. Даже сама, не зная, почему.
Удовольствия не было, но я его не ждала. Зато чувствовала, как хозяин успокаивается, становится всё более ласковым, бережным, как безуспешно пытается заставить меня что-то чувствовать. Я даже не пытаюсь притворяться, просто лежу, глядя в потолок.
Когда всё закончено, он прижимает меня к себе и шепчет:
— Опять всё сначала, да? Я терпеливый, Лей, я дождусь.
Я со страхом ожидала заветного дня и с радостью дождалась. Но расслабляться не стоит: при активности хозяина моя беременность — дело нескольких месяцев. Он бы каждую ночь проводил со мной, за исключением тех, что уделял госпоже, спасали лишь мои отговорки — ссылки на нездоровье и усталость. Но, к сожалению, часто прибегать к ним не получится — перестанет верить.
Второй ребёнок крепко привяжет меня к Араргу. И к хозяину. Я и так слишком к нему привыкла, относилась совсем не так, как в свои семнадцать. Наверное, так же, как норина Мирабель. Хотя в постели, наверное, она себя так не вела. Он ведь дождался, мне снова стало приятно, снова появилось ощущение любовницы, потому что торха не нежится по утрам в хозяйской постели, для неё не подогревают завтрак.
А ещё норн стал гулять вместе со мной и Рагнаром. Теперь я не могла зайти к Тьёрну, не могла попробовать обманом приобрести капли — наверное, хозяин делал это специально, знал, что я попытаюсь вновь обойти запрет. Каждый раз, спускаясь вниз с сыном на руках, надеялась не застать его в холле, и каждый раз, отвернувшись, старалась скрыть отчаянье.
Не спорю, бывать в городе с норном безопаснее, никто не посмеет меня оскорбить, да и в ноябре, когда улицы становятся скользкими от ночных заморозков, лучше иметь руку, за которую можно уцепиться, но мне хотелось зайти на улицу Белой розы или сбегать в Университет. Увы, не было никакой возможности!
Когда выпал первый снег, Рагнар жутко радовался, так и норовил проглотить снежинки, требовал, чтобы я дала ему потрогать это что-то мягкое и блестящее. Он вообще любил всё трогать, пытался попробовать 'на зуб'. Кстати, зубки у нас появились, целых четыре.
На оживлённых улицах приходилось брать малыша на руки: его пугали крикливые торговцы. Хозяин, правда, говорил, что не стоит потакать страхам сына, но я его не слушала. К чести Рагнара, ко всем этим звукам он постепенно привык и продолжил с энтузиазмом познавать мир, не давая родителям ни минуты покоя.
В саду Трёх стихий, где неизменно заканчивалась наша прогулка, я с облегчением передавала сына отцу: пусть теперь сам борется с его бешеной активностью, следит за тем, куда он засовывает пальцы, и прислушивается к потоку его слов, постепенно превращающееся в что-то осмысленное. Во всяком случае, нас 'па-а-п-а' и 'ма-а-ма' он уже называет и даёт забавные названия разным предметам.
Я улыбалась, наблюдая за тем, как сын, поддерживаемый под мышки отцом, пытается ходить. Разумеется, практически сразу падает — рано ему, зато встаёт сам, отталкивая папину руку. Самостоятельный. И не плачет, когда плюхается попкой в снег.
Со стороны всё казалось идеальным: любящий отец, гуляющий с супругой. Но всё было не так. На мне — браслет рабыни, я не могу шагу ступить без разрешения хозяина, не могу отказать ему два дня подряд, меня не спрашивают, хочу ли я ребёнка. Как я поняла, на двоих норн останавливаться не намерен.
Я целиком и полностью завишу от норна, не имею права покинуть Гридор, заводить друзей не из прислуги. Доступ во многие места мне закрыт, на меня часто смотрят с презрением, как на человека второго сорта, я должна кланяться норнам, молча терпеть колкие замечания любых авердов — список можно было бы продолжить.
Да, в сытости, в тепле, наряженная, как кукла, но не могу я надеть эти вещи в город без сопровождения хозяина — не имею права. У меня вообще нет прав, никому не интересно, что я хочу.
Если норн изобьёт меня до смерти — никто слова не скажет.
Мне не дают ничего выбирать, я лишена выбора. Слугам — и то лучше. Вечером и ночью они принадлежат себе — я же принадлежу норну. Если он куда-то едет, то еду и я, сижу у его ног, наливаю вино, терпеливо сношу замечания его приятелей о моей фигуре, краснею от некоторых их вопросов. И ведь приходится отвечать. Нагрубить нельзя — как бы тепло норн ко мне ни относился, он накажет. Однажды уже дал по губам за нечаянно слетевшее с языка слово. Несильно, не до крови, но всё равно неприятно.
Но как-то раз я не выдержала, не смогла спокойно слушать. Это случилось на приёме у городского главы.
Я, как всегда, сидела у ног норна, правда, не на полу, а на подушке, — хозяин не хотел, чтобы я застудилась — старалась не вслушиваться в гул стремительно хмелеющих голосов и ела фрукты из стоявшей рядом тарелки.
Мимо то и дело бегала чья-то охотничья собака, задевавшая меня хвостом. Впрочем, не только меня, но и других торх.
Периодически приходится вставать, чтобы помочь слугам убрать у хозяина пустую тарелку, что-то положить ему, поправить салфетку на коленях — делаю это уже машинально, по привычке. Он не останавливает — на людях положено, но вино наливает сам. С рук не кормит, но отрезает и даёт кусочек чего-то вкусного. Ем это не руками — в отличие от других, мне досталась вилка. Естественно, по просьбе хозяина.
