Ведьмино отродье - Булыга Сергей Алексеевич (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
А где Ларкен? Да там же, где и Бейка. Кто их убил? Да тот, с которым ты пошел, которому поверил, хотя куда уместней было бы подумать: а чем я лучше их? Был их черед, он их убил, а твой черед придет — он и тебя прикончит, и так ведь все оно и обернулось! Крот, разуверившись в монете, опять решил, что она — Тварь, а если так, то… Да! Сейчас вот эта вахта кончится — и Кром придет к тебе и снимет с тебя мерку, сошьет мешок, а после они все сюда заявятся — Вай Кау лично приведет…
Нет, так нельзя: ляг, отдохни! И Рыжий резко поднял лапу, нащупал сонную артерию и, осторожно выпуская коготь, начал надавливать…
Тьма! Гром! И он упал, но он того уже не чувствовал — он ничего уже не чувствовал, был словно неживой; упал, застыл, неловко подвернув голову… Так и лежал окостенев. Пробили склянки — раз, второй. И это был не сон почти что смерть…
Но Крома вовремя почуял! Сразу вскочил, встал у стола…
По трапу медленно спустился Кром — приземистый, сутулый малый. Вошел, держа линейку, словно посох. Сказал:
— Я… это…
— Знаю! — глухо отозвался Рыжий. — Чего стоишь? Давай.
Кром подошел к нему, помялся и сказал:
— Лечь надо.
— А зачем? Так измеряй.
— Нет, надо лечь. Ляг, вытянись, как следует, потом будет просторнее.
— Не все равно ли, что будет потом?
— Не все равно. Ты меня слушай! Ляг, говорю.
Рыжий поморщился, но лег, а Кром присел над ним и начал его измерять. Делал отметки, шепотом подсчитывал. Рыжий спросил:
— А адмирал, он как это решил? На рею или по доске?
Кром недовольно сморщился, сказал:
— Во-первых, если по доске, тогда мешка не шьют. А во-вторых, про адмирала мне рассказывать не велено.
— Но…
— Ничего не знаю!
Рыжий вздохнул и больше ничего уже не спрашивал. Кром все измерил, подсчитал, встал и сказал:
— А много на тебя уйдет. Да, много! Можешь встать.
Рыжий поднялся, отряхнулся. Кром, деловито осмотрев его, хотел было еще что-то сказать… Но Рыжий вдруг не выдержал и рявкнул:
— Хва!
Кром захлопнул пасть, попятился…
Но Рыжий уже бросился к нему, схватил за шиворот и, развернув, так пнул его под зад, что Кром…
Все, нет его. И снова тишина. Рыжий захлопнул дверь и, тяжело дыша, прошел к иллюминатору, опять к двери, опять к иллюминатору, опять… И наконец остановился, глянул на хронометр, на компас…
И сел, зажмурился, впился когтями в стол. И качки, вроде, никакой, и ведь вполне здоров — а как тебя качает, мутит. Сейчас бы впору яблока, да, яблока! Да, того самого, а что?! Ведь был у тебя дом, была жена, тебя избрали старостой, ты обещал им привезти из города станок, на котором мелют рыбьи кости, а еще новые веревки для сетей, и поплавки, для Ику — бусы, музыкальную шкатулку. Р-ра! Кажется, все это было так давно, а ведь еще Луна не умерла с тех пор, как ты ушел из Бухты. Нет, не ушел — бежал. И все бежишь — на четвереньках, словно зверь, — «наддай! — кричат тебе, наддай!» — и наддаешь. «Тальфар» еще прибавил ходу, течение уже как на реке, где, помнишь, ты шел с плотогонами, когда ты еще Кронсом был, Быр звал тебя, а ты с ним не пошел — бежал. Опять бежал! И так всегда — бежишь: Рыжий бежал, Ловчер бежал, Кронс, теперь снова Рыжий. И, видно, в том твоя всегдашняя судьба — бежать, бежать и все надеяться, что там, за горизонтом, может, встретишь…
А ничего ты там не встретишь! Убежище исчезло — раз, Башня — обман и ложь, и это — два, ну а на третий раз монету взял, перевернул… И где она? Куда она исчезла? Так, может быть, Вай Кау прав: она вела тебя и привела. Куда? В Проглотный Зев! Вон, посмотри, какое здесь течение! Так, может, и действительно, взять да и посчитать, когда этот Зев нас проглотит. Ведь все равно будешь сидеть и ждать, ведь все равно нет духу встать, выйти на палубу и подойти к Вай Кау и сказать… Р-ра! Как в тяжелом сне — сидишь и ждешь, когда к тебе придут и свяжут, и поволокут, а после как сохатого, нет, как нерыка… Нет! Как настоящего ганьбэйского скота вздернут на рее! Но это будет еще только ночью и, значит, можно пока не спеша и обстоятельно произвести подробнейший расчет, когда же Зев сожрет этот корабль, намного ли они тебя переживут. Р-ра! Х-ха! И Рыжий взял перо, чернильницу, раскрыл журнал и принялся считать, вычерчивать, зачеркивать и начинать сначала. Вот уж действительно, ничто так не съедает время, как бесполезный труд! Считай, Рыжий, считай, не отвлекайся! И он считал, вычерчивал и перечерчивал, сверял и вновь считал. Пробили склянки раз, второй. Когда стемнело, он зажег свечу…
И спохватился — ночь! Вот и пришла она — дождался. Сейчас они заявятся. Рыжий прислушался… Пока что было тихо. Ну а когда они придут, тогда как быть? Кричать, доказывать? А может, встать в дверях и… Все равно ведь смерть! Задуй огонь!
И он задул. Сидел. Стало совсем темно. Волны толкутся в борт, толкутся, «Тальфар» скрипит; согласно сделанным расчетам, к утру все и решится окончательно, так что какая разница, сейчас или потом…
Шаги! И голоса: идут!..
Да нет — они уже забегали и закричали — громче, еще громче! Но что это они кричат? Не разобрать! И в голосах не ужас — радость! И какая! Да что же там могло…
Рыжий вскочил и побежал, и — вверх по трапу и на ют, и дальше, к ним, и…
Р-ра! Ночь, небо чистое, все в звездах, Луна уже взошла…
Да что теперь Луна! А вон, смотри, прямо по курсу — свет! И он все разгорается и разгорается. Да, значит, так оно и есть — на небе много звезд, а в Океане лишь одна; сперва она чуть теплится на горизонте, а после начинает разгораться и расти, и глаз уже не отведешь — ведь этот свет манит тебя, пьянит, вот почему они все так кричат, как одержимые, — да ты и сам уже кричишь, просто того не замечаешь, «Порс! Порс!» — командует Базей — и все бегут. «Порс! Порс!» — гребут, ритм два и два, ритм три и три, гребут, кричат, смеются, а ты стоишь и смотришь на нее и сам себе не веришь — не может того быть, обман это, мираж, магнитным может быть только железо, но не золото, а золото, сам видел, как монета…
— Взять! — закричал Базей.
И навалились! Сбили со стоп и придавили к палубе, и принялись вязать, а ты не отбивался — ты все смотрел, как завороженный, на горизонт, по-прежнему еще не веря, что это никакое не видение, а явь; и это ведь правда, научно доказанный факт — мираж бывает только днем, в жару, а чтобы ночью…
Р-ра! Р-ра! Удар! Тьма! Грохот! И…
И нет уже видения, и нет даже тебя, нет ничего — одна лишь пустота. Очнешься — будешь жить, а не очнешься — значит, не очнешься.
Глава одиннадцатая — ЦВИРИН-ТСААР
Он очнулся. Открыл глаза — темно. «Тальфар» скрипит, волны толкутся в борт, толкутся, вверху, на палубе, кричат «В-ва! В-ва!». Значит, отбоя не было, они гребут и ночью. Значит, у них есть какой-то ориентир, иначе бы…
И мысль оборвалась. Снова тьма. Тишина…
Когда он в следующий раз очнулся, было по-прежнему темно, гребцы споро гребли, кричали погонялы. Он попытался встать — не смог, сразу упал. Вновь наступила тишина…
А окончательно очнулся он только тогда, когда «Тальфар» уже стоял на якоре. Это легко определить — когда корабль на якоре, тогда совсем другая качка, потому что якорный канат, когда он натянут…
Р-ра! Значит, ты уже у берега! Лежишь, весь связанный: ни сесть тебе, ни повернуться, ни даже рассмотреть, где это ты — так здесь темно. Только вверху, сквозь щели в палубе, чуть виден слабый свет. А здесь, внизу, под боком у тебя — вон впилось как! — как будто бы лежит ведро, под головой бухта каната. А времени сейчас — Рыжий принюхался… Нет, к вареву они еще не приступали. А этот шум… А, это у баллист они забегали! Кстати, почти над самой головой; наводят, значит, их, готовятся. А вот и старший их командует. А остальные где, чем сейчас заняты гребцы? А прибыли они куда? Вчера было видение — и все в него поверили, гребли что было сил, потом всю ночь тоже гребли, и вот только теперь, когда стало светло, остановились. И ведь куда-то ж прибыли, так как «Тальфар» стоит на якоре, а не дрейфует, баллисты изготовлены для боя. И прочий экипаж тоже небось без дела не сидит…
