Молот и наковальня - Тертлдав Гарри Норман (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
Маниакис отлично помнил, что, когда он в прошлый раз “распоряжался” Трифиллием, назначив того послом к кубратам, ему пришлось умасливать вельможу обещанием повысить его сан. Теперь такой возможности уже не было, ибо титул “высокочтимый” являлся наивысшим в империи. Приходилось надеяться, что в глубине души сановника действительно живет чувство долга.
– Высокочтимый Трифиллий! – начал Маниакис. – Вне всякого сомнения, ты помнишь, как этой осенью я встречался с главнокомандующим макуранцев Абивардом, войска которого, к величайшему для нас несчастью, до сих пор квартируют в Акросе.
– Конечно, величайший. – Трифиллий непроизвольно взглянул на запад, хотя единственным предметом, доступным в том направлении его взору, была стена зала, в котором проходила аудиенция. – Даже самый слабый запах дыма от их костров кажется непереносимой вонью любому здравомыслящему видессийцу!
– Так оно и есть, – поспешно прервал вельможу Маниакис; похоже, Трифиллий был не прочь поупражняться в искусстве красноречия. – Абивард тогда сказал, что единственно возможный способ убедить Сабраца отвести свои войска – это хорошо продуманные, умелые действия моего особого посланника ко двору Царя Царей… – Продолжить Автократору не удалось. Трифиллий возопил:
– И ты хочешь назначить меня таким посланником? Величайший! Чем я так тебе не угодил, что ты решил послать меня в отвратительную дыру, где меня наверняка ждет ужасный конец?!
– Ну-ну, не преувеличивай. – Маниакис постарался придать как можно больше убедительности своему голосу. – Машиз вовсе не такая уж отвратительная дыра. Я сам бывал там неоднократно. А Сабрац далеко не так скор на предательства и убийства, как Этзилий. Во всяком случае, он не был таким в те годы, когда я его хорошо знал, – честно добавил Автократор.
– Надеюсь, ты простишь меня, величайший, если я осмелюсь напомнить тебе, что за годы, минувшие с тех пор, как ты его хорошо знал, моральные качества Шарбараза, судя по всему, не претерпели изменений к лучшему?
Обычно сарказм был совершенно несвойственен Трифиллию. Просто удивительно, подумал Маниакис, как меняются люди, стоит им почувствовать себя хоть чуточку несчастными. Но вслух он произнес другое:
– Ты будешь моим особым послом, высокочтимый Трифиллий, а общепризнанные международные законы защищают неприкосновенность подобных высокопоставленных особ.
– О да, величайший! В точности так же, как они защитили тебя от нападения Этзилия во время встречи, именовавшейся мирными переговорами! – С перепугу вельможа перешел от сарказма к сардоническим выпадам. Его дерзость уже превзошла все допустимые, с точки зрения Маниакиса, пределы.
– Если раньше у меня и в мыслях не было избавиться от тебя, высокочтимый Трифиллий, – сурово заметил Автократор, – то ты своими необдуманными речами даешь мне для этого повод.
Однако остановить испуганного сановника было уже невозможно.
– Вот парадокс, достойный того, чтобы скрасить досуг дюжины теологов! Если я замолчу, ты пошлешь меня в пасть к макуранскому льву, полагая, что получил мое согласие. Если же я выражу свое несогласие, ты все равно пошлешь меня туда, но уже в наказание за мою строптивость!
Маниакис слегка смутился и зашел с другой стороны.
– Я избрал для переговоров с Сабрацем именно тебя лишь потому, что ты наиболее подходящий для этого человек, – как можно более веско сказал он. – Ты великолепный оратор и много раз обнаруживал свой дар убеждать других. В том числе меня.
– Если бы я действительно обладал таким даром, – мрачно ответил сановник, – то сумел бы уговорить тебя не посылать меня к Этзилию. Но я не сумел. В результате Машиз! Никаких даров моря, безвкусное вино из сока финиковой пальмы, женщины, запертые в своих домах, словно узники в тюрьмах…
– После того, как Сабрац вернул себе трон, женщины Макурана пользуются несколько большей свободой, чем прежде, – прервал вельможу Маниакис. – И у Царя Царей, и у Абиварда весьма решительные жены. Кстати сказать, Сабрац женат на сестре Абиварда.
– Как и на многих других, если верить рассказам, – заметил Трифиллий. – Но я перечислил все вышесказанное лишь в качестве примера множества страданий, которые мне придется перенести, если я опять отправлюсь в чуждую мне, дальнюю страну.
Речи Трифиллия, как и речи прочих придворных-видессийцев, следовало слушать очень внимательно. Он сказал “придется перенести”, а не “пришлось бы перенести”, причем это не было случайной оговоркой. Сановник давал понять, что смирился со своей судьбой.
– Благодарю тебя, высокочтимый Трифиллий, – сказал Маниакис. – Тебе не придется сожалеть о твоем решении, когда ты вернешься из Машиза.
– Ты проливаешь бальзам на мою душу, величайший, поскольку я несомненно буду сожалеть о нем по дороге туда, все время пребывания там и, очень возможно, даже по пути обратно, – ответил вельможа. – Но раз уж я вынужден вновь оставить королеву всех столиц, объясни, чего я должен добиваться от Царя Царей, когда – и если – мне будет предоставлена аудиенция.
– Одна из главных причин, по которой я хочу, чтобы ехал именно ты, – уклончиво сказал Маниакис, – это моя убежденность в том, что ты сам найдешь, что и как сказать, когда придет время. Ты знаешь, в чем нуждается Видессия. Сабрац должен признать меня законным Автократором; ему следует отправить на заслуженный покой своего Лжехосия; но главное, пусть он как можно быстрее отведет свои войска из наших западных провинций. – Маниакис сердито нахмурился. – За это я готов платить ему дань в течение пяти лет. Видит Фос, как мне не хочется платить, но я заплачу, лишь бы империя смогла снова подняться на ноги.
– Какую сумму ты готов заплатить Шарбаразу за один год мира? – Несмотря на все свои жалобы, Трифиллий явно не утратил деловой хватки.
– Ту, которую он запросит, если мы будем в силах ее уплатить, – вздохнул Маниакис. – Мы не в том положении, чтобы торговаться с Царем Царей так же жестко, как с Этзилием.
– А что я выторговал для тебя в результате тех переговоров? Лишь возможность попасть в плен или даже погибнуть, – напомнил Трифиллий.
– Но теперь у тебя есть опыт, – успокоил сановника Маниакис. – Думаю, переговоры с Сабрацем ты проведешь гораздо лучше. Я действительно так думаю, высокочтимый Трифиллий, иначе не стал бы посылать тебя к нему.
– Ты ценишь меня гораздо выше, нежели я того заслуживаю, – ответил вельможа. Обычная формула вежливости в его исполнении прозвучала несколько кисловато. Он вздохнул так тяжело, что затрепетало пламя светильника. – Прекрасно, величайший, я повинуюсь твоему желанию, но видит Господь наш, благой и премудрый, как я был бы рад, если б ты выбрал для этого дела другого человека. И когда же ты намерен бросить меня на съедение ненасытным макуранцам?
– Как только будет возможно.
– Но мне хотелось бы знать поточнее.
– Подготовься к отъезду как можно быстрее, – продолжал Маниакис, пропустив мимо ушей последние слова вельможи. – Тем временем я договорюсь с Абивардом, чтобы он свободно пропустил тебя. Возможно, он даже обеспечит тебя конным эскортом, дабы ты пребывал в безопасности по дороге в Машиз. – Маниакис вдруг яростно ударил себя кулаком по открытой ладони. – Ты даже представить себе не можешь, высокочтимый Трифиллий, как мучительна мне необходимость говорить тебе то, что я сегодня сказал. Но приходится, для твоего же спокойствия, для успеха твоей миссии и на благо нашей империи!
– Ты очень великодушен, величайший, – сказал Трифиллий.
Маниакис полагал, что на этом аудиенция закончена, но вельможа, видимо, осмелевший, поскольку, несмотря на его предыдущие весьма вольные речи, с ним не случилось ничего страшного, вдруг добавил:
– Но ты мог бы также быть более честным со мною, изложив мне все детали моей миссии столь же четко, как они, без сомнения, уже продуманы тобой.
Вот тут Маниакис, пожалуй, мог бы почувствовать себя оскорбленным, но… Но Трифиллий был абсолютно прав.
К югу и к востоку от стен столицы раскинулся огромный луг, на котором обычно проходили военные учения. Автократор нещадно муштровал своих солдат всю зиму, за исключением нескольких дней, когда хляби небесные разверзались слишком уж широко.
