Зимнее серебро - Новик Наоми (онлайн книга без txt) 📗

Но дедушка не хмурился. Он просто посмотрел на меня и отодвинул сигару и бокал.

— Идем, — сказал он мне и повел меня в тесную комнатку рядом с кабинетом. Там у него под замком за стеклянными дверцами хранились разные важные бумаги. Дедушка закрыл за нами дверь и поглядел на меня сверху вниз.

— У меня есть неоплаченный долг, — сообщила я. — Мне нужно найти способ оплатить его.

Глава 21

На руках у меня поутру вздулись волдыри. И на ладонях остались красные отметины от серебряной цепи, которую мы держали вместе с Сергеем и Стефаном. Царица, уходя вчера ночью, спросила: «Как мне отблагодарить тебя?» А я и не знала, что ответить. Это не меня надо благодарить — я сама вроде как благодарила. Мирьем за шесть копеек забрала меня из дома, где за меня давали трех свиней. Забрала меня у отца, который обманывал ее отца. Ее мать вложила хлеб мне в уста и любовь мне в сердце. Ее отец благословил этот хлеб перед тем, как дать его мне. Я и слов-то его не понимала. Я не понимала, что это за колдовство такое, я считала их приспешниками дьявола — а они все равно были щедры ко мне. Мирьем давала мне серебро за работу. Она протянула мне руку и пожала мою, точно я была важная особа, а не лгунья, что ворует у собственного отца. Точно со мной не зазорно по-настоящему уговариваться. В их доме для меня всегда находилась пища.

А Зимояр хотел забрать Мирьем за так. Он заставлял ее добывать ему золото в обмен на жизнь. Как будто она ему принадлежит — только из-за того, что он сильнее и может убить ее. У моего отца достало бы силы меня убить, но это не значило, что я ему принадлежала. Он рад был меня продать за шесть копеек, за трех свиней, за кувшин крупника. Он продавал меня, и продавал, и продавал — без конца, будто я все еще была его. И Зимояр рассуждал так же. Он хотел держать Мирьем при себе, чтобы она все время давала ему золото. А чего хотелось Мирьем, Зимояру было плевать. Он ведь сильный.

Но и я сильная. Я подняла на ноги панову Мандельштам, я научилась волшебству, волшебству Мирьем, и это волшебство помогло мне превратить три передника в шесть копеек. А вместе с Сергеем и Стефаном у нас хватило сил одолеть отца, чтобы он не мог больше продать меня или убить. Вчера ночью я не знала, совладаем ли мы с Зимояром, даже вместе с Сергеем и Стефаном и с Мандельштамами. Но я и прежде не знала, хватит ли у меня сил. Я просто делала и делала, а как заканчивала, тогда и становилось ясно, что все получилось. Даже если не знаешь, как все обернется, делай что должен, вот и все. Потом уже Стефан уткнулся мне в передник и расплакался — страх его никак не отпускал. И он спросил меня: а откуда ты знала, что царица заколдует Зимояра и он нас не убьет? Я ему по-честному ответила: ничего-то я не знала. Просто делала что должна была. Сначала дело, а подумать успеется.

Потому, когда царица спросила меня насчет благодарности, я не знала, что сказать. Я ведь не для нее старалась. Я ее и знать не знала. Хоть она и царица, я не ведала даже, как ее звать. Как-то раз, когда мне было десять, к нам пришел сосед и рассказал, что царь умер. Я спросила, что это значит, и мне объяснили: у нас будет новый царь. А я так и не уразумела, что проку в этом царе. А теперь я повидала царя и не очень-то хочу с ним связываться. Пугало огненное, вот он кто. Я чуть было не сказала царице: мол, хотите отблагодарить, так пускай царь этот ваш уберется подобру-поздорову. Но царь уже и сам ушел вместе со стражей, что увела Зимояра.

Зато отец Мирьем услышал, как она спросила, и догадался, что мне трудно ответить. У него был здоровенный синячище на пол-лица, и руки тряслись, все разодранные там, где он вместе со мной держал цепь. Он сидел с пановой Мандельштам, и они оба обнимали Мирьем, целовали ее в макушку, гладили по лицу, точно она им была дороже серебряных копеек, дороже золота, дороже всего на свете. Но когда панов Мандельштам заметил, что я молчу, он поцеловал Мирьем в лоб, поднялся, прихромал к царице и говорит ей: «Эта храбрая девушка и ее братья пришли с нами в город потому, что дома попали в беду». А мне он положил руку на плечо и шепнул: «Иди, Ванда, посиди отдохни, я сам все расскажу».

Я пошла и села рядом с Сергеем и Стефаном, обняла их, и они меня обняли. Мы сидели далеко и не слышали панова Мандельштама: очень уж он тихо говорил. Но он побеседовал немного с царицей, а после приковылял к нам и пообещал, что все будет хорошо. И мы ему сразу поверили. А царица уже направилась прочь. Она прошла через большие двери на двор, где ее дожидались еще стражники. Двое стражников вошли в дом, взялись за створки и затворили дверь с той стороны. И мы остались в доме без них.

В комнате все было вверх дном. На столах возле стен еще осталась еда; она начинала тухнуть, и мухи уже вовсю над ней гудели. Повсюду валялись опрокинутые стулья; из камина тянулась цепочка черных горелых следов, какие оставляет на снегу сапог. Большущая золотая корона, которую носила Мирьем, так и лежала возле огня: ее всю скособочило, и она слегка подплавилась. Такую на голову уже не наденешь. Но это-то как раз пустяки. Мы посмотрели на семью Мирьем, а они посмотрели на нас, и мы все встали. А панов Мандельштам положил руку на плечо Сергею, а я положила руку на плечо панове Мандельштам, и мы стояли в кругу. Мы были одна семья, и мы прогнали волка. Мы снова его прогнали.

Потом мы пошли наверх и улеглись спать. Прибирать в разгромленной комнате мы не стали. Я спала долго-долго в этой красивой тихой комнате под самой крышей, а когда я проснулась, оказалось, что настала весна, и весна была везде: в городе и внутри меня тоже. Хоть у меня и жгло пораненные руки, я чувствовала себя такой сильной, что ничуточки не тревожилась за нас. Я поцеловала Сергея и Стефана и побежала вниз помогать женщинам. Меня больше не пугало, что я не всегда их понимаю. Когда кто-то из них произносил непонятные слова, я просто улыбалась, и женщина тоже улыбалась и со смехом махала рукой: «Ой, я забыла!» И повторяла мне то же самое, только знакомыми словами.

Я носила посуду на столы: там везде стояли столы, и за ними все пили и ели. Людей было поменьше, чем вчера, но все равно много. Поэтому столы понаставили по всем комнатам, и возле столов теснились стулья. И в танцевальной комнате тоже накрыли столы. Кто-то уже прибрался тут, а горелых следов я уже и не разглядела: на полу раскатали большой ковер, да еще и столами заставили. Огонь в камине зажигать не стали, и так было тепло — наоборот, окна раскрыли, чтобы шел воздух. И запах пожарища весь выветрился.

Еды наготовили видимо-невидимо, столько, что и ставить подчас было некуда — на каждом пятачке стояла какая-нибудь еда. Если мне самой хотелось есть, я садилась за стол и ела до отвала, а потом помогала принести еще больше еды для гостей. И так целый день. После еще пришли Мирьем с матерью и тоже стали помогать.

Я только опустила на пол два ведра с водой, что набрала на городском источнике, как в комнате со столами раздался шум. Я услышала, как Мирьем спросила суровым голосом: «Что вам тут надо?» — как будто кто-то снова явился по нашу душу. Я подошла поближе и встала в кухонных дверях. Оказалось, что явился стражник с мечом и богато одетый, и он назвал мое имя. Он сказал, у него для меня письмо. Я сначала перепугалась, но подумала, что я же в этом доме, со всеми этими людьми, и я же сильная: надо будет — справлюсь и с этой напастью. Поэтому я вышла вперед, протянула руку и взяла у него письмо.

На письме была большая блямба из воска, красного, как кровь, а на блямбе — печать с короной. Я сломала печать и стала читать слова. Как их произносить, я знала, Мирьем ведь меня научила. Я, ворочая языком во рту, одно за другом сложила все слова, и вот что у меня вышло: