Тьма века сего (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" (читаемые книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗
Впрочем, свой вклад наверняка внесли и набожность Эрнста, каковая восставала против превращения части Австрии в приют малефиков и еретиков, и тот факт, что он понимал: существующим status quo двоюродный братец не удовлетворится. А между тем жена Эрнста в положении, и на свет вот-вот появится вероятный наследник, который совсем не нужен Альбрехту, и на что он может пойти, дабы уменьшить число конкурентов, можно только гадать.
Кому другому, быть может, и хватило бы для удовлетворения собственного тщеславия и пополнения кошелька и имеющейся власти, и подчиненных и почти бесправных родичей, сидящих в своих владениях тише мыши, но не Альбрехту. Этот за одну только призрачную возможность подмять под себя всю Австрию окончательно, избавившись от обоих соправителей, душу продаст. Не исключено, к слову, что это вовсе не фигура речи, да и возможность эта уже давно вполне реальна.
Что удручало, так это полное нежелание сотрудничать со стороны правителя Тироля. Единственное, что удалось вытянуть из него уговорами и, что греха таить, угрозами — это сквозь зубы данное обещание пропустить имперские войска по своей земле к землям Альбрехта.
Само собой, всем очевидно, что проще войти прямо с земель Империи, со стороны Пассау, но скопление войск под Констанцем еще можно было как-то оправдывать безопасностью Собора. Фридрих ни на минуту не сомневался, что свое обещание Тиролец забудет, когда дойдет до дела, и не избежит искушения шепнуть об уговоре Альбрехту. Эрнст, конечно, обещал брату снять с него голову голыми руками и выбросить ее псам в канаву, если тот будет слишком несдержан на язык, но Эрнст далеко, а почти уже единоправный властитель Австрии — везде.
Это было почти буквально, и это понимали все.
Это понимал Тиролец, до дрожи в коленках боящийся нос высунуть из замка, понимал Эрнст, осознанно поставивший на кон всё, понимали Висконти и сам Фридрих. Кого успел пригреть у себя Альбрехт, какой сброд собрался вокруг него, кого он приблизил к себе и чьи умения поставил себе на службу, узнать было невозможно. Да, какие-то сведения поступали, да, какие-то слухи доходили, да, какие-то незначительные и общие крохи информации добыть удавалось, но подробности, самое важное и главное, подробности…
Агентура здесь была практически бессильна — любая, от банальных шпионов до expertus’ов Конгрегации, и судить о происходящем оставалось лишь по всплывающей на поверхность пене. В междоусобицах с братьями Альбрехт явно пользовался услугами малефиков, в этом можно было не сомневаться, и без их помощи добиться существующего положения вещей он бы просто не сумел. Его осведомители явно обладали не только навыками шпионов и провокаторов, в этом тоже сомнений не было, и Фридрих вполне допускал, что Австрийцу уже известен весь план заговорщиков, ведом каждый шаг братьев, Империи и Конгрегации, что он не подозревает, а знает наверняка, когда, что и как случится, и когда придет время, перед войсками союзников разверзнется самый настоящий ад.
Впрочем, и без привлечения сверхнатуральных методов было ясно, что ад рано или поздно настанет, иллюзий не было ни у кого.
На этот собор не явился никто из троих соправителей. Альбрехт (надо признать, справедливо) опасался покушения или того, что Конгрегация воспользуется моментом, чтобы предъявить ему обвинение и довести до суда. Здесь, на своей территории, при поддержке Императора, это было бы пусть и не легко, но хотя бы исполнимо. Тиролец тоже опасался обвинений, но уже со стороны Альбрехта — дать тому хотя бы повод заподозрить себя в сговоре с противником он боялся, кажется, больше адского пекла. Эрнст же (и тоже, стоит заметить, небезосновательно) попросту опасался оставить без присмотра свои земли и беременную жену.
Все трое обошлись доверенными лицами, причем посланец Альбрехта, кажется, вообще слабо понимал, что происходит, куда он попал и что должен делать, что лишь подтверждало: сам процесс Собора Австрийца интересует мало, он ждет только его завершения и окончательных решений.
И все понимали, что ад неизбежен.
Когда три года назад граф баварского Ландсхута внезапно вздумал сочетаться браком с семнадцатилетней дочерью Альбрехта, в Конгрегации случился небольшой переполох. В версию, представленную Австрийцем — попытка наладить отношения с Империей через брак с вассалом наследника трона — не верил, само собою, никто, включая потенциального жениха.
Закинуть родовую удочку в австрийские пределы было, конечно, делом заманчивым, но пригреть змею на груди не хотелось никому, и ландсхутский граф, разрываемый противоречивыми чувствами, попросту оставил решение своей матримониальной судьбы на усмотрение сюзерена. Прикинув все «pro» и «contra», Висконти и Фридрих решили, что можно рискнуть, а после свадьбы тихонько, не привлекая внимания, устроить новобрачной проверку с привлечением конгрегатских expertus’ов.
Однако до этого дело не дошло: едва оставшись без надзора со стороны сопровождающих ее людей отца, Маргарита просто и открыто созналась в том, что является троянским конем, чья роль — слушать, смотреть и по возможности провоцировать супруга на заговор и бунт под девизом освобождения Баварии от власти узурпатора-Люксембурга в пользу младших Виттельсбахов. Перед Висконти, спешно призванным в замок ошарашенного графа, она спокойно и четко повторила все сказанное, тут же согласившись повторить и в третий раз, уж в присутствии expertus’а, каковой и подтвердил ее искренность.
Информацией Маргарита Австрийская делилась щедро, охотно и с явным мстительным удовольствием, однако, к сожалению, ничего особенно ценного сообщить не могла: отец растил ее тщательно, вдумчиво, как ценной породы дерево (а толк в дереве Альбрехт знал), загружая речами о семейной чести, обязательствах, высокой миссии, но не позволяя видеть и слышать лишнего.
Кое-что лишнее увидеть и услышать, впрочем, ей довелось. Перед отъездом в Баварию Маргарита изъявила желание посетить склеп матушки, Иоганны Софии, гордо носившей прозвание Баварской, каковая перед скоропостижной смертью, последовавшей от выкидыша (служанки и придворные дамы еще долго перешептывались, сокрушенно вздыхая о поздней беременности герцогини, что не могла не закончиться столь печально) весьма противилась желанию Альбрехта выдать дочь за «выскочку, что позорит род Виттельсбахов и сделался графом не заслуженно, но лишь потому, что его трусливому отцу недостало храбрости сражаться за свое исконное право быть герцогом Ландсхута, и он предпочёл целовать сапоги люксембургскому отродью, умоляя оставить себе и сыну жизнь и хоть какой-нибудь лен», за что была однажды названа Альбрехтом просто и грубо — недальновидной дурой, несмотря на присутствие тогда еще четырнадцатилетней Маргариты.
После долгой молитвы над гробом Маргарита решила хорошенько рассмотреть статую Пресвятой Девы, что стояла в глубине склепа у стены и которой она раньше там не видела, хотя имела обыкновение регулярно наведываться в склеп и оставаться там в одиночестве, испрашивая для матери Царства Небесного и безответно повествуя покойной о своих радостях и печалях.
Фигура в полный рост была вырезана из дерева и установлена основательно, с небольшим подобием алтаря перед ней и двумя напольными подсвечниками. Сходство с покойной матушкой было поразительным, чувствовалась рука отца, не зря гордившегося своими «скромными поделками подмастерья, ищущего в простом труде отдохновения от дел правителя»; однако, не успев утереть слёзы, девица испытала ужас — завитки волос на голове младенца, мирно смежившего очи, явственно образовывали подобие рожек, а в полуоткрытом ротике виднелись маленькие клыки.
Вернувшись в замок и придя в себя, Маргарита немедля бросилась к Альбрехту и потребовала объяснить смысл столь невообразимой прихоти отца, однако от него последовала гневная отповедь, перешедшая затем в успокоительные речи — дескать, любящая дочь расчувствовалась на могиле матери и ей оттого привиделась всякая чертовщина. Вскоре Альбрехт послал за дочерью и на сей раз они посетили склеп вдвоем, и Маргарита убедилась в том, что дьявольские атрибуты у изображения нерожденного брата были лишь плодом фантазии. Однако же при свете от свечей, что были принесены в склеп в предостаточном количестве, она не смогла отделаться от мысли, что рожки и клыки были нарочно и умело спилены — дерево в соответственных местах было потемневшим, но недостаточно по сравнению со всей остальной поверхностью скульптуры, а о том, как выглядит недавний спил, Маргарита помнила еще с детства — некогда отец при ней лично исправил сломанную ногу любимой резной деревянной куколки.
