Крылья Руси (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна (мир книг .TXT) 📗
Гедвига одарила внука нежной улыбкой..
- И у меня, малыш.
Только ей позволялось называть так короля. И только наедине. Она нечасто этим пользовалась, но вот в такие моменты, как этот...
- Когда?
- Я думаю, примерно через месяц. У государя как раз годовщина коронации. Все растеряются, а ты не упустишь момента, так ведь?
- Я сегодня же отбуду к войскам.
- Замечательно.
Гедвига проводила внука взглядом. Да уж...
Он замечательный, ее Карл. Умный, красивый, сильный, отличный воин, но вот беда – честно воевать Швеция сейчас не способна. А потому ей придется взять кое-что на себя.
Неприятное, даже в чем-то подлое, но честную схватку Швеция сейчас не выиграет. Значит, остается бить в спину. Жестко, жестоко, неумолимо. И она это сделает. Ради своей страны, ради своего внука, а может, и ради власти, потому что именно она останется править, когда Карл уйдет воевать – Гедвига была готова на многое.
И все было готово для осуществления ее плана. Человек найден, он уже уехал в Москву, теперь остается только ждать вестей.
Она подождет.
***
Троице-Сергиев монастырь готовился к приему государя заранее.
Все начищалось до блеска, мылось, подметалось, заменялось на новое, чай, не каждый день государь приезжает.
А что делать? Патриарх очень просил приехать, помолиться, все же почти четверть века прошло с момента коронации Алексея Алексеевича. Вот и отслужить бы молебен во здравие, чтобы еще столько же ему править, да так же успешно, чтобы Русь новыми землями прирастала, ширилась...
Все-таки крупнейший монастырь на всей Руси, надобно уважить...
Алексей пожал плечами и согласился. Почему бы нет? Отец, вон, то в один монастырь ездил, то в другой, богомолен и праведен был, а ему все недосуг. Правда и то, что при отце страна из бунтов да изматывающих войн не вылезала, а при нем если что и случается, так Руси от того не слишком тяжко. Потому и некогда ему лбом в храме полы протирать. У Бога кроме его рук – других нету. Никто за Алексея не сделает, что должно.
И разумеется, ехать на богомолье надо было с семьей. А поскольку царевич с супругой были в отъезде, да и вообще Кремль резко опустел после того, как всех старших Романовых повыдавали замуж и переженили, Алексей подумал – и пригласил с собой на богомолье и ближайших друзей.
Князей Морозовых.
После войны со Швецией Алексей почти заставил Ивана принять княжеский титул. Чай, правая рука царская, на царской сестре женат, а все еще простой боярин?
Несолидно!
Иван отмахивался, но потом-таки согласился. Князь... ну, пусть будет князь. Главное, что друг, а остальное не так важно.
Софья подумывала остаться в Кремле, но Алексей все же вытащил ее в поездку.
В этот раз выезд был организован по всем правилам. Кони в попонах, бояре в высоких шапках и парчовых кафтанах, стрельцы... процессия медленно двигалась по улицам Москвы.
Убийца ждал своего момента.
У него будет несколько возможностей выстрелить и уйти, может быть – на пути туда, может – обратно. А может, и когда Алексей Алексеевич куда-нибудь поедет. Но в том и беда, что ездит он по своему желанию, так его, почитай, год дожидаться можно. А вот эта поездка запланирована чуть ли не за полгода, грех не воспользоваться.
Убийца ждал. Выцеливал белый кафтан государя в мельтешении людей, лошадей, карет... и только когда почуял, что пуля полетит точно в цель, спустил курок.
Вот оно...
В шуме и гаме выстрела сначала и не услышали.
Лежать бы Алексею Алексеевичу на мостовой, но буквально за пару секунд до этого...
- Вань, а хорошо бы каменную Москву отстроить?
- Что?
Отвлекся Иван Морозов, задумался о своем, глядя на жену. Словно и не прожили они вместе эти годы – все так же она была для него хороша и любима. И ехала чуть позади, сидя в легкой открытой карете.
- Да, государь?
И чуть тронул коня, двигаясь вперед.
Вот этого «чуть» и хватило, чтобы оказаться на линии выстрела. Сначала никто и не понял, почему князь Морозов оседает, запрокидываясь назад.
Алексей бросил поводья, слетая с коня, подхватывая друга, и понимая, что на его ладонях – кровь!? То есть... покушение!?
Кто-то вскрикнул, стрельцы кинулись на шум, поднялась суматоха... ловили убийцу, загомонили люди, но все перекрыл безумный женский крик.
И на московской площади воцарилась тишина.
Люди молчали, и в полной тишине царевна Софья упала на колени перед своим мужем.
В груди князя Морозова алым зияла рана, лилась кровь, и царевна, стоя на коленях, зажимала е, а руки были в крови, и платье…
Синие глаза Ивана гасли, он попытался что-то сказать, но уже не смог.
Только смотрел до последней секунды на жену. Смотрел, жалея, что не сможет пройти с ней до глубокой старости, потому что любит и не хочет оставлять ее одну. И видел в ее глазах то, что знал всегда.
Любовь.
Искреннюю, сильную и безудержную.
Не ту, о которой пишут поэты и поют менестрели. А другую.
Когда человек – часть тебя. Души. Разума, сил, воли – и когда его забирают, остается пустота. А если ее слишком много – человек просто тонет в ней и тоже исчезает. Нельзя же жить в пустоте…
И сейчас эта пустота отражалась на лице проклятой царевны. А окружающие молчали – и было в молчании этом понимание. В единый миг она стала своей. Стала близка и понятна людям, стала родной, страдающей… поздно!
Для нее все было поздно.
Это Алексей Алексеевич распоряжался стражей, это по его указаниям ловили убийцу, а царевна все так же стояла на коленях возле мертвого мужа – и никто не смел прикоснуться даже к краешку ее одежды. Настолько кощунственным казалось людям вторгнуться в это тяжелое, неизбывное горе.
Прервал его только Алексей Алексеевич.
- Сонечка… вставай, сестренка.
Царевна чуть качнула головой.
- Нельзя, чтобы Ваня, здесь, вот так… его надо домой. И тебе надо к детям.
- Нет… нет…
Но к чему относилось это «нет», Алексей разбираться не стал. Мягко поднял сестру с колен – и та остановившимися глазами смотрела, как Ивана перекладывают на носилки, как несут во дворец, словно живого – не закрывая лица, на это хватило ума, как намокает алым покрывало на его груди…
На белом кровь – алая…
Только когда увели царевну, народ позволил себе… шевельнуться. Иначе и не скажешь.
- Горе-то какое…
- Бедненькая…
- Проклятая царевна что тут говорить. Вот и настигл… ой!
Оплеуха тоже настигла говоруна быстро и решительно. С той стороны, с которой и предположить нельзя было, от юродивого, из тех, которые всегда трутся около праздников и прочего.
- Помолчи, ирод! Пока язык не вырвали.
Мужичонка, ляпнувший про проклятье, оглянулся, увидел злые глаза людей – и словно съежился. Есть, есть такое горе, в котором неуместны все старые споры. И когда его видишь…
Сейчас каждого по сердцу царапнуло. И любые слова тут были неуместны.
***
Ульрика опустила руки.
Софья просто сидела и смотрела в никуда. И ничего не получалось. Никто не мог вывести ее из этого состояния, может быть, дети, так они еще пока прибудут. А она ведь с ума сойдет, если сейчас не заплачет, знала это царица, еще как знала. Только сделать ничего не могла.
Царевна просто сидела у гроба мужа, держала его за руку и молчала. И увести ее не представлялось возможным. Разве что оглушить…
Царица поднесла руки к вискам. Вышла из залы…
- Государыня?
Десятки глаз тут же впились в ее лицо. Софья и сама не знала, насколько она дорога людям. И сейчас… к ней не лезли в ее горе, но за дверями – ждали. Верили, надеялись, что сейчас их царевна встряхнется, выйдет, опять начнет отдавать приказания… а она просто сидела и молчала. И столько боли было в этой тишине.
Ульрика покачала головой, ловя взгляды. Вопросительные, умоляющие... она же сейчас очнется, правда?! Дерзость, да, но сейчас не до дерзостей было что царице, что людям. Алексей Алексеевич распоряжался, приказывал допросить пойманного и чудом не затоптанного убийцу, отдавал указания Ромодановскому, приказывал боярам, а она это время провела с Софьей – и так страшно было видеть, как ломается, рассыпается в осколки кто-то, подобный Софье.
