Шолох: Теневые блики (СИ) - Крейн Антонина (книги читать бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗
А в один из дней за мной и вовсе увязался господин Мелисандр Кес. Он сказал, что устал от вахты в библиотеках города, поэтому хочет оттянуться. Езда туда-сюда по рабочим делам привела его в восторг. Особенно Мела впечатлил один-единственный за всю эту неделю труп, выпавший как раз на день нашего с ним «сотрудничества». Историк, увидев тело, не стал отворачиваться и зеленеть, как я предполагала (и как среагировала сама), а деловито подошел и попросил разрешения изучить жертву.
«Конечно же тебе нельзя его трогать!» — обалдела от такой просьбы я. Мел скривился и отошел, но издали с ба-а-а-а-альшим любопытством следил за работой вызванных мною коронеров. Я уточнила, всех ли асеринских историков так тянет на мертвечину. Мел усмехнулся: «Только таких, как я».
Кто у нас там дальше… Дахху. Дахху за эти дни исписал больше сотни страниц. Если честно, всю ночь я ночевала у него. Гостевая келья быстро обрастала уютом. Марах облюбовал себе в качестве жердочки книжную полку и ночами, не мигая, смотрел на рыбок в надувном магическом матрасе. Страсть в его желтых глазах доводила рыбок до исступления. К счастью, охота так и не перешла в активную фазу.
Дахху же был настолько увлечен работой, что, кажется, вообще не заметил двух новых жильцов. Я внимательно следила за ним, но в его движениях больше не чувствовалось страха перед сновиденческими людьми. Он был одержим «Доронахом», да. Иногда как-то странно дергался и жаловался на онемение в руке, но клялся, что некое лечение в Лазарете уже началось и скоро он будет в норме. В общем и целом, Смеющийся выглядел вполне довольным жизнью. Поэтому я не приставала.
Как вы догадываетесь, мой импровизированный переезд произошел из-за Карла. По вечерам мы продолжали тренироваться, уходя для этого в чащу Смахового леса. Еще дважды уроки заканчивались моими слезами и бесконечным ощущением тщетности, несправедливости бытия, но потом я научилась работать с унни «по-хорошему». Чувствовать родство с энергией без того, чтобы думать о том, как эфемерно мое настоящее, столь недолговечное «я». Теневые блики на изнанке век перестали казаться врагами. Ручеек в душе, окрепнувший после первого раза, снова стал прозрачным и освежающим.
Правда, как показала практика, волшебство давалось мне куда лучше, когда меня корежило от страданий. Захлебываясь от ужаса перед вечностью, я могла вызывать сильный ветер, долгое время держать на весу тяжелые предметы, выращивать цветы и залечивать раны (мы, как звериные лекари, ходили по лесу в поисках раненых животных, которым я успешно помогала). Но при «позитивном», спокойном подходе мне удавалась лишь малость: слегка приоткрыть набухшую почку дерева или подогреть кружку воды. Впрочем, я решила, что нервы дороже, поэтому мы пойдем пусть и долгим, но безвредным для психического здоровья путем.
Еще для поддержания внутреннего тонуса я дважды заглядывала к принцу Лиссаю. Мы милейше беседовали с ним о том и о сем, но в Святилище он меня не звал — ревновал. Кажется, наши отношения, внезапно возникшие на почве потустороннего, так же внезапно и кончились. Его Высочество был неизменно рад мне. Но уже не так, как прежде, и меня это, конечно, огорчало.
Зато у Кадии личная жизнь складывалась замечательно. Я ее почти не видела. Ее мрачная угроза в день нашего с друзьями примирения — «уйду от вас к Анте Даврьеру» — обернулась явью. Признавшись нам в глубоких чувствах к денди-предпринимателю, Кадия с чистой совестью упорхнула в его объятия. Я была немного озадачена, но и рада. Еще один раз мы ужинали всей компанией плюс родители Кадии. Дело было в особняке Давьера, все прошло по высшему уровню. Карл отказался присутствовать, потому что «господин Анте напоминал ему его дядю, ушедшего на войну с иджикаянцами и не вернувшегося домой». К мальчику постепенно возвращалась память, но какими-то странными, не связанными друг с другом лоскутками. Зачастую эти «лоскутки» приводили меня в замешательство: я уже привыкла думать, что Карл, прости меня небо за такую смелость, — существо из другого мира, и поэтому пассажи про иджикаянцев разбивали созданную мною картинку. В Иноземном Ведомстве, как и следовало ожидать, никакой информации про нашего подростка не нашли. На мои жадные, регулярные расспросы Карл отвечал редко и неохотно, если что-то и говорил — то случайно, будто пробалтываясь, или уж когда я вцеплялась намертво.
Один раз, после долгой тренировки, я вдруг разродилась целой теорией о его происхождении…
— Слушай, Карл, — сказала я, как ни в чем не бывало. — А может, ты бокки?
Он аж подпрыгнул.
— Ну а что? Если ты древний дух, то понятно, откуда у тебя такая магия. В ночь полнолуния ты почему-то обронил фонарь. И после этого произошла мутация: ты стал мальчиком во плоти, а фонарь — этой странной железной штукой, то есть тоже фонарем, но каким-то нереальным. Случилось это в Сонных Ивах. Потом ты дошел пешком до нас и, как приличный человеческий мальчик, захотел зайти в дом. Тут твои собратья психанули и решили тебя съесть. Но мы им помешали. После этого Дахху начались сниться сны — а главные герои в них, на самом деле, не люди, а как раз-таки бокки! Требуют тебя обратно. А снова бокки ты станешь, если зайдешь в ту дверь из фонаря. Как считаешь?
Карл в ответ на эту теорию серьезно задумался. Потом покачал головой:
— Не, не ложится.
— Почему?
— Когда я увидел бокки, то, как они окружают меня, — я не знал, кто они. Я и сейчас не понимаю, кто они. Хотя вспомнил, что раньше встречался и с крустами, и с ундинами, и даже с аванками… Но не с бокки. И откуда тогда Зверь? За мной правда гналось что-то жуткое. Что-то не из Шолоха. И почему я знаю некоторые вещи, о которых не слышал никто в Лайонассе? Например, батарейки. Я уверен, что батарейки — это нормальная, всем известная фишка. А ты только глаза круглишь. Или вот Дюма… Почему тут нет книг Дюма? Но в то же время Иджикаян я тоже помню. И Анте Давьера. А он, кажется, меня.
Мальчик вздохнул. Я впервые рискнула произнести вслух:
— Карл, ты тоже думаешь, что ты из другого мира?
Он дернул плечом:
— Не могу понять. Как будто только наполовину.
После чего он умолк. И отдал мне свой фонарь: «Пусть у тебя полежит. Только не открывай ту дверь. Пока что».
Другим молчуном, не склонным к общению, стал Полынь. Он замкнулся в себе и отказывался обсуждать дело о маньяке. Про личные разговоры я уж молчу.
По утрам я приходила к нему за партией новых папок, выслушивала краткие наставления и уходила. Вечером возвращалась, докладывала о выполнении, ставила подписи и отправлялась восвояси. Куратор не реагировал больше предписанного: кивал, качал головой, делал замечания — и все. Полынь стал похож на призрак самого себя: бледный, осунувшийся, воняющий лекарствами, ночующий в кабинете и забывающий переодеться. Разок во мне взыграл материнский инстинкт, из-за чего я попробовала коснуться его лба — замерить температуру — но Полынь рявкнул на меня столь злобно, что я поскорее вышла в коридор, чтобы не расплакаться.
Там мы столкнулись с Андрис.
— Наорал? — сочувственно кивнула она в сторону двери.
— Наорал, — опустились уголки губ у меня.
— Йоу, не расстраивайся. На меня тоже наорал. Трижды. Причем один раз за ужином. При всей таверне, жуть.
Так я узнала, что Полынь и Адрис ужинают вместе. Любопытно.
Однако на куда более горячем любопытстве кипело в эти дни Иноземное Ведомство. Сотрудники шушукались по углам и в открытую делали ставки на Полынь и Дома Внемлющих или против него. Станет он Генералом Улова или нет?
Двое «мальков» из моего набора, близнецы, оказались профессиональными букмекерами. Ставки принимались в главном холле, у портретной галереи. Каждый день кто-нибудь проверял — не готовят ли место для нового портрета? Многие сотрудники верили, что «наверху» уже приняли решение, и от реальной работы Полыни ничего не зависит, а потому особо старательно вглядывались в лица руководителей Ведомства. Но главы департаментов, напротив, ни в чем не были уверены, а потому и сами с удовольствием участвовали в общественной дискуссии «справится Полынь или нет?».
