Жестокое милосердие - Ла Фиверс Робин (книги без регистрации .txt) 📗

Я оборачиваюсь на звук.

Появившись неизвестно откуда, к нам отчаянным галопом летят вооруженные конники. Де Лорнэй первым узнает их цвета:

— Это гарнизон Ренна!

Они с Чудищем восторженно переглядываются, и тот довершает начатую команду.

— Вперед!!! — оглашает поле его зычный рев. Потом он оглядывается, видит, что я медлю, и кричит: — Уезжай!

Могу ли я пренебречь шансом, который он со своими людьми такой дорогой ценой добывает для нас? Я пришпориваю коня и несусь прочь.

У рощицы на краю поля оборачиваюсь. Чудище стоит в стременах, в одной руке у него боевой топор, в другой — меч. Потом они сшибаются с войском д'Альбрэ. Грохот оружия, скрежет металла, визг напуганных лошадей.

Я вновь даю шпоры коню, а грохот боя все звучит и звучит у меня в ушах.

Примерно через пол-лиги [16] мы подъезжаем к основным силам, прибывшим из Ренна. Дюнуа едва успевает осадить коня, не то нас попросту смяли бы. Стальная река окружает со всех сторон, суля благословенную безопасность. Даже если сюда доберутся люди д'Альбрэ, сквозь превосходящие силы реннцев им нипочем не пробиться. Я тру кулаками глаза, которые почему-то начало щипать, и с удивлением обнаруживаю на щеках сырость. Приходится пустить в ход рукав. И тут я замечаю среди всадников одного очень знакомого.

— Франсуа! — радостно кричит герцогиня, тоже заметившая брата.

У меня камень падает с плеч. Значит, Франсуа не просто присягнул ей на верность, но еще и позаботился о ней в час, без сомнения, величайшей нужды.

— Это ты привел их сюда нам на помощь? — спрашивает его Анна.

Он кланяется, не покидая седла:

— Моя заслуга невелика. Это Гавриэл решил за ними послать, а я послужил всего лишь гонцом.

Я не вполне уверена, что правильно расслышала сказанное.

— Гавриэл? — переспрашиваю я. — То есть Дюваль?

Звучит донельзя глупо. Герцогиня оборачивается ко мне.

Франсуа вновь кланяется:

— Да, сударыня. Дюваль.

— Но он пластом лежал, когда я… когда мы уезжали. Он был так болен!

Франсуа пожимает плечами:

— Да, выглядел он неважно, но пластом ни в коем случае не лежал. Вечером того дня, когда вы отбыли, он явился ко мне и велел незамедлительно отправляться в Ренн. Сказал, что от этого зависит жизнь нашей сестры. Вот я и помчался.

Я по-прежнему толком не понимаю услышанное, но предводитель реннцев уже перестраивает войско, чтобы отступить в свой город, увозя герцогиню. Это наша наипервейшая цель. Все остальное — потом.

Но прежде, чем тронуться в путь, Анна велит Дюнуа подъехать ко мне.

— Спеши назад, — жарким шепотом приказывает она. — Разыщи Вароха и де Лорнэя! Если они ранены, скорее привези их обратно!

Я-то знаю, что все наши под стенами Нанта погибли, изрубленные в куски, но вслух произношу:

— Ваша светлость, я сделаю все, что только возможно.

Пригнувшись к седлу, я понукаю и понукаю коня. Каждый миг промедления для меня святотатство, ибо души тех, кого я люблю, вынуждены страдать, витая близ окровавленных, искалеченных тел. Как жаль, что я только теперь поняла — я люблю не только Дюваля, де Лорнэй с Чудищем тоже успели стать мне бесконечно дорогими, каждый по-своему. Как я их разыщу, как избегну врагов, наверняка рыщущих по бранному полю, — об этом думаю меньше всего. Я исполню для своих друзей должное. Даже если сама буду испускать дух.

Я выезжаю из-под деревьев, растущих у подножия холма, и меня встречает оглушительная тишина. Ни лязга оружия, ни ржания лошадей. Осаживаю коня прежде, чем тот успевает спрыгнуть с обрыва.

Воинство д'Альбрэ уже убралось обратно за стены. Они отступили тотчас же, как поняли, что ловушка не удалась. В поле остались только тела павших. Я покидаю седло, привязываю коня и остаток пути прохожу пешком, крепко сжимая в ладони рукоять кинжала, выкованного Самим Мортейном.

Повсюду кругом меня — отсеченные руки и ноги, поверженные тела и кровь, кровь. Мой взгляд ни на ком не задерживается слишком долго, ибо это причиняет боль. Половина лежащих здесь — изменники, предавшие нашу страну, но смерть всех уравнивает. Кровь одинаково истекает из неправых и правых, напитывая траву.

Как странно! Я думала, мое сердце осталось в Геранде, но, оказывается, что-то во мне еще может исходить болью, сострадая умирающим и убитым.

Да, здесь есть и живые. Моего слуха достигают жалобные стоны тех, кого еще не постиг милосердный конец. У меня нет воска, чтобы залепить уши, и я лишь плотнее запахиваюсь в плащ. Всматриваюсь в их лица, рассеченные, окровавленные, искаженные мучительными гримасами. Когда ближе подхожу к стенам Нанта, мне попадаются солдаты из нашего отряда. Все — мертвые.

Потом я замечаю де Лорнэя и бегу к нему, подхватив юбки. Он лежит на земле, страшно изрубленный, с двумя стрелами в груди. Кажется мертвым, но вблизи удается расслышать затрудненное, судорожное дыхание.

Я падаю на колени прямо в кровавую грязь:

— Де Лорнэй?

Он узнает голос, его веки трепещут и поднимаются. Он смотрит на меня, в глазах — едва ли не благоговение.

— Исмэй?.. — хрипит он.

Я беру его за руку:

— Я здесь, я с тобой.

— Она бежала?

— Да, господин мой. Она в безопасности с капитаном Дюнуа и двумя сотнями воинов из Ренна.

Он прикрывает глаза, по телу пробегает судорога величайшего облегчения.

— Ты видел Чудище? — спрашиваю я его.

Он хочет покачать головой, но приступ кашля останавливает его, изо рта течет кровь.

— Его… взяли. Дюжина… солдат… навалилась. — Он делает паузу, силясь отдышаться, и продолжает заметно ослабевшим голосом: — Стащили с коня. Поволокли в город.

К горлу у меня поднимается желчь. Чтобы Варохское Чудище волокли по грязи, а потом вздернули на городской стене, словно какого-нибудь злодея!

— Мне жаль, — шепчет де Лорнэй. — Прости, что я… так… с тобой обращался. Я хотел… хотел лишь защитить Дюваля.

Я повторяю:

— Это не я его отравила.

— Да, но ты… завладела его сердцем… и я… боялся, чтобы, уходя, ты не вырвала его из груди.

Вся былая неприязнь к этому человеку тотчас улетучивается, и взамен мою душу переполняет печаль. Я горюю о том, что только сейчас узнала ему истинную цену. Как жаль, что мы с ним не проложили друг к другу мосты, пока было время! Как жаль, что мы не позволили себе подружиться!

— Я… прошу у тебя прощения, Исмэй, — шепчет он. — Все… одним грехом меньше.

— Я с радостью прощаю тебя, господин мой.

— Хорошо… — Его губы двигаются, он пытается улыбнуться. — Могу я просить… тебя… о милости?

— Я все для тебя сделаю, де Лорнэй.

— Тогда… добей меня.

Страшная просьба пригвождает меня к месту.

— Пожалуйста, — просит он. — А то скоро вороны прилетят, кишки мне клевать.

И я вижу, что свободной рукой — той, которую я не держу, — он зажимает живот.

— Нанеси… удар… любой, лишь бы смертельный.

— Нет, господин мой, — говорю я.

Надежда на избавление покидает его:

— Да… это тяжко, я знаю.

Я прижимаю палец к его губам, призывая к молчанию:

— Я не это имела в виду. Герой, подобный тебе, заслуживает мизерикордии. Ступай с миром, напутствуемый нашей великой благодарностью. Я уверена, герцогиня хотела бы того же.

Он слабо улыбается и бессильными пальцами пожимает мне руку.

Я не хочу, чтобы его страдания длились. Поэтому наклоняюсь и прижимаю губы к окровавленной щеке, целую его, как мать целует дитя.

И касаюсь мизерикордией его шеи.

Душа де Лорнэя вырывается на свободу. Она в восторге проносится сквозь и мимо меня, и я чувствую осеняющий ее божественный свет. Тело, распростертое на земле, становится пустой оболочкой, бренной раковиной, что лишилась жильца. «Да, — думаю я, — да!» Вот кем я всегда хотела быть! Не орудием мести, но ангелом милосердия!

Я встаю, обводя взглядом поверженные тела. Знаю, что мне нужно сделать.