Сага о Рорке - Астахов Андрей Львович (читать книги .txt) 📗

– Нет, – Рорк отвернулся, взял руку Ефанды в свои ладони, часто-часто заморгал, пытаясь отогнать слезы. – Останусь здесь, с ней. Коли отойдет, то на моих руках.

– Жизнь ее в руках богов, – отозвался вездесущий Хельгер, возникнув за спиной Рорка. – Ты ей ничем не поможешь.

– Молчи! Не твоя это забота.

Хельгер лишь пожал плечами. Всю ночь он не отходил от Ефанды – долгие часы, с того самого момента, когда вдруг отошли воды и начались родовые схватки, за два месяца до срока. Что было тому причиной, тяжелое плавание по морю до Рогволодня, страх ли при встрече с новой страной, или же беспокойство за Рорка, который последние недели вдруг стал вести беседы с волхвами и ведуньями, Хельгер не знал. Ночь он провел с племянницей, пытаясь помочь – и не помог.

Рорк примчался под утро, когда девочка уже родилась. Князь был страшен: бледный, осунувшийся, с налитыми кровью глазами, с посиневшими губами, пьяный. Хельгер пытался загородить ему путь.

– Прочь! – прошептал Рорк.

– Не входи. С ней жонки-знахарки. Руда у нее не останавливается.

– Прочь, Хельгер!

– Заруби, тогда войдешь.

– Второй раз! – Рорк протянул скрюченные пальцы к глазам старого ярла. – Второй раз ты становишься на моем пути, Хельгер.

– Встану и в третий. Если понадобится.

– Один! – Рорк закрыл глаза, задышал тяжело, словно острая боль пронзила его. – Отойди, добром прошу.

– Не отойду. Где ты шляешься? С ворожеями гадаешь? Заглядываешь богам в кошелек? Распиваешь мед с холопьями? Посмотри на себя! Она звала тебя, когда рожала. Только тебя, никого больше. А тебя не было. Ты шастал по суесловным бабам, выслушивал их вздорные прорицания. Теперь, когда она лежит без чувств, ты захотел ее видеть. Поздно, Рорк. Ты опоздал.

– Хельгер, она умрет?

– Все возможно.

– А ребенок? Мальчик?

– Девочка. У тебя дочь.

– Проклятая Сигню! – Рорк устало опустился на лавку. – Сильная девочка?

– Будет жить, – улыбнулся Хельгер. – Пищала, как поросенок. У нее твои глаза. Золотые, как солнце.

– Мне надо, чтобы она жила.

– Я же сказал, пищала…

– Ефанда, Хельгер. До дочки мне нет дела.

– Жонки с ней, бабки-повитухи, – ответил Хельгер, задетый жестокими словами Рорка. – Кровь у нее плохо сворачивается, и сил она много потеряла.

– Если моя жена умрет, всех волхвов и знахарок повешу на их собственных кишках на кольях палисада.

– Подождем до утра. Сядь и выпей меда. Ты весь дрожишь. Что твоя ворожба?

– Плохие знамения, Хельгер. Я спешил, потому что предчувствовал беду, и я опоздал. Твоя правда. Смерть всегда опережает меня на один шаг… Холодно здесь.

– Я велю затопить очаги.

– Зря. Дым повредит Ефанде и ребенку, – Рорк провел ладонями по лицу, вздохнул тяжко. – Пойдем, Хельгер, я все-таки хочу увидеть ее, пока она… пока еще есть надежда.

Хельгер стоял подле князя до того момента, когда страшная усталость, следствие всего пережитого, не сморила Рорка. Слуги бережно унесли своего господина в опочивальню.

– Не давайте ему меда, – предупредил Хельгер, – он еле дышит, как бы удар его не хватил. Пусть поспит. Никого к нему не пускайте.

– А ты? – спросил его Энгельбрект.

– Останусь с племянницей, – сказал Хельгер. – До заката она вряд ли доживет. Хочу принять ее последний вздох…

Женщина была молодая и приятная, с толстыми русыми косами, тяжелой грудью и крепким телом. Хельгер присмотрел эту бабу еще два дня назад, когда видел ее на рынке. Он знал, что Умила – так звали молодуху, – недавно стала вдовой, что муж ее был убит мятежниками Световида, что у нее два маленьких ребенка, и одного из них она кормит грудью.

Женщина была испугана. Воины Хельгера привели ее к ярлу, ничего ей не сказав, просто оторвали от стирки и чуть ли не под руки притащили к Хельгеру. Надо внушить этой крестьянке, что ничего плохого с ней не случится, а может быть, даже наоборот…

– Ты знаешь, зачем я тебя сюда взял? – спросил он.

– Нет, – даже в пяти шагах было видно, что женщина дрожит.

– Ты знаешь, кто я?

– Знаю. Ты воевода урманский, Хельгер Вещий.

– Верно, – старый ярл усмехнулся. – А тебе ведь Умилой кличут, так?

– Умилой. Зачем звал?

– Да ты не бойся, я тебя не обижу. Будешь умной, награду получишь. Дом у тебя уцелел?

– Какой там! – Баба махнула рукой. – Наш с покойным мужем моим Вышатой дом дотла сгорел. Я сейчас с малыми у золовки живу. А ты, чай, об этом знаешь, твои люди к ней в дом пришли.

– Знаю. Просто хотел убедиться, что ты правду всегда говоришь. Нравишься ты мне, Умила, и деток мне твоих жаль. Хочу помочь тебе.

– Помочь? – Женщина всхлипнула. – Если бы не война эта, Вышата мой жив был бы. Он, знаешь, какой был работящий? Лучшего аргуна [131] во всей земле нашей не было. Он наш дом за пятнадцать днев одним топором срубил. А твои воины его убили.

– Не мои воины его убили, а мятежники, волхвом Световидом взбаламученные. Знаешь ты это, Умила, но вину на нас перекладываешь. Чего хочешь, чтобы пожалели?

– Кабы вы, урманы, не пришли, так и муж был бы мой жив! – сказала женщина и снова всхлипнула.

Храбрая баба, подумал Хельгер. За такие речи положено язык отрезать. Или глупая, не понимает сама, что говорит и кому. Или же действительно у нее душа золотая, говорит в глаза правду, не думая, чем эта правда ей обернется. Старый Хельгер разбирался в людях, и словенка Умила понравилась ему сразу. Теперь он еще раз убедился, что не ошибся в выборе.

– Может быть, ты права, – сказал он. – Однако убил его все-таки земляк твой, а не мой воин. Но я чувствую себя виноватым и хочу загладить свою вину.

– Да уж! – Женщина искоса, оценивающе глянула на Хельгера. – Уж не в жены ли взять хочешь?

– А если и хочу? – игриво ответил ярл. – Я хоть немолод, но мужчина крепкий, силы для игр любовных сохранил. Жена моя померла давно, так что бабы в доме у меня нет.

– Да ты, чай, любую в дом взять можешь.

– Любая мне не нужна. Хочу поговорить я с тобой, Умила. Не как ярл, как родственник неутешный. Племянница моя умерла в родах.

– Королева-то? – Тут молодуха заплакала уже по-настоящему, без притворства. – Жаль-то к-а-ак! Красивая была, как солнышко на небе яркое!

– И мне жалко, Умила. А еще жальче мне то, что дочка у ней сиротой осталась. Старухи-знахарки ее выходили да выкормить не могут, кормилицы подходящей нет. Поят ее коровьим молоком. А ты младенца кормишь, вон у тебя титьки какие! Хочу тебя к ней кормилицей приставить.

– А я зараз! – закивала Умила, вытирая слезы. – Дитя кормить, это я с радостью. У меня молока много, Растиславушка мой есть много не может, зубки у него режутся… А что это ты, варяг, про титьки мои сказал?

– Сказал, славные у тебя титьки. Как у лучшей коровы в стаде.

– Ох, ну и сказал, похвалил! Да ты в бабах, видать, еще меньше, чем в детях малых, понимаешь.

– Я воин, Умила. Я в войне понимаю, в мече и в том, как им сражаться. А коли в бабах чего не понимаю, так ты меня поучи, – Хельгер взял ее за руку. – Если не оценил я твоей красоты, так ты мне… ее покажи. Хочу глянуть на твою грудь.

По глазам Умилы он понял, что она того только и ждала. Распустил завязки сарафана, потом, опустившись к ее ногам, задрал ей рубахи и стянул через голову. Он не ошибся – Умила была в самом расцвете, таких женщин и варяги, и словене любят. Широкие бедра, пышный живот, грудь немного отвисла, но упругая, и от прикосновения к этой груди Хельгер ощутил прилив мужской силы.

Умила сама расшнуровала ярлу штаны, и Хельгер даже ощутил некоторую неловкость. Он привык к тому, что женщины, которых он брал в своих походах, пытались сопротивляться, или же делали вид, что сопротивляются. Умила же напомнила ему покойную жену, и оттого мужская сила Хельгера удивила даже словенку. Она хотела понравиться свирепому ярлу, но подыгрывать ему, изображая удовольствие от близости с ним не пришлось, – Хельгер заткнул бы за пояс любого молодца вдвое моложе себя. Он взял Умилу дважды на своем простом солдатском лежаке, а после, заглянув ей в глаза, понял, что обрел душу, которая теперь за него пойдет в огонь и воду.