И аз воздам (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
«Она лезла в твое расследование, как сейчас это делаю я? И ты верил ей так же, как мне сейчас веришь?»…
Кристиан Хальс за столом напротив в темной комнате трактира… Несколько минут, когда казалось, что это просто разговор двух сослуживцев, обсуждающих расследование, беседа двух людей, занятых одним делом…
«Если допустить, что в Бамберге присутствует некий артефакт, подавляющий любые попытки разумного осмысления окружающего мира»…
«Мне кажется, что этот город меня выжигает. Я ничего не чувствую, ничего и никого не вижу, не понимаю, как прежде»…
Курт замер, взявшись за ручку двери в рабочую комнату Хальса, и медленно, размеренно перевел дыхание, на мгновение прикрыв глаза. Быть может, и впрямь? Равнодушный епископ, не видящий и не желающий видеть того, что творится под самым носом; равнодушные горожане, безучастно наблюдающие за тем, как два года подряд их жгут и вешают в неправдоподобных количествах, и внезапно взбунтовавшиеся, когда под стражу взяли очевидных убийц и смутьянов; равнодушный делец, не видящий в городе ничего, кроме продающихся и покупающихся домов, что, в общем, для торгаша было бы логично, если б при этом он не бросался в совершенно сумасшедшие авантюры вроде призвания наемников… Обер-инквизитор, либо вовсе не представляющий, что происходит в его же отделении, либо лишившийся головы настолько, что ударился во все тяжкие, хватая каждого встречного; следователь первого ранга, вероятный будущий обер, по-глупому вляпавшийся в торгашеские забавы с наемниками… Ведьма, потерявшая способность видеть, и — инквизитор с более чем десятилетним опытом оперативной службы, год за годом бывший объектом насмешек за свою паранойю и похвал за проницательность, внезапно проникшийся симпатиями к малознакомым людям и не видящий разгадки, не видящий следа; одни догадки, о которых он и впрямь никому не сказал бы вслух — догадки, ни на чем не основанные, кроме невнятных ощущений и домыслов…
— Что-то не так?
Тихий голос Нессель выхватил его из раздумий рывком, точно ее шепот был криком над головой спящего, и спящий проснулся, все еще наполовину пребывая там, в мыслях, за гранью реальности, в мире незримого… в мире неощущаемого, где над городом раскинулась липкая темная сеть…
— Задумался, — нехотя отозвался Курт и, распахнув дверь, переступил порог комнаты Хальса.
Ведьма лишь бросила на него короткий взгляд, ничего не сказав, вошла следом за ним и уселась в сторонке подле окна; все так же молча и неподвижно, точно соборная скульптура, она просидела следующие полчаса, пока Курт осматривал комнату и перебирал бумаги на столе и невысокой этажерке у дальней стены. Как он и ожидал, ничего, помимо сухих отчетов и протоколов, в комнате не обнаружилось; лишь в углу, в куче смятой бумаги с черновиками допросов свидетелей и все тех же отчетов, попался исчерканный листок с несколькими словами, соединенными между собою короткими стрелками. Вверху значилось «Гессе фон Рихтхофен», а чуть ниже — вразброс, без соединения в цепочку и каких-либо пометок — «пожар на территории Гайеров», «оба этажа сразу», «трупы: осмотреть», «скупщик Гессе», «поджог» и в самом низу страницы, крупно и решительно — «пожар Гессе»…
— Похоже, Хальс подозревал меня в поджоге и в убийстве Адельхайды, — тихо проговорил Курт, аккуратно расправив и сложив помятый листок. — И в убийстве того парня, Мауса. Но судя по всему, в этой версии разуверился.
— И… что это значит?
— Хотя бы то, что сам он, стало быть, в этом не виновен; правда, есть вероятность и того, что эти записи — не размышления над расследованием, а план «как подставить Курта Гессе и обвинить его в том, что сделал сам», — пожал плечами он и кивнул на дверь: — Идем. Больше я не найду здесь ничего.
— Теперь обыщешь его дом?
— И скорей всего — с тем же результатом, — согласился Курт, выйдя и пропустив Нессель в коридор. — Но прежде объявлю горожанам о смерти обера.
— Вот так просто выйдешь и скажешь им? — напряженно уточнила ведьма, кивнув назад, где за поворотами коридора, каменными стенами и массивными створами собралась толпа горожан. — Вот просто так выйдешь говорить с озлобившейся толпой, один?
— Не в первый раз, — отозвался Курт хмуро, отвернувшись от двери, и зашагал по полутемному коридору к выходу. — Держись рядом со мной, молчи, не смотри им в глаза, но и не прячь взгляда. Иди так, будто их там нет, или это просто рыночная площадь с толпой хозяек.
— Я не смогу.
— Придется.
Нессель поджала губы, понимая, что возражать бессмысленно и другого выхода все равно нет; выход, казалось бы, очевидный — остаться в здании Официума — явно не рассматривала она сама и не предлагал Курт: в отсутствие Ван Алена-старшего понятие «безопасность» даже в этих стенах было относительным, эфемерным и почти сказочным…
У главных дверей ведьма на миг замялась, остановившись и заметно побледнев; Курт помедлил, дав ей время собраться с духом, кивнул угрюмому стражу и, когда тот отодвинул в сторону засов, решительно вышел на каменное крыльцо. Когда массивная створа захлопнулась за спиною, а засов с грохотом вошел в петли, Нессель едва заметно вздрогнула, однако осталась стоять на месте — недвижимо и прямо, точно корабельная сосна, не пытаясь отступить и спрятаться за спину своего оберегателя. Собравшиеся подле Официума горожане, поняв, что инквизитор не намерен просто уйти по своим делам, чуть притихли и разом подались вперед, дабы не пропустить то несомненно важное, что сейчас будет сказано. Курт выдержал паузу, обведя взглядом лица — напряженные и мрачные, похожие друг на друга, сливающиеся в единое многоглазое существо, от которого веяло физически, кожей, нервами ощутимой угрозой, и от того, что громкий возмущенный гул сменился тихим недовольным ропотом, стало лишь еще больше не по себе…
— Я знаю, почему вы здесь собрались, — заговорил он ровно, намеренно не пытаясь перекрыть голос толпы, и толпа притихла, чтобы расслышать. — Знаю, чего вы ждете. Знаю, что город ждет порядка и жаждет покоя. И я хотел бы сказать вам, что ответы на все ваши вопросы будут даны вскоре, а мир и покой восстановлен немедленно; но увы. Не смогу. Тот, кто должен был решить все столь внезапно возникшие проблемы, обер-инквизитор Гюнтер Нойердорф, сегодня скончался от сердечного приступа.
На мгновение тихий ропот вокруг стал полной тишиной — всего на одно краткое мгновение — и толпа заговорила снова, десятки голосов слились в один, громкий, растерянно-возмущенный, недобрый, все более ожесточенный с каждым мигом. Нессель рядом затаила дыхание, плотно сжав губы и пытаясь делать, что сказано — не смотреть в эти глаза и не опускать взгляда, не пятиться, не показать даже одним неловким движением, как ей сейчас страшно и какая буря бушует в ее душе…
Когда из толпы донеслось панически-злобное «Безвластье!», Курт сделал два коротких решительных шага вперед, остановившись на самом краю каменного крыльца, и сухо бросил, лишь теперь чуть повысив голос:
— Что сказал?
Тишина не вернулась, но голоса чуть стихли — люди заозирались, пытаясь понять, кто же обронил что-то такое, что вызвало столь нескрываемое недовольство инквизитора, и по этим лицам было явственно видно, что горожане, каждый сам для себя и все вместе, спешно решают, стоит ли поддержать одного из них или, напротив, заткнуть, задавить его, смять…
— Безвластье, стало быть? — повторил Курт по-прежнему ровно, все так же глядя сразу на всех и ни на кого, и, не дав собравшимся времени придумать хотя бы подобие ответа, коротко, чеканно вопросил: — Кто здесь власть?
— Мы! — выкрикнуло несколько глоток, и толпа одобрительно загудела, все уверенней и громче с каждым мигом; он кивнул:
— Да, это ваш город. А кто стоит на страже этой власти? Кто на страже вашего покоя? Кто хранит мир в Бамберге?
Ответа, столь же краткого и ясного, на сей раз не нашлось — горожане заговорили вразнобой и одновременно, кто-то что-то выкрикнул, но его заглушили стоящие рядом, кто-то с кем-то заспорил, вновь все нарастающий шум почти перешел в гвалт, и Курт коротко выговорил, снова повысив голос:
