Янтарная Цитадель - Уоррингтон Фреда (лучшие книги TXT) 📗
– Погодите, погодите! – Элдарет умиротворяюще поднял руки. – Я хотел сказать, они были безвредны. До меня доходили слухи, что в рекрутском наборе солдаты получают странную помощь, но ваш рассказ – самое отчетливое свидетельство тому.
– Мне виделась тварь, убившая господина Арана, когда тот нес ваше послание, – вставил Линден. – И эта же тварь убила танфиного дядю.
– Гхелим, – проронил Элдарет. – Бхадрадомен, запечатлевшие другое существо, которому подражают обликом и повадкой. В данном случае – дра’аку.
– Боги, да! – вскрикнула Танфия, вспоминая. – Когда тот, в плаще, спорил с Бейном, он требовал Линдена, потому что тот ранил его гхелим! О, богиня…
Элдарет стиснул виски ладонями. Лицо его побелело.
– Дела обстоят еще хуже, чем мне думалось. Предупреждения мои пропали втуне, а несчастный господин Аран погиб из-за них.
– Простите, – пробормотала Танфия. – Похоже, мы принесли друг другу дурные вести.
– Я изначально подозревал во всем этом руку бхадрадомен. Они ползают в тени, как пауки. Не верится, что все это их работа, но прознай они обо всем, это очень по ним – воспользоваться нашей бедой.
– Да, – возразил Эльрилл, – будь они сильней. Они могли бы воспользоваться им, но, правду сказать, Девять царств все еще сильны и едины, а пожиратели – обессилены. Они знают, что попытка восстать обернется для них разгромом.
Элдарет медленно выдохнул.
– Спасибо тебе, Эльрилл, глас разума. Ты прав. Их вожак – Аажот, или как его там, – не глуп. Он знает, чем кончится для них бунт.
– Но что-то происходит, – сказал Руфрид. – Мы не можем закрывать глаза.
– И что же нам делать? – спросила Танфия.
К ее удивлению Элдарет запрокинул голову и расхохотался. Голос его эхом прокатился по пещере, и музыканты прекратили играть, возмущенно взирая на чужака.
– Вот в чем вопрос, Танфия!
– Я одного хочу, – проговорил Линден, – вернуть Изомиру и возвратиться домой.
– Да. – Элдарет положил руку юноше на плечо. Снова зазвучала музыка, обворожительно-жуткая, как сияющие за хрустальными стенами снега. – Стереть из памяти это неудачное происшествие, и жить дальше, словно ничего не случилось. Но ты не сможешь. Все меняется, и к прежнему возврата нет.
Изомира пришла в себя на кушетке в палате для игры в метрарх. Голова кружилась; потом возвратилась память, и девушка тревожно вздрогнула.
Над ней склонился царь, прижимая к ее лбу влажный платок. Девушка шарахнулась; Гарнелис убрал платок. Затем, к полнейшему ее изумлению, он пал на колени рядом с кушеткой, вцепившись в ее руку, и покаянно склонил голову.
– Прости меня, – прохрипел он. – Умоляю, прости меня. Я не могу заставить себя причинить тебе боль, Изомира. Прошу, не бойся. Я никогда тебя не обижу.
Она заставила себя поднять взгляд. Его лицо! – девушку пронзил ужас – не потому, что государев лик был ужасающ или уродлив, но потому, что этого не было.
Он изменился. Руки его были чисты, и мантию он сменил на чистую, желтую с серебром, но перемена лежала глубже. Черты лица его разгладились, взгляд стал прям и незамутнен. Скорбные морщины разгладились. Царь словно помолодел, и даже волосы его стали темней и гуще.
Он снова походил на свой старый портрет – сильный, добрый, невинный.
– Вы изменились, – прошептала Изомира. – Как?
– Я ничего не могу поделать. – Голос его был мягок, умоляющ, печален, и в то же время покоен. – Давление… тьма… она копится во мне, пока я в силах ее сдерживать. И прорывается кровопролитьем. Я никому не сознавался в этом, кроме Лафеома. Я не могу сказать царице.
– Почему вы говорите мне?
– Не знаю. Ты – другая.
– Мне нечего сказать вам. Вы убили Наманию.
– Но их жизненные силы не пропадают. Они питают заурому, как поддерживают и меня. Царь, заурома, земля – мы неразделимы.
– И Лафеома. Я видела, как он впитывает силу. И он ухмылялся.
– Пойми, прошу. Я не хочу творить это. Мне ненавистна погибель. Но я ничего не могу сделать. Это единственный способ, последняя моя надежда. Прости меня, Изомира. Умоляю.
Глаза его – нежные, ясные, прекрасные – молили «люби меня». И самым ужасным было, что ей и вправду мучительно хотелось любить его, как царя, как мужчину… но она не могла. Изомира отвернулась, и расплакалась от потрясения и отчаяния.
– Я не могу простить тебя! Если оно ненавистно тебе – прекрати! Это жестоко, мерзко, отвратительно!
– Я знаю, – ответил царь. – Но я не вижу выхода. – Он коснулся ее раны. – Я ранил тебя; прости. Позову кого-нибудь перевязать рану.
– Кого? – жестоко спросила она.
Гарнелис вроде бы смутился.
– Есть и другие лекари.
– Пока ты не погубил их всех. Зачем ты стремишься погубить всю Авентурию?
Царь сморгнул. Прежнее хищное его воплощение Изомира находила едва ль не более привлекательным, чем нынешнее, безумно спокойное. Ей подумалось, что он не желает отвечать. Но потом царь проговорил:
– Нет света без тьмы. Нет жизни без борьбы. Мы обожрались миром, и нас следует напомнить, что жизнь бесцельна, если не сражаешься за нее зубами и когтями. Это станет моим наследством Авентурии.
Через два дня после прибытия Элдарета задул очередной буран, разрушив надежды Линдена на скорый уход. Руфрид начинал понимать брата. Появление странника нарушило его благостное бытие в Сребренхольме, заразив жаждой действия. Юноше казалось, что он заключен в хрустальном пузыре, покуда снаружи рушится мир.
Танфия ощущала то же самое – это Руфрид знал. Вечерами, лежа бок о бок, они строили планы на следующую часть пути – других тем для беседы у них не осталось. Предвкушение дороги не сводило их вместе, как можно было подумать, а разделяло. Они любились страстно, как прежде, но Танфия была словно не вполне с ним: телом – да, даже чувствами, но не мыслями. Глаза его не останавливались на лице Руфрида, но смотрели куда-то выше, и дальше.
Излучинцы принялись заранее готовиться в дорогу, чтобы выйти, как только погода установится. Вычистили и промаслили упряжь, перебрали дорожные мешки, сложили оружие и дорожную одежду.
Руфриду, несмотря на его всегдашнюю подозрительность, Элдарет понравился. Странник был прям и грубоват; а еще он первый понял цель их странствия и хотел помочь. Был он вдвое старше любого из троих путешественников, и в его опыте и мудрости было что-то умиротворяющее.
Вместе с ними Элдарет упражнялся на мечах, проклиная отвыкшие руки и неизменно побеждая. По вечерам вместе с ними он трапезовал, развлекая излучинцев рассказами о Парионе и дальних краях.
– Честно сказать, – говорил Элдарет, – я не вижу большой надежды на ваш успех. О, ваша Изомира может быть еще жива – если вам поверить, она молода и здорова. Но уводить ее вам придется силой, а вот это почти невозможно. Скорей вас схватят и принудят работать с ней рядом.
– Лучше так, – буркнул Линден, – чем никогда ее не видеть.
– Знаю, парень. – Элдарет хлопнула его по плечу. – Но тебя могут отправить на рудник за многие мили от нее, или забрать в армию… а то и зарубить при попытке освободить ее. Это в том случае, если вы вообще ее отыщете! Я бы присоветовал вам возвращаться домой. Да разве ж вы послушаете?
– Нет, – ответила Танфия, прежде чем Линден промолвил хоть слово. – Никогда в жизни.
– Пойдете с нами? – спросил Руфрид.
– Не до конца. Со мной одна загвоздка – ежели меня заметят в Парионе, я, считайте, покойник. Куда мне податься – пока не знаю, всюду – труба! Если б моему горю пришел конец, то и ваша сестра, и все, ей подобные, оказались бы на свободе!
Дни становились все длинней, снежные бури сменялись теплыми ветрами. Через три недели после появления Элдарета разведчики-шаэлаир принесли весть, что перевал, наконец, проходим.
– Хотя и с трудом, – предупредил Элдарет. – Надо опасаться и запоздалых буранов, и лавин.
– И плевать! – заявил Линден. – Мы и так здесь уже достаточно проторчали.
Выйти решили на другой же день. Покуда Танфия и Линден спустились в конюшню, в последний раз перебрать пожитки, Руфрид с Элдаретом отправились посидеть у обзорного окна над воротами. Хрустальную плиту застил иней, да и снаружи, кроме снежной белизны, смотреть было не на что. Тропу расчистили, но по склонам долины еще лежали смерзшиеся сугробы.
