Волчья хватка. Книга 1 - Алексеев Сергей Трофимович (книга читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Припав к лошадиной шее, он прорвался сквозь захламлённый, смешаный лес, махнул через гиблую, в зелёных окнах, болотную зыбь — и все это походя, без чувства риска и опасности — и скоро обнаружил, что вновь скачет по полю. Склон холма был пологим, долгим, но когда жеребец достиг его вершины, открылся вид на десятки километров вокруг. Казалось, вся земля лежит внизу, под конскими копытами! Не кобылицу он искал, а эту высшую точку, куда стекались и откуда разносились все звуки, дабы провозгласить о любви и быть услышанным. Ражному почудилось, не конь заржал, а он сам прокричал в небо, и пронзительный, наполненный внутренней мощью голос полетел по косым солнечным лучам, как по нотным линейкам. И почти тотчас же от далёкой лесной строчки на горизонте донёсся отклик — высокий и певучий, напоминающий очищенное расстоянием эхо. Жеребец затанцевал, запрядал ушами и, словно вспомнив о седоке, внезапно шарахнулся в сторону, взлягнул, высоко подбрасывая задние ноги, — освободиться хотел!
— Нет, брат! — перевёл повод. — Давай уж вместе! В специальные кавалерийские занятия пограничного спецназа входило родео, когда к седлу привязывали третью подпругу, перехватывающую пах лошади. Её затягивали по команде, и невысокие горные лошадки, и так тряские, норовистые, выделывали испанские танцы на манеже. Этот жеребец в сравнении с ними казался кораблём, неповоротливым мастодонтом; четверть часа он пытался сбросить наездника, прыгая по вершине холма, чтобы только не выдать таинства предстоящей любви. Но так и не избавившись от свидетеля, отчаялся, пошёл на крайние меры — на всем скаку завалился на бок, перевернулся через спину, благо что седло было спортивное, мягкое, без железных лук. И только вскочил на ноги — Ражный вновь оказался наверху, ещё раз перевёл повод, разрывая страстные и потому бесчувственные губы стальными удилами.
— Нет, брат, вместе!
У жеребца от негодования заходили бока, взбелела пена под уздечкой, Ражный выхватил из-за пояса нагайку.
— Поехали!
Оскалившись, жеребец обернулся, стриганул кровавым глазом и будто предупредил:
— Ну смотри! Сам напросился!
И теперь действительно понёс, полностью выйдя из повиновения.
Пение кобылицы приближалось вместе с тем, как ближе становился игольчатый лесной горизонт. Призывный голос её все время перемещался вдоль опушки, и жеребец успевал откликаться на скаку, резко меняя направление, но когда тёмная стена старых елей оказалась рядом, высокий, гулкий крик улетел в сумрачные дебри. Не раздумывая и не задерживаясь даже на миг, конь нырнул в лесную гущу, как в омут, и вместо ветра зашуршали в ушах еловые лапы, затрещали сучья, колким дождём ударила сбитая хвоя.
Несколько минут он мчался сквозь этот шкуродёр, и Ражный едва успевал уворачиваться от сухих, разлапистых сучьев, летящих в лицо, и не было мгновения, чтобы оглядеться. Кобылица зазывала все глубже и глубже в лес и, кажется, была где-то рядом; мало того, почудился такой же призывный девичий смех, однако жеребец вырвался из елового мрака на большую поляну, а вокруг никого не было. Ражный отлично помнил с юности все окрестные леса, но такого не знал: чистый, девственный, замшелый от земли, он более напоминал сновидение. Непонятной породы деревья стояли, словно свечи, и кроны их плотно смыкались высоко над головой, едва пропуская рассеянный, зеленоватый и призрачный свет. Причём, весь этот лес был изрезан жёлтыми полянами, над которыми вершины деревьев хоть и были разреженными, однако все равно образовывали завершённые сводчатые купола, отчего многократно усиливался, становился гулким и обманчивым каждый звук.
Жеребец сам перешёл на рысь, потом и вовсе завертелся, заржал беспомощно, поскольку ответный голос кобылицы доносился отовсюду. Он носился с одной поляны на другую, кружился на месте, выискивая ушами источник звука, и по-прежнему не слушался поводьев. И Ражный вертелся вместе с ним, пока не ощутил за спиной движение и не заметил в просвете между деревьев мелькнувшее темно-синее полотнище.
— Туда! — жёстко перевёл удила, поднимая коня на дыбы. — Там!
Синяя, будто кусок ночи, тень плаща суженой — объекта охоты в зачине Манорамы — ещё дважды колыхнулась впереди и исчезла, однако жеребец уже мчался след в след. Ражный не помнил этого леса, зато суженая знала его отлично и умышленно завела в обманчивые недра. Обычно Пир Радости справлялся на открытом месте, в чистом поле, и теперь она расплачивалась за свою хитрость: намученная скачкой по лесам, а более того истомлённая трехлетняя кобылица, почуяв близость жеребца, зауросила и вышла из подчинения. Оксана нахлёстывала её нагайкой, но чаще попадала по деревьям или своему длинному, летящему покрову, под которым, Ражный знал, больше ничего нет. Гнедая тонконогая лошадка ржала почти беспрерывно, взбрыкивала и норовила скинуть всадницу. Крупный, опытный племенной жеребец настигал, как коршун птицу, и уже превращал погоню в любовную игру.
Лавируя между деревьев, суженая попыталась оторваться за счёт лёгкости кобылицы, однако с виду тяжеловатый конь проявлял чудеса резвости и вёрткости, почти не отставая. Тем более, впереди уже проглядывало широкое открытое пространство, где Оксане было не уйти и где было самое подходящее место для Пира Радости.
Темно-синий плащ, подбитый изнутри белым шёлком, взлетал, всхлопывал, на миг показывая то обнажённое бедро, то профиль острой, тяжёлой груди, наполняя голову азартным туманом, и можно было взгорячить плетью коня, наддать и ухватить это полотнище, как жар-птицу, однако Ражный ждал простора. И жеребец ждал его, не особенно-то стараясь приблизиться к своей невесте в лесном лабиринте.
Ражный изготовился, чтоб сразу же, как вырвутся на открытое место, настигнуть суженую и сорвать с неё плащ, однако лошади вынесли на берег озера, где лес вплотную подступал к воде. Не сдержав бега, кобылица взрезала тёмную гладь, вырвала копытами и распустила в обе стороны дорожки кувшинок и белых лилий, а через мгновение синее полотнище вздулось, накрыв Оксану с головой, и поплыло, словно воздушный шар. Тогда Ражный бросил остановившегося было коня в озеро, сдёрнул с воды плащ и повернул к берегу — сзади послышался лишь лёгкий вскрик.
Купель слегка отрезвила и его, и жеребца, а суженая, оставшись полностью обнажённой, продолжала плыть верхом, встав на колени в седле, и тело её, как и бурунный след за кобылицей, золотилось под склонённым солнцем.
Ражный спешился, снял седло и хлопнул коня по шее.
— Я плащ добыл, теперь ты иди!
Жеребец встряхнулся и крупной, вольной рысью побежал берегом на перехват кобылицы. Опытный в любви племенник не пожелал бросаться в озеро, затанцевал у кромки воды, подзывая невесту тихим, воркующим ржанием. И она, словно на магнит, кинулась к нему, скользя по дну нековаными копытами, подскользнулась, на мгновение ушла с головой и сбросила всадницу — точнее, смыла её со своей спины. Однако в неуловимый момент, будучи под водой, Оксана успела расстегнуть подпругу, и когда кобылица вынырнула и обрела опору под ногами, оказалась уже без седла.
Тем часом Ражный снял мокрую одежду, развесил её на солнцепёке и рсстелил на земле плащ — символ девичьей чести. По обыкновению перед Пиром Радости суженая носила его целый месяц, в том числе и спала на нем, дабы напитать его своей энергией любви и страсти, но Оксана не ждала Манорамы, повиновалась воле прадеда, и потому он ничего не ощутил. Синее полотнище пахло ароматом трав и разогретой на жаре еловой хвоей — вездесущим лесным запахом. Потому Ражный лёг рядом с плащом, на ярко-зелёный и густой кукушкин лён. Суженая могла бы подойти, взять предмет своей гордости и отдать другому арак-су, например, своему тайному возлюбленному — бывало, что таким образом молодые заранее договаривались и преодолевали родительскую волю, — но Оксана не сделала этого, положила седло на камень вверх потником, чтоб подсушить, и с девичьей опаской присела возле ног, к нему спиной.
— Надеюсь, ты от меня не отказался? — уверенно спросила, глядя на трепыхающееся под ветром полотнище.
