Тёмное солнце (СИ) - Евдокимова Лидия Григорьевна (книги бесплатно без txt) 📗
— В любом случае, сегодня этот нерушимый столб Долины попытается от нас избавиться, — пожала она плечами. Рассказ Гравейна глубоко тронул ее тем мостиком доверия, что пролег между ними на краткий миг, но Медноликая отчетливо видела, как этот мост в скором времени будет сожжен руками северянина. Тот не привык быть откровенным или доверять кому-то больше необходимого. Лаитан лукавила. Она знала, что ей вреда не причинят. По каким-то странным причинам она должна была остаться в живых, и пришла к огню, подготовившись и одевшись соответственно, только для того, чтобы северянин не попался заговорщикам. Подозрительное чувство долга позвало ее ближе к отражению Креса, чтобы отплатить за спасение той себя, с которой все началось. Лаитан рассказала обо всем, что с ней происходило, подробно описав сцену в джунглях на заре времен.
— Я не хочу верить, но мне и не приходится. Я не верю, я знаю, что однажды один человек стал отцом первой матери матерей, зачав ее с помощью инструментов от своего же дитя. Наш род, и теперь я понимаю это, потому и зовётся матерями — сыновей у нас никогда не было. За всю историю Империи. И все эти образы, слова, осознания, все они роятся внутри меня, сводя с ума. И если я права, если мой первый предок действительно был тронутым умишком, я тоже несу это в себе. Долго ли мне сохранять рассудок? И не потому ли я должна стать последней? Мне кажется, что я иду к смерти. Я должна буду умереть там, у Отца, у океана, и тогда цикл богомерзкого оплодотворения прервётся, мир рухнет и все закончится. «Так и не начавшись», — мысленно продолжила она. — И потому ты и твоя злость на ту Медноликую, с которой вы встречались в прошлом, будет исполнена. Неважно, та ли я, что ты знал. Мне все равно нужно отдать жизнь, если я хочу встретить смерть в здравом уме, а не с пеной у рта. Я потратила все силы, моя жизнь была, как у жертвенного животного, получавшего лучшие корма и лучший уход, чтобы быть выпотрошенным заживо на алтаре в праздник плодородия, во славу солнцу и ради будущих урожаев. Удивительно, но в Империи все равно продолжаются оргии и жертвоприношения, хотя все знают, что стихиями управляют Мастера. И никто пока не задавал больше вопросов, чем требуется для казни за них. Я не вынесу того, что на меня свалилось, мой рассудок не вынесет, и смерть будет лучшим подарком, чем жизнь в руках Посмертника.
Морстен слушал Лаитан, кивая в тех местах, которые подтверждали его выводы, подпирал ладонью подбородок или сжимал кулаки, когда она рассказывала нечто неизвестное, и все глубже понимал, что Света в Империи не было никогда. Вся система была построена на изначально извращённом фундаменте, и, чем больше времени проходило, тем сильнее вылезали наружу все недостатки и откровенные ошибки создателей этого мира. «К хренам уккуньим, — подумал он. — Варгейн, по крайней мере, честен. И не опускался до такой низости, как использование собственных детей».
— Я помню твою смерть, Гравейн, — сказала Лаитан, и ее губы дрогнули, искривляясь в кривой дрожащей улыбке. — Я помню все смерти за все тысячи лет. Теперь помню. Я видела свое зачатие, я знаю, что золотой колосс Империи почти подчинился Посмертнику, а серебряный, скорее всего, затянул с пробуждением памяти носителя именно по тем же причинам. Потому Ветрис так и проявляет себя, чувствует, или, возможно, тоже что-то вспоминает. Он должен быть таким же, как мы, но с нами он говорить об этом не станет. И мне уже кажется, что все пять тысяч лет каждый из нас только и делал, что рождался, чтобы убить другого, или быть убитым им. Будто во времени появилась петля, и мы теперь бегаем по кругу этой верёвки, дробясь и теряя остатки рассудка и человечности.
Она уставилась в огонь, обхватив себя руками за плечи. В новой одежде это было непросто, но острое желание защититься от себя и мира превалировало настолько, что Лаитан отбросила приличия и сомнения.
— При всей своей ненависти к Посмертнику, который использовал умирающего для достижения своих грязных целей, — раздраженно махнул рукой Морстен, — он сейчас совершает почти благое дело. Это всё, — он мотнул головой в сторону, — настолько прогнило, что только властителю разложения и гибели заниматься разбором завалов, образовавшихся за пять тысячелетий. Я уничтожу этого сладкоречивого гнилоуста при первой возможности, но вижу, что нужно менять мир. Невозможно так мучить, и так мучиться. Ветрис, ты, Крес… Пеленгас, чтоб его порвало на куски. Кто в итоге получит главный приз?
Гравейн махнул рукой.
— Я ведь тоже знаю о всех этих смертях, предательствах и отвратностях, — он хрустнул веткой, которой мешал угли. — Знаю, и помню, словно сам пережил. Тебе тяжело сейчас, и будет еще тяжелее, Лаитан. Но я понимаю, каково приходится тебе, и я помогу. Сделаю, что попросишь. И когда попросишь. Петлю надо разрубить.
На секунду ему показалось, что напротив них с Лаитан сидит еще кто-то, невысокий, в темных одеждах. Но призрак исчез, как клуб дыма, и Морстен придвинулся к Медноликой, обхватив ее плечи рукой, словно прикрывая от всего остального мира. Это был жест помощи, символическое понимание и разделение знания. В какой-то мере.
Медноликая вздрогнула, сжавшись в комок, когда рука Морстена легла ей на плечи. Возможно, он подумал о том, что она испугалась его, но Лаитан, чье горло внезапно перехватило, а язык присох к глотке, могла бы поклясться, что со страхом это ощущение не имело ничего общего. Тёплая рука северянина была такой же, как и рука Креса, однажды прижавшего к себе Литан.
Мать матерей вспомнила, что сошла с ума совсем недавно, и потому прижалась к Морстену теснее, желая спрятаться в нем, как пряталась Литан.
— Думаю, просить не придётся, — глухо сказала она, стараясь не закашляться от охвативших ее новых эмоций. Довольно, надо сказать, странных и еще ни разу не переживаемых за ее жизнь. Под тяжёлой дланью властелина Тьмы было на удивление уютно и спокойно, словно вся сила Замка встала на их защиту. Лаитан краем глаза увидела махнувшего хвостом тёмного зверя, чья морда выражала неодобрение и… грусть.
Она посмотрела на властелина, тот тоже перевёл на неё взгляд, даже не подумав убрать руку. Лаитан не знала, что надо делать, и надо ли вообще что-то делать. Обычный для военных товарищей жест должен был бы вызвать у варвара источающую клубы дыма и яда реакцию, но Лаитан стало на это все равно. «Интересно, а он тоже не знает, что делает?» — подумала она о властелине севера.
— Нужно притвориться спящими, — ее губы тронула едва заметная улыбка, в которой было больше сумасшествия, чем нужно, чтобы предложение показалось неопровержимым.
— Нужно, — Морстен кивнул, подтверждая правильность решения. — После полуночи атакуют тхади, а потом меня. Или одновременно.
Он умолчал, что наличие рядом Лаитан может изменить планы заговорщиков — решившись пойти против властелина севера, Ветрис и Киоми вряд ли будут мелочиться или переносить свои действия. Медноликую не убьют. Она важна для планов всех, от Коэна до Посмертника, и до Отца она дойдет точно. А вот Гравейна можно было вычеркнуть из уравнения, сокращая количество неизвестных.
— Но, боюсь, их ждет неприятный сюрприз, — северянин нехорошо улыбнулся. — Замок согласился пожертвовать немного своей силы, и все напавшие на меня получат прямое подключение к каналам Тьмы. Ненадолго. На минуту. Тхади готовы к нападению, и займут-таки позиции, где не получится нападать больше, чем по двое на одного, а это их любимая разминка. В полную силу тхади дерутся один против четырёх. А теперь, когда Ветрис разозлён тем, что мы сидим в обнимку возле костра, и его нервозность передаётся безымянным, можно считать, что варвар уже почти проиграл.
Мысленно Лаитан вздрогнула, будто замороженная ледяная скульптура, в которую угодила крохотная дробинка. Лёд сначала зазвенел, а затем пошёл незримыми трещинками. И через минуту все изваяние осыпалось вниз осколками, раздробившись об мрамор пола. Тонкие линии, острые грани, превосходство мастера умерли от точно и расчётливо брошенной дроби, с тонким пронзительным звуком рассыпавшись под ногами. Она медленно кивнула.
