Лабиринт верности (СИ) - Чуринов Владимир (книги полностью .txt) 📗
Эмберлин Пайо бежал. Как мог быстро. И прыгал по крышам. Как мог ловко. А мог он очень неплохо — быстро и ловко. Он был лучшим убийцей на службе Тайной Канцелярии Ахайоса. По одному слову дейцмастера он лишал жизни любого, кто ставил под удар интересы государства. Он был невысок, аляповато сложен, отличался глазами разного размера и неудачными попытками вырастить бороду на остром подбородке, где соглашался расти лишь небольшой волосяной кустик. Но в его обязанности входило умение быстро бегать и ловко прыгать. Черный длиннополый плащ с рукавами, в отворотах которых таились метательные кинжалы, развевался на бегу, шелестя и хлопая, наподобие крыльев. Трепетал белый шейный платок, треуголка на шнурке болталась за спиной, в основном мешая. Как и ботфорты с набойками — сегодня их хозяин не собирался бегать по крышам.
Но преследователь настигал. Похоже, он был ловчее и быстрее. За спиной слышалось ровное, нечеловеческое дыхание, скрежет длинных когтей четырех нечеловеческих рук, по камням и черепице домов, щелканье шестеренок, шелест другого черного плаща, из прочной кожи, тяжелого, неудобного, и все же гад догонял.
На бегу Эмберлин резко развернулся, одной рукой сорвал и бросил во врага треуголку, второй выхватил пистоль. Обернувшись он увидел исчезающий взгляд больших, нечеловеческих, горящих во тьме глаз. Треуголка взорвалась в воздухе, но преследователь припал к бортику крыши, по которой бежал, твердый плащ, а так же быстро накинутая широкополая шляпа с металлическими вставками укрыли его от взрыва.
Выстрелили они одновременно — преследователь был нечеловечески быстр. Крупнокалиберный пистолет Пайо послал навстречу врагу «жестокую пулю» — заряд свинца из двух шариков, сцепленных леской, разрывающий и кромсающий плоть. Но когда пуля попала в левую верхнюю руку преследователя, то оказался слышен лишь звук удара металла о металл.
Оружие противника оказалось еще злее — на Эмберлина уставилось мерцающее сталью во тьме дуло четырехзарядного револьвера, после залпа из него вырвался клуб пара, а не пороховой дым. Зуб за зуб — из руки беглеца первой же пулей вырвало здоровый кус мяса. На поживу птицам.
Он снова бросился бежать. Гартаруд, а эта тварь не могла быть никем, кроме как одним из этих пацифистов-технократов, догонял, идя след в след.
Следующим был плащ, он сорвал его на ходу и бросил во врага, стараясь ослепить. Даже вышло. Два метра ткани накрыли рогатую голову с большими глазами и неестественно крупной челюстью, покрытой ороговелыми шипами. Вслед за плащом последовали шесть метательных ножей из браслетов на обеих руках. Несколько даже нашли плоть твари, но ничего важного не было задето. Треща шестернями, из спины существа выдвинулись несколько мелких, длинных бронзовых рук. Испуская клубы пара, они изрезали лезвиями и сбросили с гартаруда плащ.
Погоня продолжилась. Пуля пришлась Пайо в бедро. Через пару крыш еще одна в бок, вызвав фонтан крови и кусков внутренностей.
«Только вместе с тобой» — подумал убийца и сорвав с горла шелковый платок-удавку бросился на подступающего противника. Ему почти удалось добраться до массивной шеи существа. Если бы у них было равное количество рук — трюк бы удался… Гартаруд схватил его верхней парой, и силой поднял над собой, с трудом сдерживая яростный натиск человека. Вторая пара выдвинула из специальных стальных перчаток длинные, в полметра, лезвия. Одно из которых забрызгало гонтовую крышу кровью из пронзенного сердца Эмберлина, второе вошло в мозг, но перед смертью убийца успел прохрипеть:
— Я буду ждать тебя в аду и подготовлюсь лучше, — «Мэлли, я иду к тебе» — Подумал он и испустил дух.
Вытерев клинки об одежду жертвы, гартаруд посыпал тело кристаллической пылью, и поджог из небольшого огнемета, с жужжанием выдвинувшегося на левой верхней руке. Ночь озарили огненные всполохи.
Велларион де Пуатье Ля Тирро устало втащился в гримерку. Сегодня его придуманные титулы тяготили так же, как пышное гротескное жабо на шее. Спина болела, ноги ныли, спектакль, пожалуй, был тяжеловат. Да и сложно это — играть двадцатилетних, когда тебе сорок.
Велларион сел за стол и начал с отвращением снимать слои тяжелого, жирного грима, нахально скрывавшего красоту его собственного лица.
— Неплохой спектакль, маэстро, весьма и весьма неплохой. — Голос говорившего был густой, басовитый, хриплый, слова давались с трудом и были непривычными.
— Благодарю. Неожиданный поклонник — это всегда приятно. Впрочем преследования я не терплю. — Он был актером, и останется им до конца, подумал де Пуатье, даже перед лицом очевидной и неминуемой гибели он не дрогнет.
— Но думаю людям вашего… вашей профессии преследования приходится переживать довольно часто. Есть в вашем деле какая-то притягательная магия, — Он стоял в тени, у правой стены, надежно отрезая путь к окну и к двери. Сутулый, крупный, на уродливых ногах с вывернутыми не в ту сторону суставами.
— Которую из профессий вы имеете в виду? — Улыбка и насмешливость в голос пришли сами собой.
— Едко. Но у меня мало времени. Тебя наверняка учили молчать, сопротивляться боли. Защищали от гипноза и тому подобное. Не говоря уже о магии. Я пришел не за этим. — Голос был бесстрастным, голос палача, хуже — ремесленника, выполняющего рутинную работу. И это было оскорбительно — в конце концов, перед ним знаменитость.
— Тогда делай что задумал, или поди прочь, — Раздражение было наигранным, просьба уйти — настоящей, но нелепой.
— Обязательно уйду, прихвачу твою голову, исследую мозг, узнаю то, что знал ты. — Серьезно, сухо, как нечто само собой разумеющееся.
— Я думал, гартаруды не используют магию, не умеют или не хотят? Или ты говоришь о технологии? — Его мало занимали возможности гартарудов, но, возможно, это повод потянуть время — вдруг что-то произойдет. Через пару минут к нему должны привести поклонницу.
— Не могут. Но я не такой гартаруд. Тебе можно знать. Тебя это не спасет. Вопрос за вопрос — научный интерес. Сложно было играть пирата? — В хриплом голосе даже был интерес. «Говори, говори ублюдок, тяни мои прекрасные минуты» — подумал актер.
— Нет. Но я весьма признателен Гийому за эту роль, целое приключение — проникнуть на базу, притвориться важной фигурой, заставить их самих передать нам объект. Шедевр моего творчества, бесподобный бенефис. Это было.
— Время, — Сухо, коротко, смертельно, «Не вышло» — пришла мысль актеру.
— Прощай?
— Вряд ли. — Рокочущий смех.
Щелкнув шестеренками и выпустив клуб пара, тонкая бронзовая рука с лезвием на конце пробила актеру горло. Легко и изящно, почти как на сцене.
«Занавес» — подумал Велларион де Пуатье Ля Тирро.
«Талант не пропьешь», — размышлял Мейрик Санти. — «Не проешь и в кости не проиграешь. Талант, если он есть, конечно, нужно растить, развивать, пестовать. Ну а если нет, то и говорить не о чем».
У Мейрика был талант. За это его и приметил еще зеленым новобранцем комиссар, инспектировавший роту. Мейрик умел стрелять. Умел заряжать винтовку, сыпать порох на полку, прицеливаться, давая поправку на ветер, на скорость жертвы, на расстояние, на солнце, и на тысячу других мелочей, отворачивать лицо от порохового дыма, и стрелять по наитию «чутью снайпера» как говорил его первый учитель — сержант серых егерей, куда отправил его комиссар. Он умел стрелять и попадать.
Больше ничего не умел так — фехтовал плохо, следы читал не очень, пешие переходы не любил — ноги коротки, и артрит рано начался. Такова уж солдатская доля — тяжелая. Но талант надо растить. Из егерей взяли в Канцелярию.
Он тут прижился. Бегать и фехтовать много не надо было. А стрелять и попадать приходилось часто, и он это хорошо умел. Выбить пиратского капитана — не проблема. Грохнуть зазнавшегося наемника с городской стены — какие вопросы, начальник.
