Рыцарь умер дважды - Звонцова Екатерина (книги бесплатно без .txt) 📗
— Не держи ее там долго. — Ты закусила губы. — Она боится темноты. И злых людей. Ее дух — не дух воина. Ей нужен свет.
Совсем как сестра, о которой ты порой говорила. Сестра, оставляемая дома. Это вело твою любовь? Слепое желание хоть на одной стороне, хоть перед кем-то слабым и доверчивым не быть виновной? Дома ты должна была лгать той, с кем вышла из одной утробы. Здесь могла еще спасти от гибели сердечную подругу. Я усмехнулся. Жанна… никого мы не любим горячее, чем свои отражения и отражения своих ошибок. Людей иных нам любить очень трудно.
— Я отпущу ее, когда наступит утро. Думаю, она проживет этот срок.
— Спасибо тебе. Чего ты просишь?
Голос — тень голоса. Ты отпустила меня, но не отступила, и я взял тебя за руку сам. Стальная чешуя шла ровным плетением до самого запястья. Удивительно, что когда-то в этом мире творили такие доспехи, такие клинки, а ныне забыли, как добывать руду. Удивительно, что у тебя едва ли не последние из этих предметов, знакомых мне по романам о рыцарях и трактатам о войнах. И удивительно… но сегодня эти вещи тебя не защитят.
— Я хочу, чтобы ты провела со мной эту ночь. Как женщина проводит ее с мужчиной.
— Что?..
Ты отшатнулась и оступилась; я удержал тебя — ненастойчиво, лишь слегка сжав руку. Внизу, на площади, стояли зрелые и молодые воины, собиравшиеся к кострам; выходили из больничной башни целительницы, ласково ведущие своих готовых к посвящению учениц. У всех в уборах пестрели перья и орхидеи, все надели лучшие наряды, зачесали волосы и раскрасили лица. Ты, в доспехе и белом плаще, простоволосая, бледная, отчаянная, была прекраснее.
— То, что ты слышала. Ничего иного.
— Снова грани? — Губы дрогнули, но ты не вырывалась, не отступала, точно прикованная. — Тебе мало?
— Они бесконечны, даже смерть — одна из них.
Но эта будет последней, я чувствовал. Так или иначе, последней для нас и круга, по которому мы ходим.
Ты молчала. Белая Сойка — внизу, в толпе тех, кого подбадривал перед инициацией, — посмотрел на меня поверх плеча какого-то мальчишки. Люди ждали, чтобы я повел их, не тревожились даже твоим появлением: знали, что ты почтительна к нашим традициям. Куда почтительнее, чем я. Ведь в эту ночь Созидания я просил крови.
— Я должен быть с моим племенем. Но когда танцевать у костров останутся только молодые, я вернусь. Надеюсь, что встречу тебя здесь. Если нет…
Ты наконец освободилась. Ты неотрывно глядела на меня и сжимала правой рукой трясущееся запястье левой.
— Она погибнет. Можешь не оканчивать таких простых истин. Я поняла тебя. Я приду.
Миг — ты взмыла и стремительно скрылась за башнями. Движение — я шагнул навстречу своим людям, улыбаясь или кивая всем, чей взгляд встречал. Звук — барабаны запели так, что зов уже невозможно было не слышать. Но я не слышал почти ничего.
Я не слышу ничего и теперь — в комнате, где увядают тлеющие цветы. Ты здесь, со мной, обнимаешь ослабшей рукой и не можешь поднять голову. Я целую тебя в висок. Шепчу имя, которое стал произносить вместо другого не так давно.
— Джейн…
Несколько шагов — просто отступить от Саркофага, невыносимы даже падающие длинные тени. Несколько шагов — подгибаются твои ноги, и, подхватив, я скоро опускаю тебя на край постели, все еще держа за плечи, прижимая к себе.
— Ты вернулась. Слава богам.
Бледная, почти бесплотная, неуловимо похожая на образ с ваших старых полотен, на женщин, истерзанных за веру в Человека с креста. Я целую твои губы, осторожно приподняв ладонями лицо; ты отвечаешь, но это бессильный, угасающий поцелуй. Ты еще слишком далеко; безнадежная даль в каждом касании дрожащих пальцев к волосам и скулам. Ты — слепая, прозревающая заново, но забывшая, как глядеть. Ресницы опущены, лишь иногда под ними вздрагивает свет — свет жизни, не похожий на сияние Разумных Звезд за облаками.
Я выведу тебя назад, Джейн. Выведу. И не оглянусь там, где оглянулся Орфей.
Ты разучилась даже дышать, — так слабо вздымается грудь. Я хочу отдать тебе свое дыхание и забрать боль, от которой не укрыл. Но все, что я могу, — держать тебя в объятьях, и касаться губами губ, и заклинать: «Все пройдет, все предначертано, и я с тобой». Запах цветов Той Стороны окутывает нас, как когда-то — запахи дождя и крови. И позже — запахи костров.
-pul-mami-
Она вплелась нам в волосы — тяжелая дымная ночь. Ты тоже была все это время где-то здесь, на площадях, слушала песни и молитвы, возможно, искала знамений или смирялась с неотвратимым. Ты не переменила наряда, хотя почему-то я ждал увидеть тебя в одеянии Той Стороны. Но я видел ту же стальную чешую и ту же обреченную решимость. Исчез лишь белый плащ, последнее, что ты не пожелала марать.
— Идем.
— Как тихо…
— Здесь сейчас никого.
Замок Форта всегда полупуст: со мной, в других башнях, живут лишь лучшие из Круга Братьев, немногие воины и те, кто в услужении. Сейчас не осталось и их: всех увлекли прочь улицы, танцы, разговоры. Кто-то рассказывал у костров истории; кто-то, потеряв рассудок от вина, совершал ошибки; кто-то благодарил судьбу за пройденный обряд, а кто-то — примкнувшие к нам жители краев мира — наконец понимал нашу суть. Но все это далеко, в зеленом сумраке под облачным небом, за высокими дверями. Я забыл свой народ. Я не хотел дожидаться с ним рассвета.
Ты шла безмолвно — через холл, лестницу, коридоры, пронизанные сквозняками. Мы миновали залу, где когда-то разжигали трубку и грелись у очага; миновали комнаты, где ты не бывала раньше, — расписанные жизнями первых обитателей башен. Ты глядела на них, но, кажется, не видела: ни старинной мебели, ни удивительных нарядов, ни церемониалов, ни даже Звездных Правителей, хотя золотые и серебряные нимбы их, так и не выцветшие от времени, сияли в темноте. Потом ты вовсе опустила глаза и не поднимала, пока я вел тебя уже через собственные покои — пустые, бессчетные, ненужные. Лишь в последней комнате очнулась, огляделась, когда, вспыхнув по моему взмаху, каминный огонь выхватил очертания предметов. Высокий стол, стеллажи со множеством книг, что ты некогда приносила. И широкая кровать под пологом.
Ты снова ничего не сказала, лишь горько усмехнулась и прошла вперед. Нервное движение — отстегнула часть доспеха, скрывавшую горло, и с глухим лязгом бросила это подобие удавки на стол. Глубоко вздохнула. Остановилась. Обернулась.
— Чего же ты ждешь? — Голос звенел, обрывался.
Я продолжал стоять в дверях, не приближаясь, как в оцепенении.
— Вина?..
Ты покачала головой, потом кивнула и обхватила себя руками за плечи. Чешуйчатая полоска, скалясь металлом, блестела на столе, блестели твои глаза. Я вышел и вскоре вернулся, наполнил два кубка из полупустого кувшина и лишь тогда шагнул навстречу Ты не отступила. Приняла вино из моих рук. Осушила кубок, в то время как я лишь пригубил свой. Тихий стук — поставила древнюю чашу на стол, я повторил это движение. В горле было сухо, но пить больше не хотелось.
— Не мучай меня.
Ты прошептала это, когда я опустился подле твоих ног и осторожно освободил их от грубых тканых обмоток. Сделала нетвердый шаг назад, еще два и села на постель. Ты не сводила с меня взгляда, пока я не приблизился, а потом все же сдалась: закрыла глаза, сильно свела обнаженные острые колени и, скрестив руки, обняла себя за плечи. Я не решился тронуть этот зыбкий доспех стыда и ужаса. Присев рядом, я коснулся только твоего лица, завел падающую прядь за ухо, но ты вздрогнула, будто мои пальцы оставили клеймо. Может, милосерднее было добавить в вино соцветия дубоизии, делающие упрямца безвольным, а умирающего — покорным судьбе. Но с таким милосердием пришла бы и агония очередной лжи.
— Как ты боишься меня… Я не думал, что увижу так близко твой страх. Даже когда буду убивать тебя.
Задрожали твои ресницы, и тени от них на бледном лице, и темный мир вокруг.
— Ты сбежала. Ты столько пряталась от меня за другими. Ты изменилась…
