Анакир - Ли Танит (мир книг .txt) 📗

Еще немного — она оказалась в каком-то шаге от него и протянула миску, полную воды.

Она была невысокой и юной — лет шестнадцати-семнадцати. На ее лице застыла печаль. Ее глаза были как два солнца. Она... она покачала головой и подняла миску к его губам.

Рармон ожидал грязи и зловония, как если бы девушка решила зло подшутить над ним. Он в свою очередь помотал головой и улыбнулся ей. Что толку пить воду, которая всего лишь видение? Но она не уходила, все так же держа миску на вытянутых руках. Наверное, они у нее уже затекли. Непроизвольно он склонился к миске. Теперь для этого хватало места, так как стена подалась назад. Вода оказалась у самых его губ — прохладная, манящая, такого же вкуса, как в источниках, маленькими водопадами сбегающих с гор под Истрисом. Не переставая упрекать себя, Рармон начал пить. Он почувствовал, как вода скользнула внутрь, сладкая и чистая, делая чище и его самого. Миска опустела — но жажда покинула его еще раньше...

— Рарнаммон, — сказала дочь Кесара, девочка из Анкабека, которую он так долго искал.

— Я знаю, что тебе всего девять лет, — ответил он.

— Нет, — возразила девушка. — Вспомни, как долго я лежала в чреве Астарис. А затем как долго я ждала мира, но не в мире. Я дожидалась срока, чтобы прийти во чрево Вал-Нардии. Я одних лет с тобой, Рарнаммон.

— Девять лет, — упрямо повторил он. — И ты не можешь быть здесь.

— Но это так. Я символ твоих желаний. Тебе дана сила воплотить их, но ты влил эту силу в мою форму, так же, как другие изливают свою внутреннюю энергию в образ Анакир. Или любого другого божества, в которое они верят. Если только их сила такова, чтобы оживить именно его.

— Ты хочешь сказать, что боги — творения людей?

— Нет. Боги — это сами люди. Но, боясь поверить в собственное величие, они отсылают свою силу наружу, а затем придумывают ей новые имена.

Рармон стоял в закорианской расселине, придуманной для пытки, ожидая смерти и ведя философскую беседу с духом, которого сам придумал. Они говорили не словами. Но перед ним были ее глаза — море и пламя, свет и тень. Все и Ничто.

— Ашни, — позвал он.

— Я здесь, — пришел ответ. И больше он не мог спорить.

— И что же дальше?

— Идем, — сказала она. — Поверь в себя.

— Да, — он закрыл глаза, чтобы дать им отдых, но продолжал видеть ее сквозь веки, ибо знал, что может это. — А потом?

— Потом ты снова придешь в себя. В нужный час.

— А есть еще вода? — спросил он, и не потому, что хотел пить. Но она ушла.

Рармон открыл глаза. Стена расселины снова стала гладкой и целой. Запах нечистот по-прежнему был очень силен, но жажда исчезла. Он был спокоен. Он размышлял.

Ральднор и Астарис. Они перешли из мира в духовный ад, сверкающие, исчезнувшие навсегда. Ребенок в ее чреве не был частью этого — или не хотел быть.

Анакир.

Небезызвестный остров Анкабек. Ждущий ребенка, и не какого-то другого в нужном облике — нет, того самого ребенка.

Что там говорила Беринда в своей лачуге на холме?

«Когда ты снова нашла меня?» — спросила ее дочь, и Беринда ответила: «Когда моя утроба снова наполнилась». — «А где же я была до этого?» — «Летала в воздухе».

Вот оно. Летала в воздухе. Третьему ребенку Ральднора эм Анакир не суждено было родиться из чрева Астарис. Он освободился. А затем дух ребенка не исчез, оставшись витать в воздухе, в неких земных измерениях — и все же не совсем на земле. Он ждал срока, когда возникло нужное сочетание расы, плоти и души в двух людях. Двое, которые были одно.

Он сам смог увидеть это, отринув условность нормы.

«Что дальше?» — спросил он. И она ответила ему, четко и ясно.

Рармон не думал о ней, как о женщине, ибо женщины никогда не задевали его по-настоящему. Он не думал даже о том, что она вообще-то приходится ему сестрой.

Вода, будь она иллюзией или магией, смочила ему горло, позволив издавать звуки. Сначала это было трудно — отпустить себя на волю. Вместо крика из его глотки вырывалось какое-то мычание. Но затем, когда он услышал, как стражники наверху отодвигают камень и обращаются к нему, Рармон нашел в себе мужество изгнать из себя разумного человека и впустить безумие, которое являлось воплощением бога.

И его сознание затопил свет, подобный солнцу.

— Похоже, твои элисаарские зелья оказались чересчур крепкими, — усмехнулся Йил.

— Рвотное и слабительное. Ничего более, — ответил Катус, стараясь скрыть раздражение. Однако Йил, подобно дикому зверю, нутром чуял чужие эмоции. — Тем не менее, мой король, он все еще годится для того действа, которое я рекомендовал.

— Провести по Йилмешду, чтобы его забросали камнями? — Йил потрогал свои драгоценные зубы. — Да ты, выходит, ненавидишь его.

— Вовсе нет. Мне жаль, что его рассудок сломался. Я не ждал подобного, но сомнений быть не может. Это не симуляция. Рармона тщательно обследовали, можно считать его безумие доказанным. Я начинаю думать, что Кесар подозревал в нем подобный надлом.

— Ну да, — та же рука, что трогала зубы, легла на обнаженную грудь наложницы, стоящей на коленях рядом с ложем Йила. — А он у нас не умрет?

— Чем дольше он проживет в столь постыдном состоянии, тем поучительнее окажется пример для других.

Йил уже запустил руку между ног рабыни.

— Стало быть, ты его не ненавидишь? — произнес он, хитро прищурившись. — Или ненавидишь только отца, как весь Вольный Закорис?

Катус поклонился и отбыл.

С открытого заднего двора доносились дикие вопли безумца. О да, другие доказательства были не нужны. Надо распорядиться насчет утяжеленных цепей. Йил принял решение отослать Рурма на свою любимую Южную дорогу, нескончаемый путь, расчищаемый в сторону Вардийского Закориса и Дорфара. Прикованного к повозке, сына Ральднора должны были возить по всей стройке ради устрашения и вразумления рабов. Излагая свои планы, Йил наблюдал за советником с ленивым любопытством: ты в самом деле не ненавидишь его? И как сильно ты его не ненавидишь?

Катус помедлил, прислушиваясь к воплям безумца. Амрек не оценил его по достоинству. Ральднор обманывал Катуса раз за разом. Теперь его обманул и Рармон. Одного Ральданаша еще не было в этом списке.

Ненавидеть их? Слишком много чести для столь примитивных людей. Его вкусы куда более утонченны. И все же то чувство, которое с годами вошло в его плоть и кровь, порой отвергаемое и всегда безответное, было именно ненавистью — ненавистью к этой нескончаемой игре.

18

В холодные месяцы заря приходила в заснеженный Истрис со стороны скованного льдом залива. Но город под этим белым покровом вовсе не спал, продолжая жить напряженной жизнью. Время снега при Кесаре всегда было временем обновления и подготовки. Нынешняя зима не стала исключением — город лихорадило.

Вертеть толпой так же просто, как ветру — крутить флюгер. Для этого годятся слухи, публичные выступления, внезапные проявления щедрости. Торговцев всегда можно подкупить. Верхушка власти тоже продается и покупается. Правда, попадались слишком алчные глупцы, а также честные люди, которые с содроганием следили за полным разворотом Лилии в сторону Закориса. Пока по столице ходили только слухи, но слухи надежные, ведущие прямо к дворцу и хорошо оплаченные. А потому даже самые неосведомленные осознавали, что едва ближайшая весна отомкнет восточные моря, на них обрушатся вся мощь и все самолюбие Черного Леопарда, неважно, будет тот врагом или союзником.

Донесения из Ланна, как обычно, задерживались. Скорее всего, ничего не придет до самой оттепели, ибо правление Ральднора эм Иоли отличалось заторможенностью и плохой организацией.

Делая Ральднора центральной фигурой «миссии милосердия» в Ланне и Элире, Кесар преследовал двойную цель. Во-первых, восточные земли требовалось запугать, показать им кнут — и Ральднор справился с этим как нельзя лучше. Его действия оказались именно такими, как и ожидалось — резкими, непредсказуемыми и несправедливыми. Теперь, когда грязная работа сделана, можно поставить более мягкого наместника. Покоренное население требовалось успокоить некоторым количеством бальзама на раны и тем усыпить его бдительность.