Наследство (СИ) - Измайлова Кира Алиевна (версия книг txt) 📗
Он постучал в дверь – массивную, тяжелую, под стать всему дому. Там, за плотно занавешенными окнами, шло веселье, слышались голоса и музыка, пробивались отблески огня.
– Чего изволите? – выросший на пороге слуга (дворецкий или кто он там?) смерил Генри таким взглядом, что тот сразу почувствовал себя нищим оборванцем, хотя приоделся перед этим визитом. Побрился даже.
– Мне бы хозяйку повидать, – сказал Монтроз, сглотнув комок в горле, а псы у его ног завиляли хвостами, скалясь во всю пасть.
– Госпожа не принимает.
– Может быть, примет, – набычился Генри. – Передайте, к ней Генри Монтроз.
– Обождите, – был ответ, и дверь захлопнулась у него перед носом.
Ждать пришлось довольно долго, но вот, наконец, дверь снова распахнулась, и на пороге, в ореоле теплого света возникла Мария-Антония.
Не та девчонка в фермерском платье, не та принцесса в кружевах, не верная спутница в каких-то обносках, нет. Молодая женщина в серо-голубом платье, пошитом по последней моде: плечи открыты, складчатые длинные рукава, украшения из лент… Сапфиры искрились на шее, в прическе, на руках…
Генри ничего не сказал. Назвать ее Тони не поворачивался язык, а как-то иначе… Он не представлял, как может к ней обратиться.
Последние три месяца об обитательнице дома номер девятнадцать по улице Стрекоз ходили самые невероятные слухи. В итоге все свелось к тому, что и предполагал Генри: особа королевской крови, избавленная стараниями руководителей «Синей птицы» от многовекового снотворного заклятия, в знак благодарности передала им опеку над своими землями и самою собой. Ну а уж что нашлось на тех землях – о том гудел не только Портанс! А уж в городе только и разговоров было: в чем появилась ее высочество на таком-то приеме, да кто был с нею (обычно кто-то из Хоуэллов или их приближенных), да кого она одарила высочайшим вниманием. Все признавали, что нрава принцесса самого тяжелого (особенно плакались выгнанные горничные – специально выгнанные, считал Генри, чтобы побольше сплетен разнесли), но отмечали ее великолепные манеры. О ней ходила масса слухов – о ней и Хоуэллах, – кто-то считал ее самозванкой, кто-то презирал, но попасть к ней на званый ужин считалось большой удачей!
– Генри? – сказала она. – Господи…
– Нет, я просто Генри, – мрачно пошутил он.
– Может быть, ты войдешь? – спросила принцесса и даже чуть отступила в дверях.
– Нет, – мотнул головой Монтроз, успевший краем глаза углядеть позади девушки пару: даму в не менее роскошном платье, чем у Марии-Антонии (хоть и сидело оно на ней, как на корове седло) и господина в вечернем костюме. – Я как-то не одет для званого вечера.
Принарядился, называется! Модная куртка серой замши – удобная и легкая; даже шляпу сменил: прежняя, счастливая, сгорела, а он ведь так и не смог спросить, чем Мария-Антония притушила тот огонь…
– Раз ты не желаешь входить, значит, я выйду, – констатировала девушка и сделала шаг за порог.
– Не надо! – поднял он руку. – Я на минуту. Просто… спросить, как ты, и вообще…
– Недурно, – пожала плечами принцесса. Сапфиры полыхнули вечерним светом. – Немного скучно. Я привыкла к более… хм… разнообразной жизни. А ты?
– Вообще прекрасно, – заверил Генри и опустил руку на голову Грома. – Денег мне отсыпали прилично, так что отдыхаю пока. Как Территории успокоятся, непременно новый заказ подвернется, а нет, я и так туда поеду. Но про меня неинтересно. Ты… я много слышал, не знаю, что правда, а что нет. Ты вроде замуж выходишь?
– Хоуэллы сделали мне предложение, – ровным тоном произнесла Мария-Антония.
– А?..
– Рональд и Фредерик.
– А ты…
– Первому я отказала, – сказала принцесса.
– А второму?
– Могла ли я дать сыну иной ответ, нежели дала отцу? – пожала она плечами.
– Ты не боишься… – Генри умолк.
– Чего мне бояться? Смерти разве что, но это… – девушка усмехнулась. – А все-таки войди, Генри Монтроз, вечер холодный, что толку говорить на пороге?
– Я не гожусь для бальной залы, – сказал он, кривя губы в усмешке. Это была не та Тони, которую он знал. Это снова оказалась какая-то чужая принцесса, спокойно дающая отказ Хоуэллам, холодная, будто замороженная злой магией, как то было совсем в другой легенде! – А на кухне я и у себя дома посидеть могу. Я рад, что у тебя все в порядке. Прощай…
Он отвернулся, поднял руку в прощальном жесте и пошел прочь, не оглядываясь, потому что если бы оглянулся – не нашел бы в себе сил уйти. Остался бы: хоть на кухне, хоть на конюшне, только бы видеть ее, знать что она рядом!
Генри замедлил шаг, услышав, как позади закрылась тяжелая дверь.
«Вот так! – сказал он себе. – А ты, дурак, что, надеялся, будто она позовет вернуться? Или, может, думал, что она прыгнет тебе в объятия и позволит увезти куда захочешь? В прерию там или к мамаше на ферму? Размечтался, кретин! Верно говорят, на чужой каравай рот не разевай! А она – чужая… уже чужая!»
Он остановился на берегу канала, пересекавшего Портанс, чтобы отдышаться – давно перешел на бег. В груди было больно, то ли от этого самого бега, то ли… Впрочем, к той боли он уже привык и не считал ее чем-то из ряда вон выходящим. Терпел и не такое, но то была боль телесная, и она проходила рано или поздно, а эта грызла и грызла, и точила изнутри, а теперь сделалась вовсе непереносимой.
«Что же я, дурак, вовсе ничего ей не сказал? – опомнился он, но тут же сник. – А толку? Нет, правда, что толку? Кто я – и кто она… – Генри усмехнулся. – Я свободный человек, а она – марионетка Хоуэллов, и используют они ее напропалую! И они не позволят, а она не захочет, потому что я… Да я никто! Мне с ними не тягаться…»
Он нахлобучил поглубже новую шляпу и хотел было двинуться дальше, как вдруг Гром тревожно скульнул. Едва слышно, но этого хватило, чтобы насторожиться.
За Генри кто-то следил, кто-то, невидимый в темноте, и, судя по поведению собак, – с самыми недобрыми намерениями.
Он медленно пошел по набережной, понимая, что в темноте вряд ли сумеет достойно ответить чужому стрелку. Слух его был напряжен до предела, но Генри все же расслышал щелчок позже, чем Гром…
Мутные воды канала с плеском сомкнулись над головой Монтроза. Он не потерял самообладания, даже не попытался высунуться на поверхность, проплыл, насколько хватило воздуха, и только тогда осторожно вынырнул. По нему стреляли вслед, он слышал. И Грома рядом не было – Генри помнил, как выученный пёс бросился на хозяина и сшиб его прямо в канал, вот только сам его не нагнал… И Звона он не слышал. Ну, если живы, то придут. Не первый раз в Портансе, знают, что делать, если хозяин вдруг исчез!
Генри набрал побольше воздуху и погрузился в воду. Плыть лучше вверх по течению, так мало, кто делает. Обычно ищут ниже…
Модная новая куртка стесняла движения, и он избавился от нее, превратившейся в мокрую тряпку, а вот сапоги не скинул: босиком идти тяжело, да и приметно слишком.
«К черту такие искушения! – думал он, выбираясь из города. – Подальше отсюда, заберу свои побрякушки… Территории к тому времени, как я доберусь, уже успокоятся, самое оно будет. У сиаманчей поживу, давно не был. Охота на бизонов всяко безопаснее, чем такое вот… И не вернусь я сюда, хоть озолотите, по меньшей мере год! Пусть забудут обо мне!»
Генри прекрасно понимал, что пристрелить его пытались не наемники Хоуэллов: тем достаточно было бы просто не выпустить его из резиденции. Нет, это кто-то из обиженных ими соперников. «Кэмы», скорее всего, «ящерки» действуют чище и эффективнее. А может, кто свой, личный, так сказать, конкурент, решил убрать слишком удачливого коллегу. Или вовсе кто решил выпотрошить богато одетого гуляку, будь прокляты эти обновки! Не разберешь…
Сидя на берегу на окраине Портанса, Генри сушил одежду, когда, устало повесив хвост, приплелся Звон. В зубах он тащил новенькую шляпу, слетевшую с головы Монтроза при падении в воду.
– Теперь тоже счастливой будет, – мрачно констатировал он, разглядывая дырку от пули. – А Гром где, а, приятель?
